Душевная атлетика / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Льются ленты времени, штанга ходит вверх-вниз, вверх-вниз: до тугого упора, пока есть силы…

Качалка от завода: но занимаются не только заводчане: и студенты ближайшего вуза ходят, и даже сотрудники его иногда.

Излом советских времён: крошащихся уже в руках истории: скорее – в лапах её, не чувствительных к людской боли.

Вот это – сотрудник вуза: молодой, в очках, столь не соответствующих тренировочным нагрузкам атлетической гимнастики, – но занимается, упорен.

С грохотом падают гири, кручёный мат повисает в воздухе, разматываясь грязными верёвками…

Общаться здесь нужно – бодро, молодцевато, мол, бед нет, есть одна вот эта примитивная накачка силы.

Снова и снова.

Подошёл к стоякам, взял густо нагруженную дисками штангу на хребет, присел, поднялся…

Хорошо!

…тело становится бодро-литым, никакие мысли о Боге и вечности не лезут в голову, о смерти не думаешь…

О душе?

Какая душа?

Знай себе качайся!

А было – пробегая к качалке дворами, сошед с троллейбуса, и срезая углы, так хотелось поскорее – за штангу, видел у одного из подъездов похороны – над примитивной лодкой дешёвого красного гроба рыдала, билась, рвалась куда-то старуха, и некто пожилой поддерживал её…

Отца похоронил несколько месяцев назад.

…опалило язычком воспоминания: Сашка Овчинников – здоровый, под два метра, ражий, лихо расправлявшийся со штангой, гантелями, гирями, рассказывал что-то о тесте, и ты вдруг спросил, сколько ему?

– А фиг знает… Сорок с гаком. – Отвечал…

Сорок свои, немыслимые тогда, проскочил замысловатым гаком, не заметил и пятидесяти, и не вспомнишь уже, когда бросил качаться, посчитав дурью какой-то, пустым расходом сил.

…если бы мама знала, как будешь корчится от боли, сгорая листком на огне скорбной свечи, да никак не сгоришь – она бы не умерла никогда.

Если бы Бог знал, какие муки испытывает человек, потерявший маму, он не позволил бы смерти внедриться в мир, нашёл бы, как проявить по-иному свою… любовь…

Штанга ходит вверх-вниз, руки наливаются силой, вздуваются тугие грудные мышцы, и мелькнувший в сознании гроб с неизвестным телом, виденный во дворе, проплывает мимо…

Как налить силой свой внутренний, душевный состав, избавив его от тотальной скорби, занявшей тебя всего: так, что только тонкая, пламенеющая коронка безумия осталась по ободку черепа…

Мама, драгоценная мама, в чьём тепле жил; а она жила для тебя, для твоей самореализации (будь она!), а ты… ты жил для того, чтобы мама жила… для тебя.

Такая с ума сводящая путаница, цепочка, страшнее стальной: не разорвать…

…мама растворяется в безднах пространства, как растворилось её маленькое, такое активное и подвижное тело в огне печи; мама нетленной частью соединяющаяся со световыми и звуковыми дугами мира, космоса, инобытия.

Пакибытия.

Видящая сквозным, ставшим объёмным зрением муку сына, не могущего тянуть жизнь без неё…

Мама, стремящаяся пройти скорее отрезок пути: сложный, но надо, надо уплотнить…

Пожилой сын, всё возящийся со своими сочинениями, как когда-то, одержим идеей атлетики, возился с громыхающим железом, – на излёте лет встречающий умную молодую редакторшу, которая…

…Ну да, поведёт его: как вела, взяв за руку, мама – в детский сад, в первый класс; поведёт по тропе литературы, уверенно и точно, подсказывая, что стоит, а что нет, как действовать, а как не стоит…

Потом – сидя у неё в гостях: за янтарным чаем и башнями крема украшенным тортом – обсуждают новую его фантасмагорию, где смешаны пласты реальности и собственных фантазий о ней, уговаривает поменять местами некоторые части, кое-что убрать, и вдруг, замолчав на миг, говорит:

– Ты не догадываешься?

Перейдя на «ты», хотя моложе намного, моложе…

Он смотрит на неё, чувствуя странное, зыбкое мерцание синеватых глаз.

– Я реинкарнация твоей мамы. Отсюда и…

Спасает ли фантазия?

Отвлекает на миг от ставшего повседневным, как обыденность домашних дел, течения скорби…

…а где-то в другом мире юноша снова ложится на жёсткую скамью, чтобы делать жим лёжа, упорно, пока силы есть; и дома ждёт вечная мама: как ждала всегда, все 54 года…

Потом – чёрным цветом загорелся обрыв.

Художник: Рене Магритт