Они пришли к нам в экспедицию одновременно, по распределению после окончания института: кудрявый, веселый мальчуган, за внешность сразу же получивший прозвище Корнет; и чернявый, худой паренёк в очках, тоже пытавшийся выглядеть общительным, но у него это не получалось. Более того, эти попытки сыграли с ним неприятную роль. Этот парень, Саша, достал всех, постоянно не к месту цитируя: «Куда идём мы с Пятачком, большой-большой секрет. И не расскажем мы о нём, о нет, о нет, о нет». Должно быть, в этих строчках из детской песни ему виделось нечто скрыто-остроумное. Никто не собирался специально присваивать Саше прозвище, но он сам напросился, и его стали звать Пятачок.

Корнет сразу влился в коллектив, его назначили помощником мастера в буровую бригаду, и ему это понравилось, он лишь изредка прилетал в посёлок с отчётом или на склад. Вечером, как положено, напивался, но ранним утром уже сидел в балке на вертолётной площадке, улыбающийся, ожидающий отправки на буровую. У Корнета была заразительная улыбка, он всем нравился, особенно молоденьким бухгалтершам.

Пятачка назначили помощником мастера, на другую буровую, но долго он там не проработал.

Главный инженер геологоразведочного объединения, Борис Иванович Кружаков, любил прилететь зимой в экспедицию, – а их в объединении было восемь, – взять ГТТ, и проехаться по объектам. Не затем, чтобы подловить кого-то на пьянстве или ещё на каком-нибудь проступке, просто нравилось ему ездить по тундре, он всю жизнь провёл в ней. Вот так неожиданно попал он на буровую, где работал Пятачок. Мастер был в посёлке по делам, Саша оставался за старшего.

Шло бурение. Кружаков постоял в насосной, наблюдая за бешеным вращением шкивов насосов. Первый помбур, приникнув ухом к грязевой части насоса, определял, не моет ли клапан. Дизелист подливал воду в радиатор. Слесарь, насаживал новый поршень на шток. Люди работали, на Бориса Ивановича никто не обращал внимания.

Кружаков поднялся на мерники и в самом дальнем их конце, возле вибросит, увидел одинокую фигурку человека, который, сняв каску, мечтательно взирал на заснеженный горизонт. Грязновато-белый подшлемник неряшливо сидел на его голове, сбившись на сторону. Этот человек показался главному инженеру чуждым напряжённому производственному процессу. Борис Иванович подошёл и спросил его:

– Чем занимаетесь?

Ему хотелось узнать, с какой целью этот человек оказался на буровой, может быть, это журналист местной газеты?

Саша рассеянно взглянул на Кружакова, не имея понятия, кто перед ним.

– Так. Думаю.

– Интересно, о чем?

– Считаю, сколько дней до конца вахты осталось.

– Ну, и сколько?

– Восемь, считая сегодняшний.

Борис Иванович не знал в своей жизни ничего интереснее бурения, то, что на буровой может быть скучно, никогда не приходило ему в голову.

– Вы кем тут трудитесь?

– Помощником бурового мастера.

– А где буровой мастер?

– В посёлок улетел.

– Значит, вы здесь сейчас самый главный?

– Получается, так.

– Ясно. У вас идёт процесс бурения, какова плотность бурового раствора?

– Я не помню, надо у лаборантки спросить. А вы кто?

– Кружаков.

Пятачок не знал фамилии главного инженера объединения, поэтому никакого впечатления она на него не произвела.

– Обещали инженера по растворам прислать, это не вы?

– Нет, я не инженер по растворам, – ответил Кружаков.

 

На следующий день первым вертолётом на буровую прибыл мастер, он сказал Пятачку:

– Бегом собирайся и лети на базу, вертолёт ждёт.

– А что случилось?

– Лети, там тебе всё скажут.

В конторе экспедиции Саше объяснили, кого он принял за инженера по растворам, и перевели на трубную базу.

Саша стал приходить вечерами в мою тесную комнатку, где вдвоём едва можно было развернуться, он приносил водку, мы пили её, закусывая оленьей тушёнкой и замёрзшим в сетке за окном свиным салом.

Мы разговаривали. Вернее, говорил Саша, а я, сочувствуя его переживаниям, наливал водку в стаканы и нарезал хлеб острым ножом с наборной ручкой. Такие ножи в большом количестве делались в ремонтном цехе, который я возглавлял, особенно хорошо они получались из клапанов и рессор.

Глаза Саши, тёмно-карие до черноты, таили обиду на жизнь, она не складывалась. Так хочется распахнуть душу ближнему в заснеженном заполярном посёлке, когда ты три месяца не был дома.

Саша женился ещё в институте, на пятом курсе, он долго добивался от своей девушки согласия, но всё же добился. Он показывал мне фотографию жены и спрашивал:

– Правда, красивая?

Что-то чересчур красивое в лице его жены отыскать было трудно: длинный нос, близко посаженные, маленькие, хитроватые глаза, впалые щёки; нелепая причёска – башней; выпущенные вдоль щёк кудрявые пейсики, – но этот вопрос не мог быть предметом обсуждения.

Саша делился тревогами: как же так, он приезжает с Севера, давно не был дома, соскучился, а она занимается с ним любовью нехотя, словно выполняя неприятную обязанность. Это очень странно, может быть, у неё есть мужчина и с ним она совсем другая в постели?

Я не знал, как его успокоить, говорил всякую чушь о том, что разность темпераментов с возрастом выравнивается, что надо родить ребенка, и тогда всё переменится. Успокаивать другого человека намного легче, чем самого себя.

 

Непосредственным руководителем Саши на трубной базе был Пётр Николаевич Михайленко. С виду – вполне обычный человек, но ему были свойственны странные, необъяснимые поступки.

Раньше он жил где-то на Дальнем Востоке, то ли во Владивостоке, то ли в Находке; работал в порту на серьёзной должности, имел семью и двоих детей. Никаких причин для перемен в жизни не было. Но однажды вечером он не вернулся с работы, оставив в почтовом ящике записку: «Мне тут скучно и неинтересно, я уезжаю».

Он оказался в городе Бухаре, где опять женился, родил сына, успешно трудился, и начальство было им довольно, но через три года Пётр Николаевич вновь исчез, и вынырнул в нашем посёлке, в геологоразведочной экспедиции, где его поставили руководить трубной базой.

В работе это был чрезвычайно аккуратный человек, документация по трубам велась тщательно, всё было посчитано, записано, проверено и перепроверено. В отправке и приёмке труб исключалась какая-либо путаница. Он не ленился регулярно летать на буровые и делать сверку документации с мастерами. У него всё всегда сходилось по количеству труб, по их метражу и по маркам сталей. Главный инженер Костюнин был чрезвычайно доволен Михайленко.

Сашу Пётр Николаевич принял, как родного сына, быстро ввёл в курс дела, чересчур работой не загружал, берёг. Саша под надёжной опекой расслабился. Привычка к безответственности опасна, за неё приходится когда-то расплачиваться, но Саша об этом не думал, стремился жить проще, решать проблемы по мере их поступления. Он приходил в кабинет, который они занимали вдвоём с Михайленко, выполнял всё, что говорил руководитель, не вникая в подробности. Вечером отправлялся ко мне в гости, и я вместо того, чтобы почитать перед сном хорошую книгу или пораньше лечь спать, выслушивал бесконечные Сашины жалобы на северную тоску и трудную семейную жизнь.

Так продолжалось года полтора, потом Михайленко исчез. Саше позвонил начальник экспедиции Коновалов, и сказал, чтобы он принимал дела по трубной базе.

Саша растерялся, он с ужасом глядел на горы труб, лежащих под двумя мостовыми кранами, работать самостоятельно он не умел.

Ему позвонили из бухгалтерии, сказали, что нужно подписать договор о материальной ответственности, и это окончательно добило его, хотя он и был уверен, что у Михайленко всё в порядке, недостачи нет. Саша был уверен, что недостача скоро появится, но уже у него.

Трубная база примыкала к ремонтному цеху, Саша пришёл ко мне в кабинет с трагическим выражением лица. Я сначала не понял, почему исчезновение Михайленко кажется ему катастрофой.

– Ты теперь начальник трубной базы, – втолковывал я Саше, – денег больше, и это карьерный рост.

– Не нужен мне этот рост, – ответил он с горьким надрывом, – знаешь, сколько эти трубы стоят? Чего-нибудь не учту, потом десять лет не рассчитаюсь.

– А ты учитывай.

Мои советы были Саше неинтересны, он мечтал о тихой, безответственной работе, то, что такой работы не существует, не понимал.

 

Ритмичная трудовая деятельность, налаженная при Михайленко, нарушилась, водители, возившие трубы на грузовую вертолётную площадку, почувствовав в Саше слабину, грубили ему, старались брать под мостовым краном те трубы, которые было удобней взять, а не те, что показывал Саша. Накладные приходилось по несколько раз переписывать. Нервничая, Саша путал номера буровых, в результате трубы доставлялись вертолётами не туда, куда следовало. Один скандал следовал за другим.

Буровые мастера пожаловались Коновалову, тот вызвал Сашу и спросил:

– Тебя в институте считать, что ли, не выучили? Узелки завязывай на верёвке или счётные палочки купи.

Неизвестно, последовал ли Саша совету начальника экспедиции, скорее всего, не успел, потому что его перевели с трубной базы в распоряжение Владимира Ивановича Вяльцева, который занимался приёмом и отпуском дизтоплива для буровых и керосина для вертолётов.

На берегу реки стояло несколько рулонных ёмкостей, окрашенных в серебристый цвет. В них принималось по навигации дизтопливо и керосин. Потом керосин отвозили на вертолётную площадку и сливали в заправочную ёмкость, а дизтопливом наполняли двух- и пятикубовые ёмкости – под МИ-8 и МИ-6.

Владимир Иванович Вяльцев высок ростом и мощен телосложением, седая грива волос выглядела на его крупной голове короной. Он отличался взрывным характером, особенно когда был уверен в своей правоте, а в своей правоте он был уверен всегда.

Самый сложный период в его работе весной, когда начиналась навигация и нужно было принимать доставляемые речными судами дизельное и вертолётное топливо. Суда зачастую прибывали ночью, стоянка в ожидании выгрузки стоила больших денег, и Вяльцеву было не до сна. Особенное беспокойство доставлял учёт принимаемого груза. Дизельное топливо – ходовой товар, случится недостача, попробуй, докажи, что ты честный и не продал его на сторону.

Вяльцев жил не в посёлке, он построил себе небольшой домик на берегу реки, в гости к себе никого не зазывал, но гостей любил. Я частенько бывал у него, иногда даже оставался ночевать прямо на медвежьей шкуре, расстеленной на полу. У Вяльцева была собака – старая овчарка по имени Лайма, умная и преданная хозяину. Он и собака – вот такая была его семья. На Большой Земле он жилья не имел, всё оставил жене после развода.

Вот к такому человеку попал в подчинение Саша – Пятачок.

Характер взаимоотношений между Вяльцевым и его подчинёнными не предполагал обсуждений или разъяснений. Отдавались приказы, которые нужно было исполнять с максимальным рвением.

Приход Саши на новую должность совпал с началом весенней навигации. Саша ходил вслед за Вяльцевым бледной тенью, стоило тому сделать требовательное движение головой, как помощник вмиг оказывался перед его глазами, готовый на подвиг. Владимир Иванович никогда не кричал, когда был недоволен, лишь глядел выпуклыми, яростными глазами, и этого было достаточно. По крайней мере, для Саши.

Перекачка продукции с судов в рулонные ёмкости производилась через трубопроводы ПМТ, которые собирались на хомутах. Саше при перекачке надлежало беспрерывно ходить возле линий и фиксировать утечки, если они появлялись, и он ходил взад-вперёд, от причала до резервуаров, как заведённый.

Весенняя навигация вымотала его настолько, что он перестал приходить ко мне в гости, я встретил его как-то в столовой, и он признался, что собирается увольняться в связи с болезнью. Не знаю, болел Саша или нет, но он действительно сдал. Быть может, это состояние и привело его к серьёзной ошибке в работе.

 

Навигация подходила к концу, река стала заметно мелеть перед летом, обнажая узкие песчаные плёсы, осталось принять последние два или три судна с дизтопливом. Суда прибыли, как обычно, ночью. Долго не ладилось с запуском насосов, они «прохватывали» воздух и не могли развить необходимое давление, чтобы поднять поток жидкости на крутой речной берег. Вяльцев испепелял страшным взглядом рабочих, а с ними и Сашу, лишь к утру удалость выявить протёртость в шланге и этот шланг заменить.

Качать начали в пятом часу, Саша отправился по линии контролировать утечки. Он не обратил внимания на то, что одно из соединений ПМТ оказалось в маленьком озерце среди низкорослого ельника, трубы прогнулись в месте соединения, там образовалась утечка, но под водой она была не заметна, определить её можно было только по радужным разводам на воде. Утомлённый до изнеможения, Саша разводов не заметил.

Озерцо располагалось в низине, которая стала постепенно наполняться дизельным топливом. Когда Вяльцев решил лично проверить состояние герметичности трубопровода, было уже поздно. Озеро воняло на всю округу, подогнать вакуумную машину и отсосать из него дизельное топливо, смешанное с водой, было невозможно из-за пересечённого рельефа местности. Вяльцеву пришлось пойти к Коновалову и повиниться. Ответственность за происшедшее он взял на себя, но участь Саши-Пятачка была решена.

Отлично помню производственное совещание, на котором обсуждалась дальнейшая Сашина судьба. Закончив с текущими вопросами, Коновалов, вытирая носовым платком вспотевший в душном кабинете лоб, усталым голосом сказал руководителям подразделений экспедиции:

– У нас есть молодой специалист Глушков, вы его, надеюсь, знаете. Он опять остался без работы. Есть у кого-то возможность взять его к себе?

Руководители подразделений переглянулись, улыбнулись друг другу, и отрицательно покачали головами: Пятачок никому не был нужен.

Коновалов озадаченно подергал себя за ухо:

– Что же мне с ним делать?

Нависла напряжённая тишина, как вдруг Анатолий Григорьевич Быстрицкий, заместитель главного инженера по технике безопасности, сказал:

– У меня, кажется, есть вакансия инженера, если эту должность не сократили, надо в отделе кадров уточнить.

Коновалов позвонил начальнику отдела кадров: вакансия была, Саше повезло.

 

Потом неприятные события стали происходить уже в моей жизни. Я повздорил с главным механиком экспедиции, человеком не только требовательным, но и вздорным. Не дожидаясь, пока наш конфликт достигнет наивысшей точки, я перешёл на буровую дизелистом, целый год работал вахтовым методом, в посёлке почти не появлялся. Потом главный механик уволился, и меня вернули на прежнее место работы – начальником ремонтного цеха.

За это время случилось событие, на которое я не сразу обратил внимание: заместитель главного инженера по технике безопасности Быстрицкий ушёл на пенсию, и Сашу назначили на его место.

Когда мне сообщили об этом, я немного удивился, но не задумался о последствиях этого назначения.

После возвращения на прежнюю должность я обходил кабинеты в конторе и со всеми здоровался, в том числе с Сашей. Я обратил внимание на то, что Саша изменился внешне: очки с большими стёклами в модной оправе; костюм, галстук, причёска – всё стало иным. Мне подумалось: такой человек едва ли придёт ко мне в комнату, чтобы пожаловаться на несчастную личную жизнь.

Я опять стал жить в своей маленькой комнатке, словно не было этого года среди ревущих дизелей, не было ночных вахт, когда особенно сильно хочется спать между тремя и пятью часами.

Что касается Саши, то я заметил странность: теперь он здоровался со мной мимоходом – пара междометий, и разошлись, словно год назад, мы не были близкими друзьями. Это было для меня удивительно, но я решил не спешить с выводами, всё должно было само собою разрешиться.

Однажды утром, запоздав в цех из-за совещания у начальника экспедиции, я обнаружил в своём кабинете Сашу, он что-то писал в журнале по технике безопасности. Чувствуя некоторое сомнение, я не знал, как к нему обратиться, и выбрал прежний, дружески-иронический тон:

– Что это ты за любовные письма мне пишешь?

Саша не ответил. Завершив свой труд, он закрыл журнал, слегка пригладил его ладонью и сказал:

– Здесь предписания по цеху, касательно нарушений техники безопасности. Сроки их выполнения попрошу не нарушать.

Прежний заместитель главного инженера по технике безопасности Быстрицкий – деликатный, с хорошим чувством юмора, человек, – тоже писал мне предписания, но мы с ним обсуждали их тут же, в шутливой форме, поэтому никаких предупреждений по поводу сроков их исполнения, не возникало.

Мне следовало понять по сдержанному тону, что прежнего Саши нет, но я этого не понял.

– Почему не заходишь? – спросил я Сашу. – Водки выпьем, как раньше.

– Некогда, – уклончиво ответил Саша, – работы много.

– А в семье как? Всё наладилось?

– Да, всё нормально. Спасибо.

Было видно, что никакого удовольствия этот разговор Саше не доставляет, позже я узнал, что с женой он развёлся.

Мне захотелось обсудить то, что он написал, я взял журнал, открыл его и попытался задавать вопросы, но Саша перебил:

– Нет-нет, сейчас мне некогда, я пришлю человека, он вам всё объяснит.

То, что Саша категорически уклонился от общения, а тем более, что он назвал своего подчинённого «человеком», возмутило меня до крайности.

– Какой из тебя большой начальник образовался, на сраной козе не подъедешь. Ты теперь не Пятачок, а целый рубль!

Не надо было этого говорить, Саша, не совершил ничего, выходящего за рамки нормального общения, ну, написал что-то там, в журнале, так ведь это его работа. Не захотел общаться со мной в прежнем, дружеском тоне? Но разве я вправе этого требовать?

Но эти здравые размышления отчего-то мне не нравились.

Саша не ответил на оскорбление, он уже научился быть сдержанным:

– Будьте добры, не нарушайте сроков исполнения предписаний, – повторил он, и я понял, что без последствий моя грубость не останется.

 

Фото: Алексея Сухановского

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование