«Мы сроднились с героями книжных страниц…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

***

Первооснова и предтеча

Всех поражений и побед –

Мир внутренних противоречий,

Что нас терзают с юных лет.

И коль никто из нас не вечен,

Не проще ли махнуть рукой

На них, и вот уж обеспечен

Желанный нравственный покой.

Набраться сил, расправить плечи,

Вконец развеяв вредный миф,

Раз век наш мал и скоротечен,

Что мир весь противоречив.

К чему сентенции и речи

О том, что жизнь лишь вечный бой,

Раз узел всех противоречий

Распутается сам собой.

И многие, не все, конечно

(Как тот же автор этих строк,

Увы), живут себе беспечно,

Уйдя в свой маленький мирок.

***

У каждого в его нелёгкой жизни

(Единственной) есть право на успех.

Но есть ещё понятие «харизма»,

А вот она, как видно, не у всех.

И пусть у нас эпоха плюрализма,

Но кто-то без особенных помех

Всех подавляет мощною харизмой,

А кто-то вызывает жалкий смех.

И в этом доля малая трагизма,

А, может, и не малая для тех,

Кого не одарил Господь харизмой,

Но тоже претендует на успех.

Пытаясь без достаточной харизмы

Быть личностям с харизмою под стать,

И на волне сплошного популизма

Чего-то несусветное вещать.

***

«Слова, слова....», их в нашей жизни

Так много, что не сосчитать.

Но мы слова-идиотизмы

Особо любим повторять.

Их с пафосом и фанатизмом

Мы произносим с давних пор,

На них печать абсолютизма,

В них инквизиции костёр.

Они из нас летят, как брызги,

Под них мы сеем, варим сталь.

Идём к победе коммунизма

И строим власти вертикаль.

И даже став анахронизмом,

Лет через двадцать-двадцать пять,

Их разберут на афоризмы

И снова будут повторять.

***

Когда народ зовут толпой,

Я в ярости и сам не свой,

Пускай он даже и не мой,

Но беззащитный и живой.

Пускай он даже и не мой,

Забитый, жалкий и немой,

Не выливай ушат помой

И косточки ему не мой.

Да, он немой. Да, он слепой.

Понурый, слабый и больной.

Стоит с поникшей головой

И ждёт минуты роковой.

Что сделаешь? Народ большой.

И люди разные порой

Встречаются. Один – герой,

Другой в стране своей изгой.

Одни за век недолгий свой

Срослись с культурною средой.

Другим Тургенев и Толстой

Не более чем звук пустой.

А весь народ, как таковой,

Не раз обманутый судьбой,

Стоит с поникшей головой

И ждёт минуты роковой.

Люблино-Перово

Когда тоскливо и «хреново»,

Когда в душе моей темно,

Я еду в старое Перово,

Я направляюсь в Люблино.

Пропели петухи. Коровы

Плетутся стадом. Здесь давно

Стояли два села: Перово

И чуть южнее – Люблино.

Пока все живы и здоровы,

В вагонах дачников полно.

Кто направляется в Перово,

Кто электричкой в Люблино.

Взяв кумачовые знамёна,

Тайком сложившись по рублю,

Трудящиеся двух районов

Идут колоннами к Кремлю.

Осознавая на прощанье

По мере трезвости и сил,

Что в этом соцсоревнованье

Опять никто не победил.

Пускай мы жили бестолково,

Пускай нелепо и смешно

Повсюду, в том числе в Перово

И по соседству в Люблино.

Вдали от родины и крова

Мы вспоминаем всё равно

И наше старое Перово,

И наше с вами Люблино.

И пусть всё это и не ново,

Другого в жизни не дано

Тому, кто родом из Перово,

Из Тушино, из Люблино.

***

Опять дают «Вишнёвый сад»,

И Гаев, обращаясь к шкафу

С очередною из тирад,

Снимает перед шкафом шляпу.

Лопахин, как ребёнок, рад,

Что прикупил Вишнёвый сад,

Так, ради форса, а не смысла.

Уехав, все забыли Фирса.

И вот финал, последний акт,

Под топорами мужиков

Россия. Вырубают сад.

И забывают стариков.

«Война и мир»

Болконский грезил Бонапартом.

Пьер всё метался и искал.

А старики играли в карты.

И был Наташи первый бал.

Какие новости в округе?

Что слышно? Будет ли война?

О чём поведала подруге

В письме Болконская-княжна?

О светских новостях, о моде

И просто обо всём подряд

У Анны Павловны в салоне

Часами гости говорят.

Беда! Нашествие французов!

В Москве пожар! Но всё равно

Хитрющая лиса – Кутузов

Всех ткнёт их мордою в говно.

Наполеон в зените славы!

А ведь сумей он победить,

Возможно, крепостное право

Могли тогда уж отменить?

Сколь велика Россия наша,

Столь и велик её роман.

Кутузов. Пьер. Народ. Наташа.

Болконский, умерший от ран.

Тургеневские женщины

Иван Сергеевич Тургенев

Был по натуре – либерал.

В Россию до конца не верил,

Да и умом не понимал.

Но написал романы: «Рудин»,

«Дворянское гнездо» и «Новь».

«Отцы и дети», «Накануне»

И повесть «Первая любовь».

И всеми восхищаться впору.

Но всё же главное, друзья,

Тип русских девушек, которых

Забыть, мне кажется, нельзя.

Рисуя образ нигилистов

Впервые мастерской рукой,

И рядом их, прекрасных, чистых,

С открытой, щедрою душой.

Они, как ангелы, но чудо

Не повторится, господа.

Инсаровы в России будут,

Таких уж женщин – никогда.

***

Не правда ли, друзья мои, и мило,

И сладостно бывает наблюдать,

Как Чичиков и вместе с ним Манилов

Во всём друг другу рады уступать.

Нет разницы, без грима или в гриме,

Пусть всем нам и известно с давних пор,

Что первый несусветный проходимец,

Второй неисправимый прожектёр.

Угрюмый Собакевич тянет жилы,

Всё врёт Ноздрёв, но биться об заклад

Готов с любым, такие, как Манилов,

Для Чичиковых просто сущий клад.

Пока они умильно созерцают,

Пока витают где-то в облаках,

У разных аферистов, негодяев

И жуликов все карты на руках.

Ноздрёвы, их соседи, лезут в дамки,

Маниловы ж с улыбкой на устах

Воздушные выстраивают замки,

Живут в своих несбыточных мечтах.

По милому их сердцу трафарету,

И вновь готов здесь биться об заклад,

При всей любви в стране у нас к запретам,

Маниловщину вряд ли запретят.

Катерина Измайлова

Классика любая интересна.

Вот Лескова нашего возьми.

«Леди Макбет Мценского уезда»

Снова актуальна в наши дни.

Человек разумный, но как видно,

Вечно будет кто-то из людей

Жить лишь исключительно инстинктом,

Ради утоления страстей.

Как и остальные рядом люди,

Плакать, сокрушаться, трепетать,

Но, момент представится, вновь будет

Заповеди Божьи нарушать.

Классика любая актуальна.

Даже в наше время. Спору нет,

Стал уже классическим банальный,

Вроде бы на первый взгляд сюжет

Русского писателя Лескова,

(Повесть, очерк, как ни назови),

Грани вседозволенности снова

Каждый раз у каждого свои.

Классик не нуждается в «просмотрах»,

«Откликах», оценках подпевал.

Лишь в одном нуждается, чтоб кто-то

Классику хоть изредка читал.

***

Мы сроднились с героями книжных страниц,

И читатель с внушительным стажем

Вновь сличает реальных физических лиц

И знакомых из книг персонажей.

Всем нам сходство, как правило, вынь да положь,

Снова слышу читательский возглас:

«Ваш герой на кого-то конкретно похож?

Или так – собирательный образ?»

Был ли, нет у Макбета живой прототип?

Кто реальный Евгений Онегин?

Чей характер к Наташе Ростовой прилип?

Кто был Рощин и кто был Телегин?

Окунувшись в событий былых океан,

Сопоставив различные факты.

А бывает и так, что откроешь роман,

И за образом видится автор.

С самых разных, порой неприглядных сторон,

Ну а мы обсуждаем и спорим,

Разделившись, и кто-то безумно влюблён,

А другим неприятен Печорин.

Все мы чем-то герои по сути своей,

С небольшой, может быть, оговоркой,

Но бывают такие герои, как Швейк,

Насреддин, Уленшпигель и Тёркин.

У таких персонажей особая стать,

Правда это нисколько не значит,

Что их образ в толпе разглядеть и собрать

Уж такая простая задача.

Вновь начав весь свой цикл становленья с нуля,

Кто в обносках, а кто-то во фраках,

Возвратились на сцену герои Золя,

Мопассана, Доде и Бальзака.

И пока на подходе новейший Бальзак,

Без особых моральных препонов

Собирается мир покорять Растиньяк,

А во власти засилье Ругонов.

Вновь рабы пред сатрапами падают ниц,

Вновь враждуют Эллада и Троя,

И герои сегодняшних книжных страниц

В большей степени антигерои.

Все, какие возможно, к душе перебрав

Инструменты, боится писатель

Одного – нарушения авторских прав,

И всё меньше нам верит читатель.

Рула-те-рула

Я не запомнил ни время, ни дату,

Много воды с той поры утекло.

Помню лишь только, как пели когда-то:

«Рядом с добром уживается зло».

Но помотавшись по белому свету,

Думаю я, что ни в чём не совру,

Если скажу вам, друзья, по секрету:

«Рядом со злом не ужиться добру».

Даже ребёнок, и тот понимает,

Хоть и родился не очень давно,

То, что добро в основном побеждает

В сказках, мультфильмах и детском кино.

Что же касается жизни реальной,

Если не понял ещё, то поймёт,

Как ни прискорбно и как ни печально,

Всё получается наоборот.

Ну а в итоге? По-вашему значит –

Каждый второй негодяй и злодей

Можно подумать? А можно иначе:

Всё-таки мир не без добрых людей.

***

Не выношу в отечестве своём

Пророков, вещунов и им подобных.

Пусть опыт служит мне поводырём

И знания, хоть это и не модно.

Пророком мнит себя и диссидент,

(Не перечислить всех имён и отчеств),

И краснобай. А кто считал процент

У нас несостоявшихся пророчеств?

Пророки без учёных степеней

И с ними вновь в строку вставляют лыко

Своё и малограмотных людей

Смущают и сбивают с панталыку.

Никто не прочитает между строк,

Никто не разгадает Книгу Судеб.

И прав один единственный пророк,

Считающий, что будет то, что будет.

Кто не стучит, всё зная наперёд,

Как полоумный, в запертые двери.

И денег с нас бесстыдно не берёт

За то, во что и сам не очень верит.

***

Не повторяйте чепухи,

Что якобы верхи не могут.

Ведь если б ранее верхи

Себя вели бы по-другому.

Задумавшись. Сменив подход.

Сняв остроту. Решив проблему.

Да жалко упускать доход

И разработанную тему.

Но сколь банчишко ни мечи,

Такая карта будет бита.

Вновь бродят призраки в ночи

И дети лейтенанта Шмидта.

Закончится весь маскарад,

Помпезность, пышность и парадность.

И обернётся во сто крат

Патологическая жадность.

Но и сломав себе хребет,

Низвергнутые с пьедестала,

Верни их на десяток лет,

Всё повторили бы сначала.

***

Только с опытом подспудно

Понимаешь то, что в ней,

Жизни нашей многотрудной,

Уйма всяких мелочей.

Тех, которые на деле,

Каждый миг и каждый час

Семь нелёгких дней в неделю

Соблазнять готовы нас.

И художникам, поэтам,

Педагогам и врачам

Нелегко себя при этом

Не менять по мелочам.

Не касаться модной темы,

Как присуще большинству,

Вновь не сделав, как и все мы,

Ничего по существу.

Не вкушать под крики: «браво!»

(Самозванство тоже грех)

Незаслуженную славу,

Преждевременный успех.

Да и как при всём народе

Не растаять от похвал,

Если мудрость не приходит,

Да и опыт запоздал?

***

Профессор права безупречен,

И слушатель к тому привык,

Раз все, что есть, фигуры речи

Содержит красочный язык.

Твой будет явно победнее,

Сотрудник силовых структур,

Хотя и в нём всего скорее

Найдётся парочка фигур.

Язык живой, пусть лаконичный,

Но красочный, немыслим без

Давно уж фраз афористичных,

Эпитетов и антитез.

Они то душат мёртвой хваткой,

То гладят, то вгоняют в дрожь.

То гневно рубят правду-матку,

То приукрашивают ложь.

И что влюблённый воздыхатель,

Что острослов и балагур

Бессильны, как и ты, читатель,

Без этих речевых фигур.

А потому, не спи, зевака,

А слушай, что со всех сторон

Вещают нынешний Плевако

И современный Цицерон.

С газет, с экранов и при встрече

С друзьями каждый день и час

Различные фигуры речи

Вовсю сбивают с толку нас.

Пусть лишь красивы и не боле,

Пускай в них правды ни на грош,

Но ты будь тем уже доволен,

Коль это вовремя поймёшь.

***

Журналы перелистывая, все мы

Сегодня убеждаемся, что нет,

Пожалуй, в нашей общей жизни темы,

Куда не погружался бы поэт.

Художник, литератор и прозаик.

Его интересует в жизни всё.

Он чувствует, как опытный механик,

Как крутится большое колесо.

Которое по жизни многотрудной,

Хотя и привлекательной на вид,

То крутится достаточно бесшумно,

То тащится и каждый миг скрипит.

От первых до практически последних

И тяжких в нашей с вами жизни дён.

И эта кинематика движенья

Важнейший и незыблемый закон.

***

Хочу хороших новостей

О. Гражданская

Хочу вина, хочу гостей,

Хочу объехать свет.

Хочу хороших новостей,

А их всё нет и нет.

Но для гостей и для вина

Довольно поздний час.

А новость только лишь одна:

Все в мире против нас.

Обрыдлая до тошноты,

Других давно уж нет.

А для таких, мой друг, как ты,

Есть психотерапевт.

Хотя, махни на всё рукой,

Не ставь на жизни крест,

А принимай её такой,

Какой сегодня есть.

***

На творческом подъёме, можно даже

Сказать, на кураже, (без них нельзя).

Но всё равно вокруг тебя всё та же

Знакомая мышиная возня.

И пусть не первый год живём на свете

И в курсе из рассказов и из книг

Про некие запутанные сети

Ненужных склок и мелочных интриг,

В тот час, когда в них сами попадаем,

Забыв о деле, творчестве, под стать

Всем прочим, почему-то начинаем

И сами от души интриговать.

И выпустив два-три прицельных залпа

И параллельно кучу злобных стрел

По недругам, в конце пути и сам-то

Не ведаешь, в чём боле преуспел?

***

Мы так легки и беззаботны,

Привыкли жить из года в год,

Как нам удобно и вольготно,

И лишнего не брать в расчёт.

А это лишнее порою

Всё то, что не даёт нам спать,

Довольным быть самим собою,

Ценить себя и уважать.

Что нам мешает оставаться

В своей привычной скорлупе

И в чём неловко признаваться

Другим и самому себе.

***

Старик больной и тонущий

В пучине жизни, чей

Весь вид взывает к помощи

Прохожих-москвичей.

Помятый, неухоженный,

Больной седой старик.

Услышат ли прохожие

Души истошный крик?

Несчастного калеку

Заметят? Подадут?

Помогут человеку?

Поверят ли? Поймут?

И как такое зрелище,

Москва, твоим глазам,

Давно уже не верящим

И старческим слезам?

***

Кто живёт с детских лет в нищете,

Тем богатые часто не нравятся.

Я не против богатства вообще,

Я противник любого неравенства.

Нет, не надо менять уставных

Отношений и строить особые.

Просто то, что все люди равны,

Стать должно, наконец, аксиомою.

Все мы с вами пред Богом равны,

Все живущие без исключения.

Ну а званья, богатство, чины

Не имеют прямого значения.

Все равны перед Богом, друзья,

Безразлично чинам и сословию,

Так как созданы все: он, ты, я,

По Его образцу и подобию.

Назад в средневековье

День славный восхождения на трон!

Нет праздника прекраснее на свете.

Все рады до безумия, ведь он –

Наш царь земной, а мы – царёвы дети.

Забыт на время старый эшафот.

Доволен царь, жена его и братья.

И добрый, славный увалень-народ

Мечтает заключить их всех в объятья.

Но вот чуть пошатнулся царский трон.

Со всех сторон посыпались проклятья.

И царь, хоть сам в интригах искушён,

Не верит ни жене своей, ни братьям.

И тот же славный увалень-народ,

Что вроде бы души в царе не чает,

Насупился, и старый эшафот

Который год без дела не скучает.