Звени, колокольчик Донбасса! / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

На лавочке сидел дед. Донбасс бомбили нацисты нынешнего времени, а он уже не прятался. В голове крутилась песня: «Ты ждёшь, Лизавета, от друга привета. Ты не спишь до рассвета. Всё грустишь обо мне». Старая песня, а вот приклеилась. Всё заплетал косички внучке, а она, бывало, скажет:

– А дедушки не должны заплетать косички. Мамы, бабушки – должны, а дедушки – не должны.

И отвечал дед внучке:

– Лизаветушка! Нет мамы, нет бабушки, вот я и заплетаю.

Из их семьи двое они и остались после одной из бомбёжек. Девочка, слава Богу, не видела смерти родных. Дед Василий вцепился тогда руками в тоненькое тело внучки и долго не отпускал. Она всё смеялась и, казалось, звеня словно церковный колокольчик, говорила:

– Ты чего, дедушка, задушишь меня, кто тогда медведю лапу перевяжет, я санитарка и должна ухаживать за больными.

Дед решил не говорить Лизе о гибели дочери, жены и зятя (потом расскажу, сейчас не могу), а когда она спрашивала, отвечал:

– Папа твой в командировке, маму с бабушкой увезли в госпиталь, там санитарок не хватает, много раненых людей, и нас с тобой туда не пустят, там строго, вот когда сами придут, тогда и увидимся.

Вспомнилось, как потекли слёзы из много чего повидавших глаз, и он сказал:

– Так ты значит Мишке помочь хочешь лапу перевязать, ну молодец, раненых надо перевязывать.

Лиза ни на секунду не задержалась с ответом:

– Да я санитарка, надо всех раненых перевязать. А ты, деда, плачешь, значит тебе надо дать таблетку от нервов, валерьянкой называются.

Василий Дмитриевич глядел на внучку, быстро вытирал рукавом слёзы. А Лизка заметив, что весь рукав куртки у дедушки грязный сказала:

– Ох, дед! Не следишь за собою совсем, когда дадут свет, надо выстирать твою куртку в стиральной машинке, какие вы мужики, ничего не можете без нас, ни обед сварить, не постирать.

И лишь на секунду замешкавшись, снова затараторила:

– Ой, дедушка! Варить ты умеешь вкусно.

Лизка замолчала, а дед Василий заговорил:

– Ну куда мы, мужики, без вас, и вправду куртка на мне, словно алкоголик я какой, надо постирать, когда дадут свет. Только я не знаю, сколько порошка сыпать?

Внучка тут же вновь зазвенела:

– Я знаю, сколько, дедушка! Я видала, сколько мама с бабушкой сыпали, там всего немножко надо.

Внучку дед Василий потерял, когда началась очередная бомбёжка, да и не потерял бы сроду, как зеницу ока берёг он внученьку. Но когда они бежали, чтобы укрыться от снарядов, вдруг сильно забилось сердце, и Василий Дмитриевич потерял сознание, не от голода потерял, а может быть, от жизненной надсады. Когда очнулся, огляделся, внучки рядом нет, шатаясь от слабости, дошёл до лавочки и сел, огляделся, нет внучки, не звенит возле него самый дорогой колокольчик «Где она, Лизочка моя? Господи! Если погибла, я тут же помру, зачем тогда жить». Вдруг Василий увидел бегущих по направлению к нему людей, глаза видели плохо, очки потерял, но силуэты людей приближались к нему, и вдруг:

– Дед! Дедушка мой! Дед Вася! Ты живой! А я думала, что умер.

Оказалось, что когда Василий Дмитриевич упал в обморок, внучка, испугавшись, побежала в соседний двор, где они жили, за соседями.

Колокольчик деда Василия всё звенел и звенел, он что-то отвечал внучке, но дума которая засела в голове перебивала всё на белом свете, и в этой думе было всего три слова: «Звени колокольчик! Звени»!

Художник: Аркадий Пластов («Фашист пролетел»)