Саднит в душе / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Евдоким

Посвящается великому русскому человеку Михаилу Евдокимову.

К вечеру, вволю напившись, Евдоким опять разогнал всю деревню. Силы в нем было немерено. Коня полугодовалого поднимал, да ещё и улыбался при этом. Уж тридцать годов было дураку, а всё не женат был. Да и девки-то его боялись – под два метра ростом, плечи широченные, руки словно кувалды. А когда однажды взвесили его на колхозных весах, то оказалось – аж все сто пятьдесят кило с гаком. Любимая поговорка у Евдокима была таковой: «Удавлю, ежели захочу, и даже не трепыхайся». Хоть и пил Евдоким без меры, а мать свою любил и даже, что уж было совсем удивительно, стеснялся её. Бывало, придёт маманя с работы, уже наслышанная о подвигах сына, а тот пьяный икнёт и мягко так скажет:

– Может помочь чего, маманя?

Но вот это обстоятельство как раз и выводило из себя маманю. Тут уж Мария Петровна давала жару – чего под руки попадет, тем и орудовала, то ухватом огреет сыночка родимого, то кочергой, да и просто поленом берёзовым по хребтине родному, на веки любимому сыну. Да и то сказать, как было не злиться Марии Петровне на родимца своего? Ведь почти с каждого двора выходили пострадавшие и жаловались ей на него. Евдоким же кулак свой, конечно же, не прикладывал по односельчанам, иначе не с кем и было бы опосля разговаривать. А вот видом своим шибко тиранил земляков, да и ругательства несусветные изрыгались из его уст. Словом, жил мужик Евдоким с мамой своей и маялся от своей силы безмерной да дум непутёвых.

В то утро заморосил дождь, да такой, который по старым приметам неделю может пройти, а может и подоле. Была, в аккурат, суббота. Многие деревенские уже успели досыта напариться в бане и после, по многовековому укладу русской деревни, решили потешить себя запотевшей бутылочкой самогона. Да и день уже успел подойти к вечеру. А в это самое время у Марии Петровны на душе творилась паника. Но не от того, что сын в очередной раз кого-то обидел…

С утра Евдоким выгреб навоз на скотном дворе, затем сплёл кряду три красивых корзины, наказав матери продать их на базаре. Но что уж было совсем невозможно, был он трезв как стёклышко. Зайдя в избу после переколотой им машины дров, только и молвил:

– Мам, я в церкву схожу к батюшке.

Мать так и присела на лавку, и слёзы из глаз прыснули сами собой. Даже батюшка Георгий был немало удивлён, завидев на вечерней службе почти спившегося чудо-богатыря.

Настал час исповеди. Евдоким, опустившись на колени перед древними иконами, божественной книгой и удивлённым батюшкой, начал свою исповедь:

– Я, батюшка, пью ведь очень!

– Да уж знаю, это всей деревне ведомо. Замаял ты всех, ей-богу. Зачем намедни Тимоху тракториста тиранил?

Евдоким, опустив свою могучую голову, только и сказал:

– Да я знаю, я виноват. Только не мог я ему не поддать малость. Он ведь свою невесту – Настю обманул! Сделал дело, а жениться не желат!

И виновато посмотрев на батюшку, добавил:

– Ну вот я и не выдержал, поломал его маленько. Меня ведь, батюшка, чего тревожит? Ведь уж тридцать годов мне, хоть и выпиваю, а всё одно в колхозе тружусь кузнецом, за меня ведь мою работу никто не делает. А вот девки меня боятся – по причине огромадности моей. А тут что вышло-то – пришла Настя, значит, ко мне в кузню и бает: «Раз ты за меня вступился, значит так тому и быть, если хошь, буду твоей женой.» И вот веришь, отец Георгий, заплакал ведь я тогда. Настасьюшка и вовсе заробела. А как же, ведь такой детина плачет.

Собравшись с мыслями, Евдоким подытожил свою исповедь:

– Я, батюшка, пить больше не желаю, и Настю в жёны возьму! Вот чего боюсь я, так это того, что люди опять мамане моей будут всякие скверны выговаривать, а я ведь по совести хочу, чтобы всё вышло. Вот и рассуди, священник, раз тебе на это Господом воля такая дана.

Деревенский богатырь в этот момент был очень серьёзен, и его страдальческое лицо не вызывало никаких сомнений в том, что он действительно исповедуется. Потому-то батюшка Георгий, видевший за свою долгую жизнь немало человеческих судеб, и пожелал божьего благословления Евдокиму…

Много прошло с той поры времени – и колхоз развалился, и власть в стране поменялась, только семя Евдокимово на деревне жило и множилось. Не без препятствиев разных, разумеется, как это всегда и бывает в жизни, но детишки у них с Настасьей были все хорошие – доброты необыкновенной. А в книгах старых бают, что и были русские люди именно таковыми.

Саднит в душе

Обыкновенный, но всегда суетный день. Усталость, вечер и сон. Видится – мой огромный, родной до боли радиаторный цех. Стоят несколько очередей, в людях узнаю знакомых токарей, фрезеровщиков, сварщиков, слесарей. Спрашиваю:

– За чем стоите?

Ответ:

– За талонами.

– И куда их девать?

Один из токарей, Володя Цветков, отвечает:

– Можно молоко взять, но его нет.

– А тогда куда же?

– В столовой, говорят можно два раза поесть, – отвечает слесарь Олег Кротов.

Очереди стоят, а я обхожу цех, гляжу на остановившиеся линии по производству радиаторов, просыпаюсь и понимаю, что уже не уснуть. Очень больно внутри. И уговариваю себя:

– Ты вытерпи, сердчишко. Организм мой дряхлый, не сдавайся! Позволь, Господь, хоть немного приблизиться к правде. Ведь наши святые князья на Руси всегда во все века призывали народ именно к правде. Только где ты, родимая, затерялась. Дай знать мне, всем нам – людям дай знать. Может, где прячешься? Так выходи, уж невмоготу нам. Только весточку подай. Может так статься, что наш соборный русский народ поддержит тебя, как бывало встарь. А бывало всякое, и кривда ох как часто побеждала… Но бог берёг Россию, её трёхжильный, непонятно как ещё выживающий народ.

Я опять вспоминаю наш отопительный завод. Радиаторы и котельные установки, которые у нас производятся и по сей день, спустя двадцать с лишним лет после развала нашего предприятия, греют нашу Россию во многих её уголках. Несомненно, многое за это время и повыходило из строя по сроку давности. Но каждый раз, когда я иду на работу, заходя проведать свою старенькую маму, я вижу наши радиаторы, и знаю, что с их помощью моя милая мама доживет свой полный всего век в тепле. Иду на работу сторожить, чтобы получить хоть что-то, накормить семью. Раньше, в той жизни, работал сварщиком. Теперь же глаза видят слабо, и молю Бога о том, чтобы не выгнали со сторожей. Один сын взрослый, а вот второго надо ещё поднимать. Жена тоже болеет, но ведь такая жизнь у многих, я не ропщу, нет. Я, как и большинство всех нас, русских людей, люблю свою родину. Но боль за разворованный завод не угасает. Память всё время даёт знать о многотысячном славном заводском коллективе. Как люди радовались, получая добротное жильё, и всё это, благодаря, конечно же, отопительному заводу. Ум весь без остатка понимает, что это всё в прошлом, что надо давно привыкнуть к новой действительности, что многое поменялось, но это всё суета! Мы, словно запрограммированные роботы, идём, сами не знаем куда.

До утра оставалось ещё несколько часов, и я, прервав свои мысли, выпив стакан крепкого чая с сахаром, сидя на кухне и глядя на горевшую свечку, продолжаю размышлять.

Невольно подумалось об историческом многовековом укладе жизни России. Нашу страну называли и у нас, и за рубежом – Святая Русь. Ведь воистину по всей России стояли белокаменные, краснокирпичные и деревянные церкви. Наше православие, наша христианская душа, наши корни, наши святые – это всё очень и очень серьёзно. Шутки здесь не уместны.

В журнале «Истоки», главным редактором которого является замечательный человек Сергей Тимофеевич Прохоров, прочитал записки одного священника: «Россия, ты уже себя спасла, имея столько святых на своей земле». Примерно такое вот выражение. А какова сила!

Лично мне стало легче, когда я стал ходить в наш правобережный храм Преображения Господня. Много веков молитвы, читаемые в храмах, спасали людей от уныния, и тексты в них не менялись. Вот где истина! И чтобы к этому пониманию приблизиться хоть на немного, надо, вспомнив каждого из своих предков, молиться за них. Но эта истина приходит не сразу. К этому надо идти. Духовный путь очищения самый трудный. Но он, во веки веков – всегда праведный. Потому как очень не хочется прожить зазря. Хоть чем-то пригодиться своей отчизне…

Только завод наш по-прежнему стоит. Из нашего родного радиаторного цеха всё оборудование вывезено в Китай. От этого очень грустно. Опять саднит душу. Пойду сварю ухи, старший сын наловил рыбы. А покормив родных домочадцев, пойду в храм. Лечить душу, как делали наши предки…