Почти элегия
Я не завидую печальным склонам
Сырой гряды с её волнующим уклоном,
Почти паденьем. Се – не возбуждает взора.
Волненье прикипает к волнам,
Кругами расходящихся предместий.
И остаётся пена разговора,
От схлынувшей волны. Но, как невесте,
Я не завидую печальным склонам.
Я не завидую тебе, входящей
В пустую анфиладу, славы вящей
Не обретёшь под сводами надзора.
Хотя, всё рушится однажды. Чаще:
Читая окончанье, забываешь –
О середине, сыне, сгустках мора,
Неубранной постели. Но ты знаешь:
Я не завидую тебе – входящей;
Как не завидую печальным склонам
Гряды, входящей, милостью закона
Географического утомленья,
В объятья океана, без поклона,
Без реверанса, как исчезновенье.
Ты исчезаешь в пелене гудящей,
И даришь на прощание оболом.
Я не завидую всем уходящим.
Я не завидую печальным склонам.
***
Отвернись, мимо ночи пройди и разбей,
отрекись от неназванных тёплых ладоней.
Говорили, как птицы кричали в ночи.
И как верили, верили радостной этой погоне.
Замело, повело и узнать, что река, замерев,
замерзает и может разбиться, увидев увечья.
Донести до конца этот ком из сплетенья простуженных вен.
И упасть и над выпавшим снегом отречься.
Угадать, будто наворожить. Унестись
в океан, где зрачков необузданный ужас,
Где есть дверь, но за нею всё рушиться вниз,
где оплавлено всё, неподвижно и будто ненужно.
***
Когда от перестрелок постоянства
я устаю. Поверхность теребя,
ты выпрямляешь поворот пространства,
и свет заводишь за голову. Дня
достаточно, и даже половины,
уже увиденного вымысла. Вполне
достаточно, но сны ещё невинны
и тушат фонари, сводя на нет
исконную причину постоянства.
Значение – цепных дуэлей знак –
ведёт к барьеру, возводя в дворянство,
посмертное, но после – только мрак:
увы, ненужное, теперь неверье,
неясный гул в ненужной тишине
шагов, за приоткрытой дверью.
Ты здесь, забытое число? Зане,
не знаю я, и путаюсь в сложенье
ошибок ложных, в темноте измен.
Бессилие приводит к преступленью:
я преступлю пространство, – и согбен,
как пилигрим, в значении двояком –
прошедшего, того, что настаёт
за поворотом, где двуспинным знаком,
еще ты ждёшь, стопами плавя лёд.
Вдохновение
И новою кровью сливаются в списки
Дремотные трубы прочищенных строк,
Обрывки, обмолвки далёких и близких,
Упавших жгутом на подставленный рот.
Готовые вспять, к измененьям погодным,
Тянуться руками, глазами, огнём
Костров, обнесённых каналом обводным,
Как веною, вскрытой подаренным днём.
Деревья хлопочут листвою по ветру,
Сжимая корою невнятность слогов.
Но кончено, вскрыто, пора ставить мету,
На, площадь, врывающихся седоков.
Как сад, неприученный для отрезвлений,
Напрягшийся почкою случай прорвёт
Навстречу лавине кораблекрушений,
Чернеющих ливнем заполненных сот.
Сольются и лягут, готовя к ответу,
В разряды, рядя, без конца, горизонт:
Обрывки, обмолвки, похожим на мету
Жгутом, узнавая подставленный рот.
***
Цвет чёрный, цвет чёрный,
Заброшенных улиц немое круженье,
Упавший, покорный, моё наважденье.
Из цвета, из шёлка твои покрывала
Цвет чёрный, цвет чёрный,
Ты весь без начала
Над площадью ровной.
Ночь раненой птицей
Гнездится в посадах, в опале,
Уснувшему снится
Как руки устали.
Ты – здесь не знакома
Мне, ты не знакома,
Но в тех же нарядах,
Ты в тех же нарядах,
Что ночь без начала
Над площадью гулкой,
И жизнь, как сначала –
Протянешь ли руку?
Цвет чёрный, цвет чёрный,
Покрывший дыхание ближнего сада,
Я здесь твой затворник,
И не выхожу из посада:
Из цвета и шёлка,
Из улиц немого круженья.
Цвет чёрный, цвет чёрный
Моё наважденье.
***
Когда к расставанью привыкнешь, как к прозе,
пусть пишется в стол и рифмуется зря;
тебя бы, как пальцы свои на морозе,
дыханьем своим отогрел, шевеля
губами, – тепло из горящего сердца
вдыхая: так душу простой стеклодув
вдыхает в стеклянное хрупкое скерцо,
и кристаллизует расплавленный дух.
***
С первой строки, с узнаванья
слипшихся век, до чего б
можно дойти, если б знали,
вы, как подходит озноб,
вы и другие. За третью
первых невыспанных лет,
следует, из столетий,
сложенный вчетверо бред,
тёмный, зарытый в подушку,
светлый и полуживой,
долго глядящий на сушу
с чёрной галеры. Ордой
тьма подступает к ботинкам:
с первой строки – нищета,
сборы, как с миру по нитке,
ворох цитат, голытьба
гнётся к земле меднокожей,
книжнице чёрной. Опять
видеть кошмар, но из ножен,
смерти другим не видать,
с первой строки, с узнаванья.
Бред не оплаканный, где?
Данный, как давнее знанье,
но ослепленный в Орде.
***
Однажды, просто, как несчастный случай,
Где вся закономерность взаперти,
Мне жизнь кивнет, прощаясь, как попутчик,
Оставит одного на паперти?
В ограде, где калитка, как заглавье,
Незавершённых в прошлом повестей,
Где в извести деревья и в тумане,
И ожиданием готовы извести:
Случайности, ненастные знаменья,
Чужих корней предродовую жуть,
И в небо не смотреть без сожаленья,
Смывая возрастных ожогов ртуть,
Чтоб променять теченье песнопений
На иноходь разнузданной грозы,
И возноситься в лапах провиденья
Меловым облаком, сбегая от узды,
Где я один под ливневою плетью,
И от себя ненастьем отлучён,
Перед стеной, и в оттиски столетья,
Как в путь конечный эхом вовлечён,
Где руки опустив, стоит преданье,
Вверх обрываясь вскинутой главой,
Где, всё забыв, запутавшись в названьях,
Я стану случаем, задуманным Тобой.
***
Здесь всё по-прежнему, такой же белый снег,
Такой же воздух в сонной галерее,
От улиц не уйти, и с неба свет
Струится по наклонной, вдоль панели,
И падает на плечи. В этом есть
Закономерность жизни. Провиденье
Здесь ни при чём. И, всуе, Бог свой вес
Теряет, и похож на привиденье.
А может, это только тень его,
Как промельк, где-то рядом, вопрошая.
И знаешь, милая, куда бы ни зашло
Пространство, но по-прежнему над нами
Такой же белый и бесплатный снег.
И сколько б он ни шёл, под небесами
– Всё присно: вечер, день, закат, рассвет.
Всё Промыслом висит над головами,
Он не проходит, длится: оттого
И продолжается строка, глотая,
Как дым преображение Его,
Но ничего не видно дальше. Знаю,
Что ничего там нет, что, как всегда
Всё повторится, проецируя призванье
Судьбы, на острый коготь декабря.
Жизнь не прибавить к жизни, и объятья
К объятью твоему. Последний дар,
Как сдача с прожитого, средства с цели,
Застынет на губах, как застывал
Твой чудный образ в сонной галерее.
***
До скорой встречи или расставанья
До глаз и рук, до предрассветной мглы.
До-ре-ми-фа, а дальше без названья,
Без фальши в голосе, без фальши, без судьбы.
Без будущего? С прошлым, как с повинной
В кармане левом, внутреннем; сотри
Все имена: в дороге этой длинной
Они уже не те, увы на три,
На множество любое, без остатка
Не разделить известное число.
Так многоточие – вернее смысла. Взятка –
Вернее просьб любых. На что
Несовершенство древних преступлений,
Всех заговоров, заговоров тень?
Лежат сердцебиения в постели,
Как тени в тёплый и погожий день,
И словно невесомы. В этом мире
Не отыскать такого места нам,
Чтобы вместить всю глубину эфира,
Всю бестелесность наших душ и ран,
Весь трепет свеч, всю беспричинность
Сияющих, всегда надменных звёзд.
До встречи рук, до встречи, жимолость,
До новых расставаний, слёз.
***
Это ли было? Уснувшая. Навзничь.
Сорванной веткой упала в снега.
Но алебастровый абрис обманчив
И поглощает пространства, года.
Всё, что невидимо – не отпускает,
Носится, прячется, и за собой
Тянет чтоб вместе на мокрые скалы,
Вдруг изменяя маршрут роковой.
О как изменчива. И на измены
Свой гардероб променяла смеясь.
Море за плечи притянет Палермо:
Город в полнеба как новая страсть.
Не дорисую, не хватит мгновений,
Вёсел не хватит всю воду объять.
Мокрое тело цветущей сирени
Снегом в пространство упало опять.
***
Как случится, сойдёшь на нет
В пустоту, в негасимый свет,
Словно в пропасть ногою, в след
Не тобою составленных бед.
Здесь по карте не разглядеть,
Где рождение, жизнь или смерть.
Ни по звёздной, ни по какой.
Высота отдаляет твой
К небесам устремлённый взгляд
От событий, творящихся над
Неизбежностью запятых,
Между прошлым и будущим, в них
Или около них, в нигде,
В сердцевине мгновенья, во мгле,
Затопившей немую твердь,
У которой названье смерть.
Но в неведенье, в слепоте,
Покорившись, на миг, судьбе,
Разожмёшь неподатливый рот,
И почувствуешь, как оживёт
Дрожь гортани – тугая нить.
И как снова захочется жить.
Художник: Дмитрий Кустанович
