«Только не сбиться бы с ритма…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

***

Сколько б ни упало с неба звёзд –

Млечному Пути не стать короче...

И всё так же манит каждой ночью

В бездну опрокинувшийся мост!

Мне б хотелось вместе с той звездой –

Да с моста – в объятия простора!

Лишь бы испытать порыв и скорость

И побыть на равных с высотой...

Моя звезда

Звезда моя мечтала пересечь простор небесный,

А не сиять недвижно с высоты.

Но звёздам только для того дано срываться с места,

Чтоб люди тоже верили в мечты.

Дано сорваться было ей – постичь свободы тайну!

Лучи, подобно крыльям, на лету

Она простёрла, но упала вниз, подобно камню:

Отвергла высота мою звезду.

А я живу...

Не потому ли, что желанье чьё-то,

Поведанное лишь полночной мгле

В тот миг –

Последний для звезды –

Свободного полёта,

Ещё не претворилось на земле?..

***

Вселенная не знает про меня

И мне объятья раскрывать не станет,

А ради счастья моего – местами

Небесные созвездия менять.

Вселенная ведёт свою игру,

Где я живу, но ничего не значу.

Она не рухнет, не зайдётся в плаче,

Как только я возьму да и умру.

Вселенная верна себе самой,

Но никому и ничему другому.

Она не приютит, не станет домом

И не откроет мне пути домой.

Но я живу...

Созвездий в вышине

Расположенье кажется неважным.

За счастьем не гонюсь, и нервом каждым

Я чувствую: Вселенная – во мне.

***

Совсем не манят горизонта дали,

И странствовать не тянет по планете.

Но страсть по далям – не земным, не этим –

Душа при жизни утолит едва ли.

Не снятся гор отвесные массивы

И в облаках вершины снеговые.

Не горные рельефы, а другие

Влекут мой дух высоты и обрывы.

Не покидая стен своей квартиры,

В недосягаемых краях блуждаю.

И вниз лечу стремглав с иного края,

Не устояв перед загадкой мира.

На грани

Я сплошное сейчас молчание...

А хочу превратиться в отчаянный крик.

Ощущаю себя на грани я,

Где сливается с Вечностью миг.

Где сливается с невозможностью

Непригодная к жизни возможность моя.

Где я вижу и правду, и ложь свою,

Только слиты обеих края.

И хочу докричаться Господа!

И хочу, домолчавшись, услышать ответ.

До Него же на грани рукой подать –

И неважно, Он Есть или нет.

Шут на коне

А люди смеялись и хлопали мне.

А мне нестерпимо хотелось навзрыд

Расплакаться.

Весь мой, наверное, вид

Являл им шута – но на белом коне.

И было сойти неуместно с коня,

Прервать не ко времени было тот смех...

Могу ль обмануть ожидания всех

Людей, что поверили дружно в меня?

Точнее, поверили: я – это шут.

Во всём остроумия блеске предстал

Пред ними, чтоб весь развернуть арсенал

Острот в отведённые десять минут.

И люди смеялись.

А конь подо мной

Разыгрывал танец – старался, как мог.

Мы с ним, болевой перепрыгнув порог,

Решили, что шут из меня неплохой.

***

Только одни разговоры, одни слова...

Эти слова, как всегда, искажают суть.

Так что она-то и кажется неправа.

Так что уже оправдания не спасут.

Чтó оправдания?

Те же слова – и всё.

Лучше молчать: не надеяться же на них.

Только молчание, видимо, и спасёт

Правду мою, недоступную для других.

Правда других, недоступная для меня,

Кажется тайной не для моего ума.

Господи, дай мне ума до конца понять:

Только в молчании – правда и суть сама.

Сущая правда и подлиннейшая суть.

Всё, что и Сам Ты утаиваешь давно.

Всё, что едва ли Ты скажешь когда-нибудь:

Слово, что было в начале, – как Ты, Одно.

К сроку

«Всему наступает назначенный срок,

Когда это нужно: ни поздно ни рано...» –

Твержу и твержу я себе как урок,

Пока зашиваю смертельную рану.

Она не желает никак заживать,

С убийственной стойкостью не убивая.

И мне остаётся её зашивать.

Она – остаётся смертельно живая.

И я, повторяя урок, не пойму...

Не в силах понять – вразуми меня, Боже:

Наступит назначенный срок – но чему?

Затянется рана? Меня уничтожит?

А может, затянет, раскрывшись, меня –

Надорванной мыслью: не действуют сроки!

Не значат ни йоты для Судного дня,

Когда не спасут ни рубцы, ни уроки.

Вкусы одиночества

Я люблю посидеть с одиночеством в тесных кафешках,

Придавая салатам его характернейший вкус.

Как впервые, распробую, сколько возможно помешкав.

Как всегда, с возвращеньем домой хоть чуть-чуть задержусь.

Просто дома горчит одиночество, сколь ни сидишь с ним...

Не помогут салаты: заесть невозможно ничем.

Чтó салаты, когда шоколад мне покажется лишним –

Панацея от горечи жизни!

И тошно, да ем...

А бывает, я ем лишь себя.

Что не выход, конечно.

Нет исхода из собственного ненасытного «я».

Возвращенье к себе и в себя всё равно неизбежно.

И проходят года, и теряется вкус бытия...

Джинсы

Как я без них и куда?

Всяких костюмов строгих

Знать не хочу и в гробу.

Время придёт ложиться –

Пусть похоронят меня в старых, потёртых джинсах,

Что и в мороз, и в жару мне облекали ноги.

Джинсы ко мне приросли, будто вторая кожа.

Первой как будто первей!

Стали моею шкурой.

То есть совпали во всём джинсы с моей натурой.

С ними, точнее, – она. Впрочем, одно и то же...

Время придёт, и тогда – станет моя природа

Выше порядков и норм, станет легко без тела.

Только без джинсов-то как?

Разве душа хотела

Быть на свободе без них?

Какая без них свобода?..

Свобода

Я снова и снова бегу в западню,

Откуда не будет обратного хода.

Вполне добровольно себя загоню –

Туда.

Вот такая свобода.

Я снова себя по рукам и ногам

Опутаю сетью своих же запретов,

Откуда не вырваться.

Просто не дам.

Свободою будет и это.

Я снова на собственной шее петлю

Затягиваю...

Цепенею от страха

При мысли, себя на которой ловлю:

Свобода не в том ли, что плаха

Готовится мною – себе и что казнь

Вполне добровольна как способ ухода

На Суд Наивысший?

И к чёрту боязнь!

Решимость нужна и свобода.

По звёздам

Звёзды, сияя, – разве не о Тебе

Шлют с высоты на землю Благую весть?

Кто-то по ним прочтёт о своей судьбе.

Я не могу по звёздам о ней прочесть.

И не могу понять своего пути,

Спрашивая Тебя. Но не Твой ли путь –

В каждом земном?

Свети о Себе, свети –

Может, пойму себя хоть когда-нибудь...

Господи, верю: судьбы – они Твои,

Каждая – Твой ответ и к Тебе вопрос.

Может, постигну, чтó обо мне таит

В небе ночном Евангелие от звёзд.

Узнать себя

Ты знаешь меня как никто.

А никто и не знает.

Никто и не должен. Особенно, видимо, я.

Не ведаю, кто я такой. Или кто я такая...

И что же такое – бесполая сущность моя.

И чтó в ней Тебе – сотворяющему и поныне,

Пожизненно – может, ещё и посмертно – меня?

Но Ты называешь моё настоящее имя,

И жажда расслышать настойчивей день ото дня.

И день неминуем, когда наконец-то расслышу,

И что-то в себе распознаю, и что-то пойму.

Я двинусь на зов Твой, о Боже.

Я буду всё ближе

Ко знанию непререкаемому Твоему.

Повторяй!

В глубине души моей звучащий –

Не откуда-то, а изнутри,

Где и Есть Твой голос настоящий, –

Повтори мне, Боже, повтори.

Видимый как сон животворящий –

Сон, в котором я теперь живу:

Столь он беспощадно настоящий, –

Повтори Себя и наяву.

Раною открытою сквозящий –

Тою, что ношу в себе, терпя

Как причастность к жизни настоящей, –

Повторяй мне, Господи, Себя!

***

Вновь называю Тебя, обращаюсь к Тебе...

Вновь говорю о Тебе как далёком немыслимо –

Ближе Которого в сердце моём и в судьбе,

Видимо, нет никого.

И не надо мне, видимо...

Я до Тебя докричаться боюсь не суметь.

Шёпот – боюсь, не нарушил бы таинства громкостью.

Жизнь обязует поэта ко слову.

Как смерть.

Та и другая – со всей неизменною строгостью.

Я не умею молиться.

Молчать не с руки.

Я обращаюсь к Тебе стихотворными строками.

Строки, рождённые в сердце, – к Тебе так близки –

Кажутся мне от Тебя безнадёжно далёкими.

Трудности замысла

Ты ничего не должен – Ты просто хочешь,

Можешь и так творишь, как считаешь нужным.

Мне не дано постичь Твою волю, Отче.

Я не умею слышать и быть послушным

Воли Твоей орудием. Если очень

Сильно стараться сердцем проникнуть в нужды

Замысла Твоего, Присносущий Отче, –

Замысел мой становится чем-то чуждым.

Господи, как творить – с Тобой сотворяя,

В строгом единстве замысла, обоюдно?

Ты научи, мой Боже, иначе зря я –

Столь одержимо, слепо, упорно, трудно...

В противоречье чуть не ежеминутном

С волей Твоей. Тебя без конца теряя.

Так надо

Всё разрешится само по себе – и никто не спросит,

Так ли мне надо.

И это не будет иметь значенье.

Я и вопроса подобного не ожидаю вовсе.

Я принимаю решенья судьбы как свои решенья.

Всё завершится, как только действительно будет надо

Всё завершить – и опять же не мне, а Тому, Кто начал.

Начал мой путь – разрешеньем идти по нему и падать,

Тысячу раз подниматься, смеясь над собой и плача.

Так мне и надо.

И это, пожалуй, моё решенье:

Просто идти, сохраняя в душе у себя вопросы, –

Чтоб донести свой ответ за падения, смех и слёзы –

Весь свой ответ за судьбу, до посмертного завершенья.

Ритмы

Моя молитва – только об одном.

О чём – Ты знаешь Сам, хотя молчу,

Когда с Тобою остаюсь вдвоём:

И вслух ни слова, и не жгу свечу...

Молюсь Тебе – пульсацией строки,

Что ощутима в сердце и в висках.

И ритмы эти столь же глубоки,

Как суть молитвы – на иных устах.

От этих ритмов сердце – голый шрам,

А в голове – немолкнущий набат.

Но я их берегу и не предам:

Добьют меня, но пусть во мне звучат.

Ты слышишь, Боже. Знаешь наизусть,

О чём – моя последняя строка.

Которой нет ещё, но я молюсь –

И гулко шрам пульсирует пока.

Насущные слова

Перечеркну! Перечеркну!

Опять неправильно, опять!

Мне, видно, без конца черкать,

Вставать и подходить к окну –

Высматривать в приметах дня

Слова, которые верны

И как насущный хлеб нужны.

И терпеливо ждут меня.

И у меня на них права,

За что я вечно и в долгу.

Из них ни словом не солгу –

И отвечаю за слова.

А лишнее перечеркну

И на бумаге, и в себе,

Доверясь Богу и судьбе.

Ещё, наверное, окну.

Та сторона

Только не сбиться бы с ритма –

С верного, нужного курса.

Пусть горизонтов не видно,

Пусть истощились ресурсы

И ничего не осталось,

Чтобы поддерживать силы.

Только не сбиться на жалость.

Жалость к себе... А что было –

Да не забудется мною,

Всюду сопутствуя тенью.

Той теневой стороною,

Что развернуть не посмею

Новому Свету навстречу.

Чтоб не показывать всуе...

Пусть он никем не замечен –

Опыт, который диктует

Мне направленье.

Всё ближе

Свет, но в тени и не видно.

Та сторона – чтобы слышать.

Только не сбиться бы с ритма.

В затворе

Только б не трогали больше ни сердце, ни душу.

Вход не искали бы в мой потаённый затвор.

И не впущу никого, и не выйду наружу,

Лишь при себе оставаясь, – и весь разговор.

Нет разговора: молчание – слова дороже.

Невыразимая правда – дороже всего.

Пусть никого не касается и не тревожит,

Чем я живу. И учусь умирать – от чего...

И для чего я – разорванным сердцем воскресну,

Заживо ныне в затворе себя хороня.

Столь глубоко, что Единому Богу известно,

Как находить и внимательно слушать меня.

Перетерпеть

Боль устаёт болеть. Памяти трудно помнить.

Хочется отдохнуть. Взять бы да отключиться.

Медленно, как во сне, соединив ладони,

Чувствую сердца стук – где-то в своей ключице.

Там остаётся боль. Как остаётся память –

Где-то на дне души. Будто на дне стакана.

То, чего не допить. Что продолжает ранить,

Ибо нельзя забыть. Дна никак не достану...

Я отдохну потом. Я отключусь попозже.

Главное – дальше жить. Всё-таки не забыться.

Перетерпеть себя. Ты же со мною, Боже.

В том, чего не избыть. В дрожи моей ключицы.

На столпе

Продолжается пост.

Не Великий, скорей – величайший.

Мой пожизненный пост.

Не гадаю об участи, мне уготованной дальше.

И не в этом вопрос.

Я хочу сознавать, что вот тáк существую сегодня:

Утвердясь на столпе.

На котором, мне кажется, ближе я к воле Господней.

Да и ближе к себе.

Ко своей лишь Единому Господу ведомой сути.

До Него как до звёзд...

Но рукою подать – со столпа.

Не гадаю, что будет.

Продолжается пост.

Художник: Уолтер Крэн