Люди как знаки препинания / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Как остаться запятой

А апрель весной не унимается,

Катит солнышком с крыш в города.

Препинается, пререкается,

И несёт к земле, словно палый царь,

Ясну голову капель палицей

Отзвеневшая день вода.

И живу с весной я лицом к лицу,

И вприглядку живу, не на вкус.

То ль она ко мне, как истец к истцу,

То ли я пред ней, как конвой, несу

Всё, чем я бывал в том людском лесу.

А вокруг забывался куст

В свежей зелени. Укоряет сам

Нас – в прохожих, а их – в годах.

Запятыми идут, запинаются

Люди, капли, недели. И лает встарь

Всё пробытое, словно бред, а

Вот тебя со мной не повторяется

Ни за что, ни про что. Никогда.

Про падение зимы

Я в зиму ступил, в тишину –

Скрипела зима под ступнями.

Синицей клонилась к пшену.

И в той тишине, как в изъяне,

Прильнула погода к окну.

Пейзаж заменяя на память,

Я словно листал ту страну,

Что мне не оставила хлам «ять» –

Лишь классику, как весну,

В которой и лето – классик,

И осень с зимою гнут

Дорожку своею мастью.

Я чаем запил зиму.

А в улицах по подъездам

Скитается снег живой.

Кружит над лесною бездной.

Порхает беззвучен. Вой

Метелей не потревожит

Домашний градской уют.

И, словно зима из ножен,

Упала в термометре ртуть.

Как быть раздумьем на скамье

Ждал поезда раздумьем на скамье,

Где у вокзала в град провинциальный

Я выходил историей взамен

Страстей гнетущих полутеатральных.

Составы длились, тяжестью стуча,

Опасные размером, содержимым.

Июльский день на солнечных лучах

Бежал от нас, хоть сколько ни держи мы.

И пост охраны чем-то чёрным шёл,

Тревожною империй прошлых вехой,

Где человек не смог быть не при чём,

Где человек не мог не стать помехой.

В брошюре утверждался городок

Под старину, под фото и красоты.

И долго бился, словно бы итог,

Прожитый день, забравшийся в блокноты.

Скатился день, дорогой рокоча.

Лежало счастье в кошельке билетом.

И никогда не нужно отучать

Меня ходить вослед ушедшим летам.

Про тишину и обречённость на листе

Отношеньем к бумаге, к картону

Слова ложились на лист звоном,

Напевом, мелодией,

Вскриком.

Вроде я

В ликах

Тех слов, образов.

Тишина

На листе обречена

На символ, знак, буквы.

Стук. Вы?

Память, память.

Бывает книжной

В рамах

Человека «лишнего»,

Маленького, безвестного.

То играет слог в лесть его,

То в дерзость, вопрос.

А ещё память ходит средь рос

В тумане лесной реки.

В граните строки

И набережной. Тихо

Гуляет по парку. Чти хоть

Её торжество из трагедии,

Только не будь снедью ей.

Допускай понемножку

И день, и ночь, и ложку,

И чай.

Вдруг и выживешь невзначай?

Как уметь книги

Ох, как я умел кино!

И книги умел, и час их.

Теперь я совсем иной,

Хотя и умею счастье.

А прежде умел и вздох,

И слёзы в удел сюжетам

Над вымыслом, над бедой

Из книжки. А это. Это!

Не лёгкое ремесло

И не театральность жеста.

А это часам назло

Быть книжкою вместо. Вместо

Себя самого. Постичь

Героев, любовь и горе.

А это – в себя вместить

Сюжет и любви той вторить.

И долго искать листок,

И всматриваться в страницу.

И всё повторять итог,

Заучивать, словно лица.

Свидетель вечера (и) танца

На сцене проступает танец.

Канет

В него ли вечер?

Танцовщица настанет.

Лечит ли

Меня уменье её?

Или я от пляски лечусь?

Пляшет, пляшет за ней моё мнение.

По плечу

Мне такой пируэт бы не был.

Ремесло –

Это былью предстать из небыли.

Это слово,

И это танец.

Это звук.

Скоро улица вновь настанет,

Как испуг.

Об успевших к знамени

Жил-да-был человек без памяти:

Не успею да не пойму.

Вспомнил знамя вдруг

И – к нему.

И не думал, и не гадал он.

Всё беспутьем шёл, как путём.

Занимал городишко талым

Снегом март. Век бывал студён.

Чем-то кто-то однажды тронул

Человечью беспечность. Так

Стал он тронутым. Вырос троном,

Целым залом таких он стал.

Тянет ручки, не унимается.

Сам не понял – обучен здесь.

Ждёт и мартом. И маем мается.

Затевает большую месть.

И его затевают партия,

Комитеты и вся страна.

И вот так наблюдаю в старте я,

Как рождается сатана.