***
В Котласе слякоть и мелкий дождь.
Пахнет горелым, и
Лишь небосвод здесь на снег похож
Тучами белыми.
Кажется, ямку копни – водой
Тут же заполнится.
Тянется Котлас состава вдоль,
Но не запомнится
Город ничем. Может, только птиц
Взмахи синхронные.
Будто скрипение половиц,
Скрипы вагонные.
***
Старуха одевается тепло,
«На сто одёжек» закрываясь туже.
Поскольку тела хрупкого стекло
С годами прогревается всё хуже.
Каких-то десять метров до сельпо
Старуха одолеет в сто усилий:
Не просто землю чувствовать стопой,
Когда одной ногой уже в могиле.
Но сто шагов старухи, сто одёж
Нет-нет да и видны на этом свете.
Поскольку этот свет ещё похож
На тот, что – лет уж сто! – хранит в конверте.
Дымовая завеса
Дождик, частый и тихий.
Нехолодный зато.
Будь какая шумиха,
Может, было б не то.
Ну а так: небо в дымке:
Дым отчизны – как есть!
Самолёт-невидимка
Ищет землю, чтоб сесть.
Слышно: гул по-над лесом,
В двух – отсюда – верстах.
Дымовая завеса
Хороша для атак.
***
И застынет меж до и после
Наш вагончик в сырой ночи.
Глянешь:
– После? Иль где-то возле?
Тихо. Лишь тепловоз урчит.
Гляну:
– Нет! Нам пока не светит...
Пусть и редко, бывает так –
Ничего, что бы глаз заметил.
Ничегошеньки!..
Красота!
Матрёшки
Расписаны светом сугробы:
Там – палех, чуть в сторону – гжель.
Ну чем не матрёшка – автобус,
В узорах рекламы ГАЗель?
И люди внутри, как матрёшки:
Овалы румяные лиц
В платках, в капюшонах. Ладошки –
В карманах, коль без рукавиц.
Дышу на оконную наледь
И тру – не видать ничего!
Стучится матрёшкою память
О стенки нутра моего.
В тундре
Ни ощущения толпы,
Ни чувства, мол, один в пустыне.
Лишь снежная клубится пыль
Под фонарём в ночной равнине.
Ни плохо и ни хорошо.
Ни битвы за себя, ни бегства.
А так, как будто голышом
Стоишь под небом, точно в детстве
Над тёмною речной водой
И над белеющим исподним.
И ни один из всех плодов
Не сорван во саду Господнем.
На плечах России
Огни в глубинах тундры по ночам
Мне видятся висящими над нею.
Как зябко у России на плечах!
Как у Христа за пазухой теплее!
Хоть ста ветрами и снегами ста
Страна, меня несущая, покрыта.
И вне тепла обветренны уста,
И – говорят, что – Господом забыта
Земля вокруг с огнями по-над ней,
Но прежде я земли не видел твёрже.
Как на костры похожа дрожь огней!
Как ночь на первозданную похожа!
***
Ещё не утро, но уже не ночь.
И носится Дух Божий над водою,
И над землёй безвидной и пустою,
Где время, словно не разделено
На тьму и свет...
И только щёлк да щёлк –
в лицо снега летят, песку подобно.
Нет сумерек уже внутриутробных.
Нет признаков рождения ещё.
***
Мы от птиц происходим,
От маленьких розовых птиц,
Что умеют ловить на лету
Крошки снежного хлеба.
Только птичье слетает
С румяных – со временем – лиц.
Только в памяти не остаётся
пространства для неба.
Но фантомные боли –
Не в сердце, как пишет иной,
А в спине, меж лопаток,
Где крест, точно шрам, вместо крыльев –
Нас тревожат ночами,
тревожат забытой виной.
И снежинками кажутся
птичьи летящие клинья.
***
Зябкий августа рассвет
Пробивается меж ставней.
Пёс, уснув, похож на след
На песке, что псом оставлен.
По траве иду. Трава
Гнётся, но следы не держит.
Пробиваются слова
Меж зубов, как воздух свежий
Пробивается сквозь дым.
Тени псом и мною машут,
По-собачьи взяв следы,
Так похожие на наши.
Обмен телами
То я в метели, то она – во мне –
Прижизненный ещё «обмен телами»
Знакомый с детства нам, простой шпане,
Когда джинсой менялись с пацанами,
Чтоб пофорсить: чужое – не своё.
В чужом прикиде всякий мнится смелым.
И лишь чутьё, как нижнее бельё,
Всегда своё, поскольку ближе к телу.
И лишь метели, ту, в которой я,
И ту, что в летний день во мне клубится,
Не предложу ни близким, ни друзьям:
Своим крестом не принято делиться.
***
Я не держу в избе меча,
и в дом ко мне с мечом не ходят.
По ком берёза, как свеча,
горит в осенней непогоде?
Блажен в предчувствии реки
мой сон, ко звукам прежде чуткий.
И греют нос и локотки
Ко мне прижавшиеся сутки.
Ах, как заботилась душа,
не принимая перемены!
Но я, на родину спеша,
быть научился откровенным.
Пусть мне казались выше сил
и жизнь и новая дорога.
По ком бы кто ни запалил
«свечу»... И Слава Богу!
***
Григорию Спичаку
Крыжовника бурые капли.
Смородины чёрная дробь.
Эх, августа не было кабы –
его бы я выдумал, чтоб
туманом стоять над водою:
над собственным телом своим.
Смотреть в отраженье худое,
залётным, неузнанным им.
Чтоб кто-нибудь мне на дорогу
мою, иль дорогу его,
сказав лишь три слова «Ну, с Богом!»
ушёл, не сказав ничего.
Проснуться в селе захудалом
С помятым от пьянки лицом.
Чтоб август, мне ставший началом,
моим стал однажды концом.
***
Наталье Стикиной
Между белым небом и его
круглым отраженьем в кружке чая
нет, пожалуй, больше ничего,
что бы я сейчас назвал случайным.
И слепое солнце в дымке дня,
и пары безветрия немого,
в голубых застывшего тенях –
неспроста. Как, в общем, всё у Бога.
Предрешённость? Нет, скорей зима
стала вдруг ещё одной привычкой
на границе страха и ума,
чем-то вроде веры, очень личным,
что вершат короткими «Аминь!»
Даже те, кто и небес не имут...
Ветер прирастает снегом и
обретает плоть, какая зрима.
Художник: Дмитрий Ширяев
