Космос начинается в нас / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Космос начинается в нас.

Опрокинутые в него – глубиной вглядывания в душевные бездны, найдём отражения множественных звёзд в сложности сопряжения ощущений.

Мистика Циолковского соплеталась с его научным дерзновением, как старая алхимия с научными путями, приведшими к современным поискам.

Космос манящ – земля, подвешенная ни на чём совершает безупречные обороты.

Зачем эволюции понадобился человек?

Быть летописцем мистерии: тогда как он предпочёл погружение в соблазны, пестроту мельканий.

И всё равно – космос начинается в нас: и лучшее во внутреннем нашем устройстве, переходящим во внешние возможности – от его: космического абсолютного, бело-золотистого счастья…

Химия жизни, – перекликающаяся с бездной русского космизма, включающего в себя оную, как составную часть…

Таинственные взаимоотношения веществ, составляющих основу мысли, и ощущений, ведущих к усложнённым ассоциациям, через которые и совершаются открытия…

В. Вернадский был создателем биогеохимии, изучающей процессы, протекающие в биосфере; он был открывателем ноосферы: и тут великий мистицизм лучами пронизывает космос мысли…

Взаимодействие человека и природы протекает различными путями, но мысль главенствует в оных; сияющие сферы, окружающие землю, поэтичны – поэзия разлита всюду: не её ли имели в виду на востоке, вводя универсальное понятие дхарма?

Казалось, Вернадского интересовало всё: минералогия, кристаллография, геохимия, геология, почвоведение, радиогеология, биология, плюс история науки, плюс общественная и организаторская виды деятельности…

Слишком много для одного человека: таких титанов давало только высокое Возрождение…

Таинственное вызревание кристаллов, чьи грани сверкают вариантами отгадок тайн!

Палеонтология, раскрывающая последовательное движение бытия: эволюция, мерно разворачивающая величественные свитки Провидения.

Семь видов веществ выделил Вернадский в структуре биосферы: семь – сакральное число; бытийные ритмы, определяемые силою числовых пульсаций…

Рассматривая различные гипотезы панспермии, Вернадский пришёл к заключению о бесконечности жизни: и валы её, накатывающие на время (возможно, живо и оно) всегда, благодарно вынесли имя учёного на самый значительный гребень высоты…

Космос поэзии – и поэзия космоса…

А. Чижевский, прикоснувшийся к бездне познания, нет! черпавший из неё, переводил иные образы именно в поэтическое слово – или словом оным переводил многие запредельности на понятный людям язык:

И вновь и вновь взошли на Солнце пятна,

И омрачились трезвые умы,

И пал престол, и были неотвратны

Голодный мор и ужасы чумы.

И вал морской вскипел от колебаний,

И норд сверкал, и двигались смерчи,

И родились на ниве состязаний

Фанатики, герои, палачи.

Стихотворение, адресованное Галилею и посвящённое ему, будет – верится – прочитано им в тех пределах, в гудящих и неуловимых параллельных мирах, где непременно должны были встретиться – автор и адресат.

Космос начинается в нас – заворачиваясь таинственными лепестками в розе каждого сердца:

При мумиях – древнейшие границы

Поэзии, и из заветных крох

Мы бережно слагаем вереницы

Сердечных человеческих тревог.

Космос раскрывается историей и предельным дерзновением постичь непостижимое, связать нити, так сложно связывающиеся, совместить волокна звёздного и человеческого…

В одном из стихотворений Чижевский, касаясь земной зависти и злобы, писал:

Доктора и профессоры-колумбийцы

Сейчас читают мои доклады,

Ставя меня в разряд великих, –

А вокруг – российские учёные-убийцы

Устраивают мне капканы и засады

И травят меня стаей волков диких.

Сила обстоятельств велика: она может удержать от перемещения тело, но ей не остановить мысль: а Чижевский был человеком постоянно, неустанно пульсирующей мысли, выливавшейся и в научные труды, и в поэзию, и в живопись…

И мысль, определившая стихи, дала им возможность играть великолепными гранями, переливаясь на солнце духа и обогащая умеющих слышать…

Наследие Циолковского разнообразно: здесь научные статьи чередуются с фантастическими повестями, а автобиографическая проза с заметками, такими, как «Эфирный остров».

Ощущение мощи, невероятной мыслительной энергии, и вместе странный налёт некоторой отстранённости, что ощущается, когда вчитываешься в иные места разных текстов, заставляют подумать о получение знания посредством озарения – путём, чья технология человеку совершенно неизвестна: остаётся довериться Библии и привести примеры пророков.

Фраза Циолковского не строится – да и не должна – ни по каким художественным канонам, или принципам; она достаточно свободна – в том числе и от грации, необходимой в беллетристике; но эта фраза нагружена мыслью.

Почти всегда.

Даже в фантастической повести «На Луне», где художественный элемент присутствует золотыми пылинками, которыми пересыпаны пласты фантазии... или реальности?

Будто Циолковский и впрямь имел возможность заглянуть на Луну в качестве гостя, будто самые невероятные предположения, нарушая параллели земной логики, становятся действительностью...

«Приключение атома» – небольшая работа, дополняющую работу основную – «Монизм Вселенной», и вот в ней стиль Циолковского фиалково-синеват (если вы верите в цветовое восприятие литературы), прост, выверен и не может быть другим: ибо величие сообщаемого требует именно такого.

Говорить – Циолковский: великий учёный – банально.

А не банально то, что он – интереснейший стилист... Неуёмная одарённость Циолковского выплёскивалась, помимо бесконечного научного поиска и многочисленных изделий, и в литературу, и, если научное его признание широко, то научно-фантастические книги остались за бортом внимания – возможно потому, что шли параллельно научным построениям.

Близкие к фантастике «Свободное пространство», «Грёзы о Земле и небе», «На Луне» прорываются в будущее: всегдашняя устремлённость к полётам не могла держаться за землю…

Стиль Циолковского сух и прост, в нём есть нечто от формул – и от фиалкового цветения космоса, чьи лепестки раскрываются постепенно, увеличивая нормы человеческого знания.

«Монизм Вселенной», как философская ступень в постижение оной, не выдержан в духе классического философского построения, но близок именно к рассудочному характеру его прозы: фантастической в той же мере, в какой и философской.

Был и утопический роман о грядущем, с сокращеньями опубликованный в 1918 году…

Впрочем, был он опубликован и полностью – несколько позже.

Заглядывая туда – в недра 2017 года, Циолковский мало что угадал, но это и неважно: в сравнении с дерзновением мысли, и словно предъявленным доказательством множественности одарённости.

Читать сугубо литературные работы Циолковского интересно – они все: на линии зова, призыва, некоторого неистовства даже; они все – о невозможности успокаиваться, о необходимости постоянной работы мысли и напряжения чувств, и в том их значение, дополняющее огромный мир научных трудов великолепного учёного.

Поэт космоса – Циолковский – русский провидец, переорганизовывающий реальность, предлагающий новые лабиринты, иное содержание….

Внешнее творится через внутреннее, – первое, казалось, весьма условным в жизни Циолковского: хотя он многое любил – из предложенного миром.

Провинциальная бездна – с кривыми заборами и обывательским сонно-сытым мирком – и дерзновение мыслящего космосом человека.

Он объяснял монизм Вселенной абсолютным счастьем космоса: бело-золотистого, переполненного информацией.

Как мыслил провидец?

Формулами, сгустками таинственных образов, напластованиями… почти музыкально звучащих идей?

Сначала проявляется сущность тайны, потом начинают мерцать слова.

Научно-фантастические книги Циолковского вырастают дополнительными растениями гениально разбитого сада.

И звёздная вечность становится ближе людям.

Космос не тронул его: благополучно впустив, и… отпустив на землю: прославив, сделав человеком-символом…

Человечество аплодировало Гагарину, восхищалось им, его улыбка зажигала сердца радостью, надеждой и объединением…

Он был красив, по-русски открыт, щедр на свою… ставшую фирменной улыбку; он узнал то, чего не знал никто, и после него узнали немногие.

Космос не тронул его: но тренировочный полёт на МИГе завершился катастрофой…

Дальше гибель космического первопроходца обрастёт слухами, сплетнями: целым комом малоприятных домыслов человеческого любопытства, но официально так – Гагарин погиб, проводя тренировочный полёт.

Гагарин был из гущи народа, из деревни: что символично – для русского мира, совершившего некогда космический прорыв.

В детстве он узнал ужас немецкой оккупации; жизнь, пронизанную страхом, бытие в условиях землянок…

После – ремесленное училище, школа рабочей молодёжи…

Вероятно, не мог и вообразить свой космос; но призыв в армейские ряды открывает перспективу: Гагарина отправляют в первое авиационное училище лётчиков.

Он становится лётчиком: отлично учась, долгое время не справляется с благополучной посадкой самолёта, но – преодолевает и это: его самолёты перестают клевать носом…

Кто будет первым посланцем в космосе?

Как вращается колесо Фортуны?

Законы оного известны только ему: но история сослагательного наклонения не знает: поэтому Гагарин навсегда вписан в просторы её анналов.

Отбор шёл жёсткий, свирепый: из двадцати претендентов отобрали шестерых, потом – его, Гагарина…

…космос абсолютно счастлив: он, пронизанный токами непредставимой силы и красоты, благосклонен к человеку: хотя и слишком велик для постижения.

Космос оказался добр к Гагарину: отпустив его на землю.

А тренировочный полёт завершился катастрофой.

Художник: Андрей Плотнов