За клюквой / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Сколько раз себе говорил: «Не связывайся с авантюристом Сингом, заведёт в дебри, не выберешься, или ещё хуже – в тюрьму угодишь». Как у нас на Руси говорится «Ну, зачем ехать за семь вёрст киселя хлебать?». Но и в этот раз опять связался с ним, в очередной раз уболтал, уговорил. Есть в нём этот дар убалтывания. Ладно, хоть не меня одного, нашёл ещё Вовку Вельша, и его уболтал. Поедем, говорит в эти выходные с ночёвкой за клюквой в Сюмси, я там прокурором района работал, все ягодные места знаю, и меня там все знают. Переглянулись мы с Вовкой, думаем, где здесь подвох.

– А спать где будем? – хором спрашиваем его. У него на все вопросы уже есть ответ.

– Есть где спать, не беспокойтесь. У моих друзей-военных. Они дорогу там строят Сюмси – Пермь.

Ну, ладно, думаем, ягода-то ценная, от давления помогает хорошо, можно и съездить. В ходе разговора выяснилось, что ехать-то не на чем, нужна машина. Вовка говорит:

– Ну, ладно, я возьму на выходные дни машину у своего соседа, старый москвичонок.

В субботу выехали, Вовка включил в машине радиоприёмник, и салон наполнился осенью:

Что такое осень – это ветер,

Вновь играет рваными цепями.

Осень, доползём ли, долетим ли до ответа,

Что же будет с родиной и с нами?

Осень, доползём ли, долетим ли до рассвета,

Осень, что же будет завтра с нами?

Пела группа ДДТ.

– Вова, что означает ДДТ?– спросил я.

– Дихлор Дифенил Трихлорэтан, – ответил он и засмеялся. А я думаю:

– Ну, чё он вот ржёт? Песня ведь нам дуракам намекает, мол, осень, доползём ли до рассвета на этой старой колымаге, а если доползём, что будет с нами завтра. Просто мистика какая-то, тревожные мысли в голову лезут.

– Ладно, Женька не парься. Есть ещё одна расшифровка ДДТ – «добрый день, товарищи».

– Ну, так-то лучше будет, товарищ Вова,– говорю я ему.

Осень, в небе жгут корабли.

Осень, мне бы прочь от земли.

Там, где в море тонет печаль,

Осень – тёмная даль…

– Вова, выключи эту шарманку, – опять я к нему.

– Ну, хорошо, выключаю.

Ладно, едем, любуемся удмуртскими красотами поздней осени, кругом разноцветье, шелест листвы, падающей под колёса. Тут еще Синга на лирический лад пробило. Сидит, стихи нам читает. Свои или чужие, не знаем.

Ты прости меня, родная,

Я немножко не в себе –

Разноцветье красок мая,

В сером, грустном сентябре.

Разноцветье, полноцветье...

Где же вы, мои цветы?

То ли плакать, то ли петь мне

Под мерцание Луны…

В Сюмсях (Удмуртия), куда мы приехали, нас встретили радушно, хотя времени уже было за полночь. Чувствовалось, что здесь нас ждали. Стол был накрыт. Как у нас на Руси говорят «Не красна изба углами, а полна всякими грибами». Маринованные маслята, солёные белые грузди и рыжики в сметане, опятки с жареной картошечкой радовали взгляд и щекотали ноздри. Край-то этот грибной и, наверное, клюквенный, подумал я, пуская слюну. Сидели, выпивали, Жека Синг опять стихи читал, говорил, что свои. Все зевали, на часах-то было три утра. Только вроде легли, закемарили, тут как раз петухи запели.

А как на Руси говорится, «мало прокукарекать, надо и рассвет обеспечить». Я открыл глаза, за окном был рассвет, хотя и слабенький ещё. Но коровы замычали, им на пастбище пора идти, как по расписанию. В деревне ведь рано все встают, ну, и рано ложатся. Нам горожанам вставать не хотелось, на улице дождь небольшой накрапывает, и голова со вчерашнего немного побаливает. Я взял зачем-то фотик и вышел во двор, чтобы умыться и взбодриться. И я взбодрился, увидев там такую картину.

Поросенок Фролка помогал доить корову.

Петух надел мои кроссовки и куда-то собрался идти, может с нами за клюквой. Ладно, поноси пока я схожу за клюквой. Смотри только не пропей.

Барсик, который всю ночь спал со мной, а с утра вовсю уже тренировал мышонка Джерри. Мышонок подрыгивал на задник лапках, как дуралей и при этом закрывал глаза.

А тётя Нюра махала кувалдой, хотя нет, колуном под гармонь Фёдора.

Насмотревшись этого веселья, я пошёл в избу, где военные строители быстро привели нас в чувство и также быстро отправили на болото за клюквой. Идём, а за деревьями леса не видно. Что за чертовщина? И вот мы уже три часа бесцельно кружим по болоту, утопая во мху. На берёзе сидит дятел и от всей души её долбит. Увидев нас, он поворачивает свою головёшку в нашу сторону и на всё болото начинает чирикать: «Ничего не найдёте!» Как у нас на Руси говорится, «для того и дятел лесу, чтобы мент не дремал на болоте». Кабы у дятла не нос, кто бы его в лесу знал. Дятел долбит – ветер носит.

Я сначала не сообразил, что этот дятел там выкрикивает в наш адрес, потом до меня дошло, и я тоже крикнул, что сверну ему голову. Комары-кровососы огромным роем неслись за нами, жаля нас во все места, а испив нашей кровушки замертво падали. Видимо, концентрация алкоголя в нашей крови, была смертельной для них. Жека – Синг шёл с какой-то хворостиной и раздвигал ею мох, ища таким образом клюкву, а за ним комарики на воздушном шарике. Как Маршак ласково сказал: «Ко-ма-ри-ки». При этом Жека ещё что-то бубнил себе под нос, как шаман. Мне хотелось подойти к нему и дать ему в бубен, за то, что он завёз нас в эту глухомань, за то, что нас до крови искусало сюмсинское комарьё и болела голова от самогонки. Опять стал накрапывать мелкий дождик, и Вовка Вельш раскрыл свой зонтик, а я подумал: «У-у, какой Вован предусмотрительный и практичный».

Изо мха выпрыгнула большая жаба и проквакала:

– Немец, чего ты хочешь?

– Какой немец, жабушка? – спросил я её.

– Женька, ты чего совсем трын-травы объелся что ли? Вовка Вельш ваш – немец и педант.

– Во дела-то, – подумал я. – А болото-то сказочное. Говорящий дятел, говорящая жаба. А может, это поганое болото вообще заколдованное. Выскочит сейчас из него какая-нибудь кикимора и заколдует нас в дубов-колдунов. Будем стоять втроём посреди болота и петь: «А дубы-колдуны что-то шепчут в тумане, у поганых болот чьи-то тени встают. Косят мужики траву, трын-траву на болоте и от страха всё быстрее песенку поют. А нам всё равно, а нам всё равно, пусть боимся мы белку и сову. Дело есть у нас – в самый жуткий час мы волшебную косим трын-траву» Да, «белку» поймать сюмсинские мужики боялись. Ход моих мыслей-скакунов прервал Жека своим криком:

– Смотрите ребятушки, я лисичку рыжую нашёл!

Я смотрю, никакой лисы нигде не вижу, а он показывает нам на ладони рыжий гриб лисичку. Я так растрогался, что чуть опять не дал Жеке-Сингу в бубен. Только я сделал шаг влево и сразу провалился одной ногой по колено в жижу, которая стала меня засасывать всё глубже и глубже. От страха я закричал:

– Помогите, засасывает! Из грязюки меня вытащили Жека-Синг и Вован, но без одного сапога, его поглотила грязюка. Дальше бродить по болоту смысла не было, да и страшно стало. Натянув полиэтиленовый пакет на мою ногу, мы двинулись к машине, которая стояла на опушке леса, и мужики – сюмсинцы и там косили трын-траву.

Когда мы шли к машине, за нами минут пять летел тот самый дятел и на весь лес орал: «Ничего не нашли, придурки». Жека тоже матерился на него и хотел его даже пристрелить, но у него не было c собой пистолета. У нас неделю назад у всех их забрали с «постоянки» (постоянное ношение оружия), и они хранились в дежурной части. В этот момент мы сами были похожи на дятлов, которые на болоте нашли всё (говорящую жабу, трын-траву, лисичку), всё, кроме Клюквы.

В машине Жека-Синг оправдывался:

– Может, мы не на то болото заехали, оно какое-то странное. Мне опять захотелось заехать ему в ухо, но я сдержался. Москвичонок со всех четырёх колёс бежал в Ижевск, меня ушатало от его беготни, и я уснул. Я проснулся оттого, что мне стало холодно и в лицо дул холодный ветер, он был северный. Открыв глаза, я увидел, что у нас нет лобового стекла и по салону гуляет шальной ветер. Оказывается, из-под колеса впереди идущего ЗИЛа вылетел небольшой камушек и угодил прямо в наше лобовое стекло. Как у нас на Руси говорится, «метил в лукошко, а попал к нам в окошко».

Закалённое стекло раскрошилось мгновенно, как будто его и не было, усыпав салон мелкими осколками. Вовка остановил машину, мы вымели из салона все осколки, из багажника он приволок какой-то половик и бросил его на меня, чтобы я больше не мерз.

– Ну, что надо искать автосервис, до Ижевска ещё 100 километров, – сказал Вовка, и мы поехали дальше. В салоне выл дико ветер, я сидел, как в аэродинамической трубе и проклинал эту поездку. Синг сидел на переднем сиденье, щёлкал зубами. Нет, не лесные орехи, у него зуб на зуб не попадал от холода. Он всю дорогу канючил:

– Давайте уже остановимся у первой забегаловки, полечимся, погреемся. Как назло, по пути не было ни автосервиса, ни забегаловок. Жеку-Синга окончательно скрючило.

В Ижевск приехали за полночь, без клюквы, без стекла, я без сапога, злые, голодные и холодные. Домой я пришёл обмотанный половиком и был похож на француза в 1812 году. Получив от жены в ухо, хотя получить должен был Синг, быстро лёг спать. Утром следующего дня мы с Вовкой поехали на Ижевский автозавод, благо он там ранее работал, поэтому быстро купили стекло и поставили его на место. Поездка за клюквой обошлась нам в копеечку, на эти деньги можно было купить по два ведра клюквы. Вовка ушёл на неделю на больничный, он простудился, хоть и шастал по болоту с зонтом. Синг два дня прятался от меня, но потом был прощён до следующего чудачества. Интересно, что он выдумает в следующий раз.

Художник: Любовь Остроумова