«Летосложение» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Детство в рисунках по тоске

От Нотр-Дама до Монмартра

Я был бы русский маловер,

Но не даёт покоя партой

«Bada est rouge, et Zoque est vert».

И мне неясно и прекрасно,

С чего краснел в тот год Бада?

И как был зеленью опасен

Несчастный Зок? И никогда

Мне не подвластна эта тайна,

Как ускользание реки.

Как ни читай, как ни листай, на

Даль лезут, лезут огоньки

В окне вагона. Шаг за шагом

От детства прочь. В довесок мне

Не принятое, как присяга,

«Bada est rouge, et Zoque est vert».

И годы были многотомны,

И многомильны поезда,

Но иногда за мною в комнаты

Заходит Зок. И с ним – Бада.

Они не будут жить в Париже.

Их не пропишут и в Москве.

Их статус несравнимо ниже.

Они – рисунок по тоске.

Не вызывай меня к доске.

«Bada est rouge, et Zoque est vert».

Как ходить несогласием

Пассажирами говорил вагон

Про неверную нашу власть.

Был дед искренность, или был дед гон,

И страна б не разобралась.

Ей ли ведомым лицедеем спал

Старый век супротив меня?

А сентябрь настал. И вагона сталь

Убегала им, семеня.

Перестукивал, безглагольный мой,

Много видевший. Прожитой.

И осенний сон нервно руки мял

Несогласный, что прожит той.

И ходило то несогласие,

От туалета и до купе.

И как будто жизнь протекла в стихе

На строфу одну поскупей.

Я везу с собой лица, говоры,

Мне прописанные слова.

И когда сентябрь эту новость скрыл,

Знать не знает моя голова.

Утро, намоченное дождём,

Редки авто – штрихом

Чёркают по привокзалью. Ёмко

Диктора глас. Лихой

Лета расчёт. Предосенний счёт

Тропок и листьев. Пал

Знойный июнь в обрамленьи пчёл

Прямо в небес овал.

О затверживании окна

Фуры по трассе. Развилки. Знак.

Временем трёпан шрифт.

Так формирует казну страна.

Так проезжают вкривь.

Пылью замешан знакомый путь.

Редкий попутчик рани

Сядет в автобус. Привычна суть

Говора и молчаний.

Жизнь не дозволила пустоты,

Хоть и голы поля.

Помнится век и его черты

В беге от ковыля.

Где-то остался вокзальный шум,

Где-то молчат сады.

Тихо ладошкою помашу,

И отвечаешь ты.

Лета сменились. Менялись дни.

Окна и города.

И молча, молча твердят они,

Что все мы не навсегда.

Тет-а-тет с утром

Утро стоит, оглашённое птицами,

Выкриками дорог.

Ходит меж лицами.

Думает, литься ли

В вечера эпилог?

Нежась туманами,

Солнышком падает

Отсветом на тропу.

Будит. Зовёт. И весёлым нарядом и

Цветом вплетёт в трав пук

Ясность свою. Что в прозрачность инея,

И что в июльский зной.

Люд называет утра по имени,

Льющимся над страной.

День начинается звуком радио

В утренней немоте,

И остаётся в моей тетради на

Начатом мной листе.

С утром мы тет-а-тет.

Про походку непокоя

Берег осени на холодевшей реке

Под коробку фруктового сока.

Небосвод вдалеке, тишина вдалеке,

И течёт она тайной глубокой.

Берег далью зовёт, неизвестною мне.

Там посёлки и град проживают.

Свет дневной не позволит реке потемнеть.

И культура жива ещё, бают.

Как живёт в человеке вопрос или том,

Им прочитанный прежде когда-то.

И он ходит теплом. И он ходит с теплом.

Не закончится даже с закатом.

У него есть дела: есть его голова,

Персонажи, герои, заботы.

И он знает слова, он встаёт за слова,

И мешает их в письма и ноты.

На такой же спокойной плывущей реке,

Под печалью объятые росы,

Человеком проходит в притихшем стихе

Кто-то схожим, похожим вопросом.

Задаётся строкой, задаётся тоской,

Вопрошает журнал и дорогу.

И идёт по Земле непокой, непокой.

Так вопросом идёт до порога.

Про положенную историю

Где затаился прожитый денёк?

В каком музее он следы оставил?

Висят картины и полотна, но

В них прошлое почти не знает правил.

Художник был искусен, и ему,

Конечно, удались его герои.

Теперь известно даже, почему

Штрихи и кисти дням прошедшим вторят.

Природа замирает на лета

Под пальцами спеца таксидермиста.

И манекенов будут заплетать

Самим дыханьем времени, что чисто,

Пока трагедией не сведено

К дымам войны, гонений, эпидемий.

И, замерев, кружит веретено,

Как жив в веках давно умерший гений.

Наследьем кем-то прожитых годов

Смотритель ходит по полам паркетным.

И не вместить величие и вдов

Ни в строки, ни в число, ни в километры.

Оставь порог, как будто рубежи,

И выйди из музея словом вещим.

Где, словно жизнь, на столах лежит

История давно забытой вещью.

Как достать музыку из ножен

На полочке музыка. Диски в коробках.

Почти отучилась планета от них.

Играют ансамбли так ловко не робко,

И ходишь мотивам весёлым сродни.

Там редкие звуки, там редкие ноты

Восстанут из десятилетий былых.

И помнится, кто же был рядом с весной ты,

И как входит осень под странный пыл их.

И в комнатах рядом с уютом дивана

Играется музыка в джаз, рок-н-ролл.

И классика плавает веком-дурманом,

И чьи-то портреты ложатся на стол.

И все эти звуки, бывавшие в залах,

Меня застают в мой домашний уют.

И, что современность потом написала,

Не важно, когда мне такие поют.

Великую волю не врать не стреножить,

И я достаю, как любовь, в свой приют

Пластинку иную оружьем из ножен:

Пусть жизнь наиграют, пусть жизнь напоют.

Художник: Владимир Батаев