«Не слышно дождя под соломенной крышей…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Так что же такое счастье?

(По мотивам стихотворения Э. Асадова)

Так «что же такое счастье?»

Всю жизнь оставаться у власти?

Быть мелким, самовлюблённым

Сегодняшним Наполеоном?

А может быть, счастье, ребята,

Быть просто «крутым» и богатым?

Несметно! Ну, скажем, к примеру:

Российским миллиардером?

Иные заметят резонно,

Что счастье – творить законы,

Жить по которым просто

Жуликам и прохвостам.

А кто-то признается честно

И скажет, что счастье – известность!

Когда у вас личный биограф,

И просят всё время автограф.

Ну что ж, и такое бывает,

И счастье и люди мельчают.

Ни поиска, ни горения,

Одно лишь служебное рвение.

И каждый, пускай и отчасти,

Но всё же по-своему счастлив.

Модель современного счастья

Банально проста, и добавьте,

К тому же ещё и наивна

До глупости и примитивна.

Модель двадцать первого века

Значительно ниже Казбека,

И вряд ли сопоставима

Хотя бы с высотами Крыма.

***

«От среднего несостоявшегося человека вреда обществу

в миллион раз меньше, чем от состоявшегося олигарха».

Ты не нарушил статус-кво,

Нигде не замарался,

Ты просто, как и большинство

Людей, не состоялся.

Ни разу не прошёл в финал,

Не стал вторым Чубайсом,

Ни контрразведчиком не стал,

Ни Штирлицем, ни Вайсом.

Бесспорно, Штирлицы нужны,

Хоть и решает редко

Судьбу сражений и войны

Хвалёная разведка.

Разведка может лишь помочь,

Решают те, кто скопом

Бегут в атаку, день и ночь,

Без сна сидят в окопах.

Сегодня скромность не в чести,

Все входят в жизнь без стука.

Уметь себя преподнести –

Важнейшая наука.

Век топ-моделей и сутяг,

Хотя на самом деле

Один из тысяч работяг

Нужней любой модели.

Ты не нарушил статус-кво,

Шагал куда-то строем

Со всеми, как и большинство

Невидимых героев.

Не создал никому помех,

Ни в чём не замарался

В отличии почти от всех,

Кто взял и «состоялся».

***

Пятнадцать лет, друзья, не срок.

«Пятнашку» приплюсуешь, вычтешь,

И тычешь фамильярно в бок

Кому-нибудь, иль просто тычешь.

И вроде все вокруг равны.

Плюс-минус – ровно остановка.

И те, кто не застал войны.

И кто дрожал в бомбардировку.

Все, кто на данный миг тебя

Чуть старше или чуть моложе.

Кто плакал, хороня вождя,

И кто родился годом позже.

Так постепенно, день за днём,

Хоть плачь, хоть смейся, хоть злорадствуй,

Мы снова к равенству придём,

А то и просто к панибратству.

И молодёжи дела нет,

Что где-то рядом ветераны,

Которым сотня лет в обед,

Свои зализывают раны.

***

История, новее не бывает,

Творилась на моих, друзья, глазах,

Снимала грунт, вколачивала сваи,

Бурлила и неслась на всех порах.

В людской толпе, средь шума новостроек,

Держась за руль, хватаясь за штурвал,

Жалел о том, что сам я не историк,

А то бы сел, учебник написал.

По воле сердца, не указке свыше,

Не для того, чтоб скоротать досуг,

Так написал, что лучше не напишет

И доктор исторических наук.

Но пронизав своим брезгливым взглядом,

Сняв для досье и в профиль и анфас,

Сказали мне историки: «Не надо,

Спасибо, мы уж как-нибудь без вас».

Историк, как придирчивый редактор,

А потому особенно в чести

Кто, изучив события и факты,

Их правильно сумел преподнести.

***

Я помню старых москвичей,

Не «понаехавших», что вижу

Вокруг себя, а прежних, чей

Мне облик и милей и ближе.

Кто приглашал гостей в свой дом,

Пусть небольшой, но хлебосольный,

Кто славился своим трудом

И никому не делал больно.

Я видел старых москвичей,

Кто скромно жил, как все когда-то,

Рабочих, служащих, врачей

И педагогов на зарплату.

Кто знал, над ними не висит,

Как непременный ключ к успеху,

Дамокловым мечом кредит,

Не давит грузом ипотека.

Я знаю старых москвичей,

Привыкших делать всё не наспех,

Для общей пользы, а ни чьей-

То прихоти и курам на смех.

Их ждали каждый день станки

И наши общие заботы,

И тепловозные гудки

Их провожали на работу.

Я вижу старых москвичей

В простой, недорогой одежде,

И множество очередей,

И в них три четверти приезжих.

Теперь вот к пенсии Москва

Нам каждый месяц добавляет,

А всероссийская молва

За это дружно осуждает.

Всё меньше старых москвичей,

Всё меньше в них нужды и прока.

Свой век отжили, так зачем

Беречь нас, как зеницу ока?

Ни труб коптящих заводских,

Ни фабрик. Сдвинуты акценты

И стимулы. На месте них

Теперь сплошные бизнес-центры.

Несладко старым москвичам,

Всем надоели и обрыдли.

Недаром говорит Собчак,

Столица – город не для «быдла».

Но всё равно, была и есть

Пословица: «Москва большая!»

Лишь «понаехавшие» здесь

Теперь живут и заправляют.

***

Когда давным-давным-давно

Мы на волне идиотизма

Шагали, как заведено

У нас, к победе коммунизма,

Заветным курсом напрямик,

Не отклоняясь и не споря,

Был в нашем классе ученик

Щеглов Борис, а проще – Боря.

Отчаянный и озорной,

Плюс двоечник, он в наши годы

Курил, был связан со шпаной,

Имел в милицию приводы.

Его фамилию склонять

Давно привыкли на собраньях,

И даже в «чёрную тетрадь»

Вписали в виде наказанья.

(В ту, о которой детвора

Боялась говорить открыто,

Которая для нас была

Своеобразным кондуитом).

Никто не знал, как с парнем быть?

И вот тогда решили Борю,

Собрав всю школу, обсудить

На общем пионерском сборе.

И закрутился механизм.

Идёт собрание. Повестка:

«Не брать Щеглова в коммунизм!»

(Таким как он, в раю не место).

И самый главный острослов

Наш, а позднее «вор в законе»,

Сказал ему: «Тебя, Щеглов,

Придётся бросить на перроне».

Сегодня рот не разевай,

Чтоб не навлечь беды и горя.

Вновь по привычке строим рай,

А кто-то, (для себя), построил.

По новой, (платной), трассе мчим

Вперёд, наматывая мили,

Про прежний рай, (про коммунизм),

Благополучно все забыли.

Рай новый снова не для всех.

В нём двери наглухо закрыты

Тем, кто устал от ипотек

И кто не справился с кредитом.

Кто разорился, обеднел,

Работу потерял, здоровье.

Попал под пресс и беспредел

Властей и высшего сословья.

И ты, мой друг российский, знай

И супротив идти не пробуй,

Коль путь особый, то и рай

У нас свой собственный, особый.

В него, известно будет вам,

Не в общем едут все вагоне,

И большинство людей, как хлам,

Бросать привыкли на перроне.

***

Томились, вздыхали и грезили,

Валились под утро в кровать.

Тянулись к высокой поэзии,

И сами пытались кропать.

Страдали, терзались и мучились,

Мечтая о громкой судьбе,

Ища подходящего случая,

Хоть раз заявить о себе.

Пройдя через все неурядицы,

Достигнуть высоких орбит,

Вдруг кто-то возьмёт и прославится

И станет на миг знаменит?

О, если всё вспомнить, о чём мы

Мечтали, отправившись в путь

За славой, пустой и никчёмной,

Подвижной и скользкой, как ртуть?

***

Оближи стихотворенье.

Не выходит с кондачка

Ни одно произведенье

Без малейшего сучка.

Как облизывают ложку,

Только голод утолят.

Как облизывает кошка

Появившихся котят.

Оближи, проверь все рифмы,

Все эпитеты проверь.

С точки зренья формы, ритма,

Будь то ямб или хорей.

Преврати его в конфетку,

Словно женщину ласкай,

И как голубя из клетки

На свободу выпускай.

***

Не мёд, не сироп, не глюкоза,

Не пафосное назидание,

Поэзия – это проза,

Но только иного звучания.

Не связанная подпорками,

Предлогами и союзами,

Где рифмы, ютясь задворками,

Являются лишь обузою.

А та, что идёт упрямая

По рытвинам фраз и колдобинам,

Пытаясь сказать то же самое

Своим языком, особенным.

Что в недрах её рождается

Без спешности и поточности,

От прозы не отличается

Ни силой, ни степенью точности.

Не сложная метаморфоза,

Не формула необычная,

Поэзия – это проза,

Свободная и органичная.

***

Стихи, звучащие в салоне,

Ласкают утончённый слух.

Поэт читает их на фоне

Изящной мебели вокруг.

Всё очень чинно и красиво.

Кругом расселись знатоки.

Поэт склоняется учтиво

В ответ на жидкие хлопки.

Но всё, что слышим мы в салонах

При закупоренных дверях

Не зазвучит на стадионах,

Не прогремит на площадях.

Как ложь для узенького круга

Звучат салонные стихи,

И улыбаются друг другу

С сакральным видом знатоки.

Всех остальных, непосвящённых,

Не допуская в узкий круг,

Где дух слащавый, дух салонный

Перебивает прочий дух.

***

Все что-то созидают, строят,

В разгаре трудовой квартал,

И лишь поэт один в простое

И ничего не написал

За весь квартал. На самом деле.

Но вот закончился простой,

И проработав две недели,

Поэт ударился в запой.

Всю жизнь поэта кривотолки

Сопровождают: то запой,

То продолжительный и долгий

Глубокий творческий простой.

Коль не одно, так уж другое.

Поэт – как оголённый нерв.

Но меж простоем и запоем,

Глядишь, появится шедевр.

Театр А.П. Чехова

I. Три сестры

Спешим в театр, чтоб опять

Жить ожиданием спектакля

И вместе сопереживать

Увиденному в нём. Не так ли?

Смотреть, не отрывая глаз,

На сцену, сдерживая слёзы,

И откликаться каждый раз

На шутки, реплики, курьёзы.

На сцене часто всё не так,

Как мы привыкли в жизни, нравы

Другие. Три сестры никак

В Москву не соберутся. Право,

Что проще: взять, купить билет,

Всем сесть в вагон второго класса,

И скоро вы в Москве. Ан нет,

Уехать сёстрам не удастся.

Театр мир, где свой сюжет,

Свои законы и порядки.

Свободы выбора здесь нет,

Минуты счастья очень кратки.

Финал. Уходит гарнизон.

Но надо, надо жить и дальше.

Театр – целый мир, и он

Не терпит пошлости и фальши.

II. Дядя Ваня

Имение или поместье.

Войницкий, он же дядя Ваня,

Герой одноимённой пьесы,

Вставал обычно утром ранним.

Съев простокваши, выпив чаю,

Садился, брал большие счёты,

При этом громко повторяя:

«Работать, как всегда, работать!»

Имение принадлежало

Профессору Серебрякову,

Который написал немало,

По большей части пустяковых,

Статей, и от подагры очень

Страдал бедняга, вот уж гадость.

Жене-красавице и дочери

Профессор был под старость в тягость.

Ещё был в пьесе доктор Астров,

(Мы всех героев перечислим), –

«У человека всё прекрасно

Должно быть, и душа и мысли», –

Сказал Войницкому он. Коли,

Вы данной пьесы не читали

И не смотрели, в средней школе

Цитату часто смаковали.

Великий драматург нам с вами

Чуть более ста лет назад

Оставил пьесы: «Дядя Ваня»

И «Чайку», и «Вишнёвый сад».

«Платонов», «Три сестры», «Иванов», –

Они написаны про нас

И жизнь, которая дана нам,

Причём один лишь только раз.

III. Вишнёвый сад

Опять дают «Вишнёвый сад».

Вновь Гаев, обращаясь к шкафу

С очередною из тирад,

Снимает перед шкафом шляпу.

Лопахин, как ребёнок, рад,

Что прикупил Вишнёвый сад,

Хоть не было большого смысла.

Уехав, все забыли Фирса.

И вот финал, последний акт.

Под топорами мужиков

Россия. Вырубают сад.

И забывают стариков.

Скрипка Ротшильда

Всё в мире призрачно и зыбко,

Но сколь друг друга не кори,

Я знаю, существует скрипка

Почти у каждого внутри.

И кто-то раньше, кто-то позже

В начале иль на склоне дней,

Пусть и с ошибками, но всё же

Играть научится на ней.

Чтоб в постоянной круговерти,

Тоскуя, радуясь, скорбя,

Играть уже до самой смерти,

Хотя бы просто для себя.

А кто и вправду навострится,

Оставив за собою миф,

И для других, чтоб смог продлиться

Её чарующий мотив.

***

Чем больше денег оседает

У олигарха на счетах,

Тем чаще, видимо, икает

Наш современный олигарх.

С утра до вечера икает,

Никак, бедняга, не поймёт,

Что это так вот вспоминает

Его ограбленный народ.

Ведь средств, что ныне оседают

И что текут к нему в карман

Сплошным потоком, не хватает

Для нужд всех прочих россиян.

***

Не стоит, ребята, травить анекдоты,

Ругать даже в шутку сегодня вождей.

Охота за ведьмами – это охота

На всех здравомыслящих, честных людей.

Мы вновь наступаем на старые грабли,

Вовеки не скинуть нам наших оков:

Охота за ведьмами, критика, травля

Шумиха и поиск повсюду врагов.

В России критически мыслить опасно,

Здесь тридцать седьмой не кончается год,

И даже Всевышний, пожалуй, не даст нам

Гарантий на этот, друзья мои, счёт.

***

Странная женщина! Скромная дева!

Вы так застенчивы. Кто Вы? И где Вы?

Образом Вашим мысленно снова

Грезить и спрашивать: «Где Вы и кто Вы?»

Грезить и бредить единственной самой

Строгою леди, прекрасною дамой.

Милой лукавою, нежной, прелестной

Феей, русалкою, музой, принцессой.

Муки хлебнувший по полной программе

В веке минувшем, склоняюсь пред Вами,

Леди и дамы, и в новом столетье,

Где б и когда бы случайно не встретил.

***

Розовым цветом горит небосклон,

Солнце садится за горизонт,

Тихо в лесу, и на озере тишь,

Вёсла сушу, заплывая в камыш.

Сидя на лодке вблизи камыша,

Стану один, никуда не спеша,

Зорькой вечерней безветренной в клёв

Рыбу ловить и кормить комаров.

Знатной, наваристой будет уха,

А комары это так, чепуха,

В жизни обыденной надо уметь,

Как говорится, и ждать и терпеть.

Ждать, когда в воду уйдёт поплавок,

Счастья, удачи в назначенный срок,

Ждать и терпеть, что бы ни было, хоть

Кто-то при этом и жрёт нашу плоть.

***

Не слышно дождя под соломенной крышей,

Чем меньше удобств, тем надёжней приют.

Чем тише кричишь, тем вернее услышат.

Чем меньше внушаешь, тем лучше поймут.

А где-то хоромы под крышей железной,

Стальные ворота и стильный фасад.

И в них барабанит дождина-невежа

Вовсю, не стесняясь, и сыплется град.

На этой планете все люди, как дома,

Но только кому-то из нас по душе

Закрыться и спрятаться в пышных хоромах,

Кому-то свой рай обрести в шалаше.

***

Не опасайтесь ортодоксов,

Непринимающих всерьёз

Неоднозначность парадоксов

И глубину метаморфоз.

Невозмутимость их не святость,

А только видимость одна,

И чем значительней предвзятость,

Тем незначительней цена.

Не опасайтесь слова «хаос»,

Что ставит разум на дыбы,

А опасайтесь только пауз

В этапах творческой судьбы.

Художник: Алексей Саврасов