Володя Кулебякин оказался человеком обязательным. В субботу после обеда он пришёл к Павлу в общежитие со словами:

– Кто-то жаждал попасть на рыбалку?

– Ну, я жаждал, – встретил его Павел. Он лежал на койке, намереваясь подремать после обеда.

– Тогда собирайся, поедем.

– Прямо сейчас?

– А чего тянуть? Всё готово.

 

Было очень жарко. Но по совету Володи я надел свои рабочие кирзовые сапоги, старые штаны, тёплую сорочку и прихватил ватник.

– Поедем на мотоцикле, с ветерком. Ночевать придётся у воды, и ночью будет холодно, – предупредил Володя.

 

Жил он в двух кварталах от нашего общежития в длинном бараке со входной дверью на торце. Мы вошли в плохо освещённый коридор, насыщенный прокисшим разнообразием невыветрившихся запахов.

– Вот, жилище моё и моей маленькой семьи, – проговорил Володя, и мы вошли в одну из дверей. Комната, как тогда было принято в семейных общежитиях Джезказгана, была и спальней и кухней: у дверей – посудный шкафчик из фанеры, на нём электроплитка, стоящая на двух кирпичах, у окна, зашторенного понизу белыми занавесками, – столик с тремя табуретками, у стены – полутораспальная кровать на панцирной сетке, рядом – детская кроватка с перильцами, на стене – дешёвый коврик с изображением двух лебедей. Типичное жилище молодой рабочей семьи.

Навстречу встала с кровати светловолосая девушка в цветастом халатике – Света, жена. Она тихо поздоровалась и отложила в сторону пяльцы с вышивкой. С ней мы были знакомы по больнице, куда она каждый день приходила к мужу. А за столиком сидела маленькая, лет трёх, девочка – Полиночка, – которая рисовала что-то цветными карандашами, высунув от усердия розовый язычок. Она тоже приходила к папе в больницу.

– Может, покушаете на дорожку? – спросила Света.

Я поблагодарил за хорошее предложение и вежливо отказался, хотя по больнице помнил, каких вкусных жареных карасей приносила она. Володя тоже отмахнулся: «Торопимся». Он прихватил заранее приготовленный кулёк с продуктами, болотные резиновые сапоги, овчинный тулуп, ведро.

– Ну, пока, не скучайте, – наскоро поцеловав жену и дочь, попрощался он, и мы пошли во двор к сараю.

Володя выкатил из сарая мотоцикл, это был «иж» с люлькой. Он уложил вещи и провизию в заднюю часть люльки и завёл машину.

Я залез в люльку, и мы двинулись в путь.

           

Некоторое время мы ехали по улицам нашего посёлка. Мелькали двухэтажные серые от степной пыли домишки, потом пошли бараки, большая часть которых были ветхими, с облетевшей штукатуркой и выпирающими рёбрами дранки. На окраине тянулись дворы местных жителей, с мазанками, крытыми где шифером, где тростником, и длинными изгородями из ивовых прутьев. Кое-где за оградой блеяли овечки.

На редкость серый, унылый пейзаж, почти полностью лишённый растительности, за исключением центральной части, в которой изредка попадались мелколистный карагач, хилые стволики клёна и чахлая декоративная акация.

За посёлком тянулась голая казахская степь, ровная и однообразная. Я по рождению – южанин, из тёплых мест. Но то, что было сотворено жгучим солнцем, смертельно сжигающим всё зеленое, с простирающейся на много километров впереди нас землёй, не укладывалось в моих мозгах. Вдоль дороги, две накатанных колеи которой пока угадывались, тянулась то рыжая, с угасшей растительностью, то совсем серая, мёртвая земля, на которой изредка попадались полутораметровые лопухи с созревшими красными головками цветов и высохшими листьями, вялая, но пока ещё живая, полынь, покрытая жёлтыми бобошками с обвисшими серебристыми ветвями, высохшие палки щавеля с красными семенами, колосящиеся островки ковыля. Дорога, как и почва вокруг, была вся в трещинах, но, удивительное дело, именно на наезженной дороге попадались всё ещё зелёные мелкие побеги травы-муравы и стелющиеся листья подорожника.

Как быстро всё изменилось в этой полупустыне, палимой беспощадным солнцем, – подумал я. Абсолютно никакого намёка на то, что всего месяц назад эта земля была покрыта миллиардным скопищем тюльпанов, весёлой щетиной ковыля, зеленью конского щавеля, крепенькой зелёной полынью, весёлым чернобыльником, упрямым подорожником и прочим весенним разнотравьем.

Хотя при движении нас вроде бы немного обдувало, но сверху жарило так, что мысли начинали путаться, а руки при малейших толчках непроизвольно подскакивали и касались раскалённого металла люльки.

– Что, кусается? – сочувственно посмеивался Володя. Ему всё было привычно и всё было нипочём. На руках его были добротные мотоциклетные краги, на голове – белый пробковый шлем с застёжкой, как в фильмах об английских колонизаторах.

Линия горизонта колебалась: это перегретые потоки воздуха, как слои прозрачного пирога, перемещались друг относительно друга, колеблясь и дрожа.

 

Проехали километров двадцать, дальше дорога почти исчезла, но водитель уверенно вёл к цели свой громыхающий агрегат. Я стал поглядывать по сторонам, но Володя прокричал:

– Не бойсь, не заплутаем. Я здесь не впервой.

           

Мы ехали к речке Жезды.

По дороге изредка попадались лежащие палки, которые казались недвижимыми.

– Это степные серые змеи, – громко пояснял Володя, время от времени наезжая колёсами на эти «палки», отчего те начинали быстро извиваться, иные после удара колесом переворачивались вверх белым брюхом.

Вдали показались какие-то оазисы – островки кустарников, и змеи стали попадаться чаще. Некоторые из них были совсем немаленькими – толщиной с детскую руку и длиной значительно больше метра. Такого количество гадов я никогда до того не видел и спросил своего бывалого спутника:

– Они ядовитые?

– Конечно.

 

Проехали ещё километров восемь и приблизились к растительности, купы которой были неравномерно рассредоточены вдоль угадываемого русла реки.

Остановились, чтобы перекурить. Володя задымил дешёвыми сигаретами «Памир», я свернул «козью ножку» из самосада и тоже пустил струю ядрёного махорочного дыма.

– Ты дымишь сильнее, чем мой «маз», – прокомментировал Володя. – Мы почти приехали. Это и есть речка Жезды.

– Где речка? Я речки не вижу. Одни кусты ивняка и камыша.

– Верно. Рекой Жезды бывает редко, только после снежной зимы, и то не всегда. Весной кой-какая вода собирается в русле, потом всё пересыхает, и только местами остаются озерки, иногда глубокие, окружённые со всех сторон водорослями, камышом и ивняком. Их называют плёсами.

           

Поехали дальше вдоль предполагаемого русла. Кусты растительности то шли густо, то вовсе исчезали. Пару раз между кустами мелькало зеркало воды, но воды там было совсем мало. Я начинал понимать, что нам надо. Мы высматривали большой полноводный плёс.

Наконец мы подъехали к месту, где, судя по остаткам ивовой изгороди и обилию овечьего навоза, ещё недавно была овчарня и, самое главное, – озерко довольно чистой воды в поперечнике метров пятнадцать, со стороны нашего берега чистое, а с трёх остальных сторон окружённое кустами. Дальше, метрах в шестидесяти было ещё одно такое же озерцо – плёс, дальше – ещё.

– Здесь мы и обоснуемся, – бегло осмотрев место, решил мой товарищ. И начал разбирать вещи.

Из люльки была извлечена мазовская автомобильная камера с приклеенным к ней днищем из резины таким образом, что на воде камера становилась лодкой. Я стал надувать её насосом. Был найден топор, и Володя пошёл к зарослям вырубать палку подлиннее и покрепче.

Закончив приготовления, Володя спустил на воду камеру-лодку, положил в неё пару сетей, сам разделся до трусов и, скрючившись – колени к плечам, – расположился внутри камеры и, взяв в руки вырубленную палку, сильно оттолкнулся от берега. Толкаясь палкой и подгребая руками, он подплыл к кустам и привязал один конец сети к ветке ивы. Потом, опуская сеть в воду, поплыл к середине пруда. Точно так же дальше была поставлена другая сеть. Место установки сетей можно было определить только по пробковым поплавкам, которые оставались на поверхности воды. Сети были небольшие – метров по шесть-семь в длину.

– Ну, вот, почин сделан, – сказал Володя, подплывая к нашему берегу. – На этом плёсе можно, пожалуй, поставить ещё пару сетей.

Я достал из люльки ещё две сети и подал Володе.

 

Пока он плавал, я решил немного обследовать местность. Сломал ивовый прутик и берегом пошёл к другому плёсу. Здесь всё было таким же, как на месте нашего бивака, и следы долгого пребывания овец – такие же.

Каждый из плёсов был окружён высокими, выше человеческого роста, кустами ивы, на мелководье рос тростник. А вот между плёсами были широкие проходы с одного берега на другой. Таких чудес я ещё не видел. И, конечно, детское любопытство немедленно потащило меня воспользоваться одним из этих проходов и проникнуть на другой берег.

Помахивая прутиком, я шагнул в проход. Под ногами пружинил толстый слой перегнивающей массы разнообразной древесной и травяной растительности вперемешку с илом и речной галькой. То была прочная запруда, созданная естественным путём самой рекой. Осторожно ступая, я без приключений перешёл на другой берег и с удивлением стал разглядывать открывшийся вид флоры: довольно густые травы, лопух, розетки медвежьей дудки и прочее, – всё здесь, несмотря на палящий зной, росло прямо из серой речной гальки и стояло зелёным, как ни в чём не бывало. Вот что значит близость воды! Я готов был встать на колени перед этим могуществом жизни.

Всё было хорошо, но неожиданно что-то изменилось. Что-то стало не так! Не понимая, что к чему, я почувствовал опасность.

Дальше идти было нельзя! Я стоял, не шевелясь.

Боковым зрением справа, шагах в пяти, я увидел два глаза, которые смотрели, не мигая, прямо на меня. Я, как мумия, всем корпусом развернулся и уставился в эти глаза.

Это была змея. Обычная серая степная змея. Но – какая! Мне казалось, никогда до того ни в жизни, ни в кино я не видел таких громадин. Змеюка лежала, свернувшись большими кольцами. Толщина её колец была с мою руку, а голова с заострённой мордой возвышалась над кольцами на полметра и тоже была немаленькой.

Ещё немного – и я мог бы наступить на неё.

Змея спокойно, не двигаясь, смотрела на меня своими стеклянными глазами, изредка выбрасывая вперёд тонкий язык. Я тоже не двигался.

Постепенно тяжкий гипноз змеиных глаз начал, по-видимому, ослабевать, и я стал соображать. Поскольку она не шевелится и не пытается убежать от меня, значит, не боится. Значит, если я двинусь вперёд и пересеку границы её безопасности, она, скорее всего, бросится на меня.

Нет, так дело не пойдёт.

Медленно-медленно, не сводя глаз со змеиной головы, я сделал шаг назад. Потом другой, третий. Затем ещё. Потом бросился бежать. И бежал до тех пор, пока не столкнулся с Володей, который был на берегу и возился с сетями.

– Что случилось? – спросил он.

– Там … – мне не хватало воздуха. – Там … змея … здоро-о-о … ве-е-е-нная …

– Где? Что? – заметался мой товарищ.

Он схватил свою палку, я – топор … Подумал бы своей головой: куда с топором-то? Но думать было некогда.

Мы рванули через проход на другой берег.

– Где она, показывай? – кричал мой храбрый приятель, грозно потрясая палкой…

Змеюку мы, конечно, не нашли. Что она – дура, чтобы ждать, когда её придут убивать палкой и топором? Давно уползла, наверное, в своё скрытое логово.

 

Возбуждённые, мы возвращались к месту рыбалки. Я по-прежнему был ещё не в себе.

– Не бери в голову, – успокаивал меня Володя. – Это же пустыня. Змеи тут – главные обитатели. Хозяева. Но лучше держаться от них подальше.

– А как же ночью? Мы же будем ночевать на земле?

– Э, брат, надо знать секреты пустыни. У змей есть свои враги, от которых они сами держатся подальше.

– Кто же эти враги? – удивлённо спросил я.

– Это самые скромные жители степи – овечки. Они не боятся змей и легко затаптывают их своими острыми копытцами. Точно так же овечки расправляются со скорпионами и поедают их.

– Вот это – да!

– Вот почему казахи спят на овчинных шкурах или овчинных войлоках. Всякая нечисть боится овечьего духа.

           

Мало-помалу мы оба успокоились, сходили к соседнему плёсу и поставили ещё четыре сети.

Потом Володя полез в воду и снял с первой сети шесть штук карасей. Большеньких, с ладонь величиной.

Летнее солнце совсем уж было собралось за горизонт, когда мы начали хлопотать, чтобы развести костёр. Насобирали немного сухих веток, но главным топливом был утрамбованный сухой овечий навоз.

– Ты обратил внимание, где мы с тобой заночуем? – спросил Володя. – В месте постоянного водопоя овец. Сюда не посмеет заползти никакая нечисть.

 

Потом была уха, был чай из плотного зелёного брикета. Разговоры о природе и, конечно, о женщинах. Потом мы спали: Володя у потухающего костерка – вольно раскинувшись на своём тулупе, а я, натянув ватник – ночью, и, правда, было холодновато, – залез в люльку. От греха подальше.

Змеи мне не снились, а красивая девушка приснилась. Она весело смеялась, прижималась ко мне тугой грудью, что-то нашёптывала, а потом почему-то оттолкнула и голосом Володи крикнула:

– Вставай, хватит ночевать.

Я с трудом продрал глаза. Надо мною стоял мой спутник.

– Вставай, – кричал он, прыгая на одной ноге. Он успел искупаться и теперь избавлялся от воды, попавшей в ухо. – Пора сети проверять.

Оказывается, уже утро.

Я тоже искупался. Вода была тёплая и чистая.

Володя на своей самодельной лодчонке проверил сети. Сначала на одном плёсе, потом на другом.

Большого садка не было, пойманную рыбу пришлось складывать в мешок. Я не ожидал, что улов будет таким богатым: рыбы набралось больше полмешка.

           

Володя разделил улов пополам и сказал:

– На рыбалке всё делят поровну.

Я пытался возражать: мне-то за что? Да и куда – столько? Но мой товарищ наполнил рыбой большое ведро и сказал:

– Это – твоё.

 

Обратный путь был лёгкий и неутомительный. Мы с Володей то и дело обменивались шутками и прибаутками, совсем не обращая внимания на пересекающих дорогу змей.

Рыбой я кормил пол-общежития несколько дней.

 

Спустя некоторое время в нескладной судьбе Павла пошли трещины. Такое случалось и раньше – нескончаемые чёрные полосы с трещинами, – и тогда и наяву, и во сне ему стала являться всякая нечисть.

Однажды та степная серая змеюка с гипнотическим взглядом таки явилась ему во сне. И снова было страшно. Цепенело и останавливалось сердце. Но он ушёл.

Ушёл и больше не думал о ней.

Однако змея не ушла из его памяти и в следующий раз снова явилась, как предвестник чего-то ужасного, что могло с ним произойти.

В тот вечер Мишка Рошкован сидел за столом с паяльником: он был любитель-самоучка и второй месяц самозабвенно после работы конструировал коротковолновый супергетеродинный приёмник. Стол был вплотную придвинут к кровати Павла, так как единственная в их комнате розетка была расположена на стене за Пашиной кроватью. Мишка допоздна колдовал над своим аппаратом и, устав, лёг спать, оставив всё хозяйство на столе.

Павел долго ворочался, но тоже уснул, тяжко вздыхая и невнятно бормоча какие-то слова. Ему снова приснилась змея, та самая с плёса Жезды. На этот раз она раскачивалась и пристально смотрела в глаза Павла. Готовится к броску, подумал он во сне. Так и есть: в следующее мгновение её тело, превратившись в громадную серую ленту, бросилось на него.

– А-а-а-а-а-а-а! – страшным голосом, по-звериному, сначала во сне, а потом – наяву, закричал Павел и, спасаясь, опрокидывая ногами стол и всё, что на нём было, выпрыгнул в коридор. Супергетеродин, конечно, – вдребезги. В пыль. В молекулы.

До самого утра ни он, ни Мишка уснуть не могли.

 

 

 

 

При строительстве или ремонте нужны самые разные системы и материалы. От гвоздей до сантехнического фарфора. И, конечно же, никуда не деться от труб. Трубы нужны всегда и всем, ни одна стройка не может обойтись без труб. И ради этого стоит заглянуть в «АСП Маркет» – интернет-магазин инженерных систем для крупных строек, дома и дачи. Здесь, например, вы найдёте Трубы ПНД 180 мм, без которых невозможно себе представить ни водопровод, ни канализацию, ни кабельные сети. Словом, если вы строите или ремонтируете, вам – в «АСП Маркет».

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование