«За каждою победой – флаг и гимн…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

***

Февраль – последний месяц лета…

В Бразилии. Но суть не в том,

Что на другом краю планеты

Нам в это верится с трудом.

Всё романтичнее, хоть проще,

Кто в январе негодовал,

Тот в феврале уже не ропщет,

Спеша, как все, на карнавал.

А там, где будет раздаваться

Весёлый карнавальный смех,

Уже не надо реноваций

И планов переброски рек.

Там люди всем и так довольны,

Народ для бунта не созрел,

И масса гениев футбольных

Из тех же выходцев фавел,

Которым от мяча уж тошно,

Мечтают только об одном,

Чтоб как в своём голодном прошлом,

Недельку побузить на нём.

И нам пора бы в нашей чаще

Забыть про свой лесоповал,

И раз в году, а то и чаще,

Брать перерыв на карнавал.

И пусть не будет изобилия,

Пускай воруют день и ночь,

Но опыт солнечной Бразилии

Нам должен, думаю, помочь.

Татьянин день

Т. Ш.

Пусть месяц снег в Москве не расчищают,

В пресс-центре тень наводят на плетень,

Студенты пьют вино и отмечают,

Как принято у них, Татьянин день!

С Восточного ракеты не взлетают,

Похоже, потеряли Байконур,

Но Лещенко поёт, и подпевает

Ему почти полвека Винокур.

Снега в конце концов везде растают,

Без космоса, (что делать?) проживём.

Студенты пьют вино и поздравляют

Своих Татьян с их долгожданным днём!

***

Сергею Лихову

Пусть кто-то посчитает психом,

Так называя всех подряд,

Но я спешу всё в тот же Лихов,

На Трубную, Каретный ряд.

Чтоб вновь, ни много и ни мало,

Не скрыв ни от кого лица,

Пройти – лиха беда начало –

Весь путь с начала до конца.

По новой вжиться в ту же бытность,

Лететь вперёд на всех парах,

И ощущать и ту же лихость,

И тот же, (что поделать?) страх.

Как Амундсен, искать свой полюс,

Сверяясь с собственной мечтой,

И как и в первый раз готовясь

Всё снова пережить с лихвой.

***

Танцует в лужах Чарли Чаплин,

Спешит домой Мерлин Монро.

Из забытой песни 60-х.

Киносеансы и спектакли

Закончились. Грустит Пьеро.

«Танцует в лужах Чарли Чаплин,

Спешит домой Мерлин Монро».

И перейдя опять к занудству,

Всё вечно хая и брюзжа,

По тёплым норкам расползутся

Десятки мелких буржуа.

Дельцы останутся дельцами,

А миллионы работяг,

Едва концы сводя с концами,

С утра поднимут алый стяг.

И чтоб буржуев недобитых

Хоть как-то в мире обуздать,

Сняв свой башмак в ООН, Никита

Покажет кузькину им мать.

***

Мы больше не толпа зевак,

Не стадо круглых идиотов,

Чтоб вновь всех мыслимых собак,

Как прежде, вешать на кого-то.

Теперь мы собственники – раз!

Вдобавок – совладельцы акций!

Но всё равно с любым из нас

Довольно просто разобраться.

Закрыть без лишней суеты,

А лучше просто не заметить,

Как будто ты уже не ты,

И вовсе нет тебя на свете.

А если есть, как таковой,

К тому же собственник и вправе

Ей управлять, то голос твой

Неразличим в кипящей лаве.

Что вечный мировой вулкан,

Скопив, наружу низвергает,

И враз накрыв десятки стран,

Взяв передышку, остывает.

И сопоставив, что и как,

Кто посмекалистей и в теме,

Готов повесить всех собак

На личности, судьбу и время.

***

Поскольку всё молодо-зелено,

То юная шатия-братия

Ни в чём отходить не намеренна

От собственного восприятия.

Скорей от избытка старания,

А не от отсутствия опыта

Все их возрастные метания

И все неслучайные хлопоты.

И что совершенно естественно,

Свобода и демократия

Особо близки и тождественны

Их острому восприятию.

Их общему разумению,

И это, друзья, особенность

Гораздо важней умения

Всегда ко всему приспособиться.

И можно вполне уверенно

Довериться их восприятию,

Пока ещё молодо-зелено,

И не наступила апатия.

***

Снимаю шляпу перед теми,

Кто не боится трудной темы,

Чей принцип, не «живи не сорясь»,

А как тебе диктует совесть,

Кто не берёт под козырёк,

А слово молвит поперёк.

Живёт с достоинством, но тихо,

Гнушаясь праздною шумихой,

Чураясь почестей, зане

Покой нам сладостен вдвойне.

И отрешаясь постепенно

От атрибутов славы бренной.

Снимаю шляпу перед всеми,

Кто ценит выше академий,

Лауреатских побрякушек,

Огонь писательских пирушек,

А пуще таинство бесед,

Коль друг-писатель – твой сосед.

Кто ненавидит порнографий

Излишне ярких биографий,

Кто не читает всем подряд

Своих же собственных цитат,

Одною фразой обозначив

«Цель творчества – самоотдача».

***

Строка должна быть благозвучной,

И ты, поэт и человек,

Становишься ужасно скучным,

Пытаясь развенчать свой век.

Ему и без того несладко,

Поверь мне, с горем пополам,

Собрав все скудные манатки,

Ютиться по чужим углам.

То строит радужные планы,

То веселится до поры,

Однако поздно или рано

Всё вновь летит в тартарары.

То озираясь злобным взором,

Не помня самого себя,

Стремится за глухим забором

Укрыться от всего и вся.

***

Я снова занялся не тем,

Что свойственно поэту. Каюсь.

Вновь не касаюсь вечных тем,

В сиюминутном растворяясь.

Прохладный летний ветерок

Во мне не будит вдохновенья,

Любой изъян, любой порок

Не вызывают удивленья.

Оправдываться не с руки

Да и смешно на самом деле,

Мои метафоры горьки,

Мои эпитеты всё злее.

Такая жизнь, мой друг, то бишь

Реальность наша к сожаленью,

И дух упадничества лишь

Её прямое отраженье.

***

Обрывки фраз, сомнений, грёз

Уходят в прошлое всё дальше.

И впору задавать вопрос:

«А был ли (в самом деле) мальчик?»

Что всех любил и всех жалел,

Ходил в кружки, читал запоем.

Который с возрастом хотел

Стать положительным героем.

И был ли юноша весьма

Доверчивый и непрактичный,

Хоть и сдававший сопромат

И «начерталку» на «отлично».

Зато был зрелый муж вполне,

Пускай и повидавший много,

Поверивший, как все, в стране

Неадекватным демагогам.

Их зажигательным речам,

Став, толком и не понимая,

Как это получилось, сам,

Заложником у негодяев.

***

В минуты горького отчаянья

Кричим, как жалкие рабы,

О бренности существованья

И о превратностях судьбы.

Привыкнув вечно жить в неволе,

Сидим с поникшей головой,

Смирившись с жалкой рабской долей

И незавидною судьбой.

Но равновесие нарушив,

Вновь гордость побеждает страх

И в загрубевших рабских душах,

И в слабо развитых мозгах.

И вот восставшие народы,

Пытаясь вырваться из тьмы,

Кричат: «Да здравствует свобода!»

Низы вопят: «Рабы не мы!»

И у верхов один к спасенью,

Проверенный веками путь:

Возглавить рабское движенье

И равновесие вернуть.

***

Послушай-ка, друг дорогой, не кричи,

Кричать – не мужицкое дело.

От споров устал, и любая, учти,

Полемика мне надоела.

Устал от придуманных кем-то проблем,

И еду по жизненной трассе

Не споря сегодня почти что ни с кем,

Поскольку со всеми согласен.

И с теми, кто ждёт каждый раз перемен,

И с теми, кто помнит, сколь редко

Они помогали в России, и хрен

По вкусу был слаще, чем редька.

***

В истории порой важнее слово,

Чем действие. О чём-то говорит:

«Сей бунтовщик опасней Пугачёва!» –

Суровый государыни вердикт.

Не шагом, не размеренною рысью,

Галопом резвым скачем, и уже

Не в силах уследить за ходом мысли

Вся косность государственных мужей.

А коль и с тёплым местом расставаться

Не хочется, – не тот менталитет,

И нового мучительно боятся,

И к старому возврата тоже нет.

И вот уже какой-нибудь Навальный

Свой голос ниоткуда подаёт,

И как меж молотком и наковальней

Вновь мечется в смятении народ.

***

Удобно жить, душой и телом,

Всем ненасытным естеством

Сплетясь и став единым целым

С тупым, послушным большинством.

Со множеством себе подобных,

Не сговорившись, сообща

Живущих так, как им удобно,

Не возмущаясь, не ропща.

Жуя одну и ту же жвачку,

Не стряхивая вечных пут,

Довольствуясь любой подачкой

За свой неблагодарный труд.

Чтоб слившись с этой общей массой,

Предстать впоследствии одной,

Неясно только: новой расой

Иль лишь бесправною толпой?

***

На протяженье долгих лет

От громких слов так режет уши,

Что и желанья больше слушать

Ещё кого-то просто нет.

Устала бедная душа

От разных фраз высокопарных,

На удивление бездарных,

Что вешаются, как лапша

На наши уши. Пусть уста

Политиков внушают что-то,

Всё наша жизнь и анекдоты

Расставят на свои места.

***

Просел фундамент, скошены стропила,

И крыша начинает протекать.

Всё в доме отсырело и прогнило,

Кого теперь прикажете ругать

Хозяевам? Себя и не иначе,

Решившимся на свой и риск и страх

Построить дом, когда банкрот подрядчик,

И гендиректор скрылся и в бегах.

Но если прокрутить процесс сначала,

Как можно, подскажите, было тут

Создать из никудышных материалов,

Используя дешёвый рабский труд,

Когда вам заявляют беспардонно:

Терпите, мол, заделаем потом,

Хоть что-то, господа, пусть отдалённо

Похожее на качественный дом?

Быль о Плохишах

О МальчишЕ-КибальчишЕ

Давно уже не слышно,

Но не выходят из ушей

Различные плохИши.

Банкиры, грязные дельцы,

Магнаты-толстосумы.

Святые, якобы, отцы

И деятели Думы.

Они теперь и тут и там,

Чтоб вольно и невольно

Другим хорошим мальчишАм

Всё время делать больно.

Преуспевая там и тут,

Привыкнув брать нахрапом,

То их налогами прижмут,

То вновь каким-то штрафом.

Все мы у них под колпаком,

Печальная картина,

Ведь кое-кто из них знаком

И с Главным Буржуином.

Живём и ожидаем лишь

Очередного свинства,

Недаром храбрый Кибальчиш

Сражался с Буржуинством.

Их, даже не надев очков,

Узнаешь по манерам

Всех комсомольских вожаков

И бывших пионеров.

За кем-то сын, за кем-то зять,

И вот уже в экстазе

Хотят всем миром управлять,

Из грязи выйдя в князи.

Их банки нам дают кредит,

Их люди тычут «ксивы»

Нам каждый день, их аудит

Даст вывести активы.

Проникли в ширь и в глубину

Князья и нувориши,

Давно предавшие страну

И память о МальчИше.

***

И вот мы с тобой очутились на склоне,

И не предусмотрен обратный билет

Ни в мягком, ни в жёстком, ни в общем вагоне

Для нас, мой ближайший по жизни сосед.

Пьёшь утром кефир, ешь невкусную кашу,

Всех просишь простить, что пока что живой.

А вспомним-ка лучше здесь молодость нашу,

Как жили и чем мы дышали с тобой.

Клеймили всем скопом мифических гадов,

Пытались спасти каждый год урожай.

Нам ценностей было с тобою не надо

Простых и доступных, других подавай!

Романтика будней, подъём спозаранку,

Немного надежды, и снова облом.

Но мы, как настырные русские танки,

Всё пёрли и пёрли с тобой напролом.

Вновь щепки летели, зияли высоты,

И сыпались искры, как звёзды, из глаз.

А руки боялись, но делали что-то.

А что, разве важно теперь и сейчас?

Всё напрочь забыто, что было когда-то,

Коль глупость полезла на новый виток,

(Какой там по счёту? Десятый? Двадцатый?)

Сплетаясь в большой и единый клубок.

И всё же хочу успокоить соседа.

А то уж и так поредели ряды.

«Ничто на земле не проходит бесследно»,

А значит и наши с тобою следы.

***

Нет ничего опасней догм,

В которые мы слепо верим.

Они без спроса входят в дом.

Уходят, нагло хлопнув дверью.

Нет ничего страшнее догм,

Которые живут нередко

С далёких и былых времён

И достаются нам от предков.

Любые доводы для них

И рассужденья – не помеха.

В мозгах здоровых и больных

Засели прочно и с успехом.

Все их пути пересеклись.

Слепой, воинственный догматик

Сегодня – ярый атеист

И обезумевший фанатик.

И никого не убедить,

И каждая такая догма

Способна с корнем истребить

И содержание и форму.

***

Уставший от громких возвышенных фраз,

нечуждый сомнениям, грусти,

но невыставляющий их напоказ,

живёт между нами, допустим,

один, назовём его здесь – имярек,

незнатного рода и племени,

обычный, простой, как мы все, человек,

плывущий в фарватере времени.

Без радужных линз и без пробок в ушах,

зависящий часто от случая,

то облаком белым в коротких штанах,

то грозной, свинцовою тучею.

Настырный и смелый, пока не подрос,

поющий лишь собственным голосом,

болезни и страхи, атеросклероз

появятся позже лишь с возрастом.

Весёлый, беспечный, незнающий как

суставы болят и конечности,

хоть это всего лишь обычный пустяк,

не больше, в сравнении с вечностью.

И вечность его растворит не спеша,

когда ещё больше растянется,

как впрочем и всех нас, и только душа

его где-то в мире останется.

Загадка и тайна, святая святых,

уже без телесного бремени,

средь многих и многих и многих других

блуждая в пространстве и времени.

Корчной

(К выходу на экраны фильма «Чемпион мира»)

-1-

Я полагаю, не случайно,

Что в век наш с вами сволочной,

Но обожающий все тайны,

Опять востребован Корчной.

Одно исходит из другого,

И вот уж мир, сойдя с ума,

Устами Виктора Корчного

Кричит, что шахматы – война!

Такая новая доктрина,

Забыв, как видно, что нельзя

Своим сомнительным аршином

Пытаться мерить всех и вся.

И вряд ли вспомнит с тёплым чувством

Хоть кто-то, ведь была пора,

Когда мы спорили, искусство,

Наука это иль игра?

Не бой каких-то двух чудовищ,

Игра, где ровно дышит зал,

И наш почтенный Виктор Львович

Прекрасно это понимал.

-2-

(На стихотворение О. Гуляевой)

Нам время то упорно дышит в спину,

То след свой оставляет за спиной,

Чтоб снова возвратить на Филиппины,

Где снова бьются Карпов и Корчной.

А им не привыкать играть на вылет,

Корчной, нас уверяют, – ренегат,

Порой не брит, а Карпов чисто выбрит

И даже комсомольский делегат.

Корчной силён, но Карпов крепок духом,

Проверен и на сто процентов наш.

К тому же русский, хоть не пьёт по слухам

Ни пиво, ни C2H5OH.

Корчной сбежал, и каждым новым ходом,

Что видно из поступков и из слов,

Одну сугубо личную свободу

Отстаивать с неистовством готов.

И хоть мы помним: Виктор – победитель,

Ход времени ему не изменить,

И Карпов, как типичный представитель

Страны Советов должен победить.

Корчной идёт прямой дорогой в бездну,

И Толя Карпов сделает всё, чтоб

Преподнести подарок личный к съезду,

Доставить радость жителям хрущоб.

А возвратясь, пройти победным маршем,

Как принято когда-то было встарь,

И доложить: «Корона снова наша,

Товарищ Генеральный секретарь!»

Победа не бывает только личной,

За каждою победой – флаг и гимн,

И в этом-то важнейшее различие

Меж Карповым и Виктором Корчным.