Соседская Галинка влетела к Еланцевым:

– Тётя Лиза, айдате к нам! Мама с тятей на покосе, я домовничаю, а дедушка помирает. Вас зовёт! Я на покос, а вы к дедушке!..

Встрёпанная, выпалила и, причитая по-бабьи, убежала.

Заполошная девчонка, даже внимания не обратила, что тётя Лиза в постели, под одеялом. Прихворнула, знобит. Слабым голосом позвала сына; он полол в огороде картошку.

– Коленька, я занедужила, а дед Иван исповедоваться хочет. Пойди, сынок, исповедуй! Ты же верующий, тебе можно.

– Да ты что, мама? Я же не священник! Какой из меня исповедник!

– Больше некому, Коля. И отойдёт Иван Лаврентьич в мир иной во грехах, мытарем. Должно спасти раба Божьего! Поспешай, сынок!

– А что говорить надо?

– Когда изольёт душу, помолись и скажи: «Отпускаются тебе твои грехи, раб Божий Иване!..»

Николай напомнил себе Иисусову молитву; трижды осенил себя крестным знамением, закрепляя навык. Удивился: почему «Иване»? Видно, так уважительно по-церковному принято. Ну, матушка, добрая душа. Не священница, простая крестьянка, а все к ней за советом, за помощью: хворые, умирающие. Безбожники все церкви порушили: руины, склады, гаражи, в иных дуст хранят. Одна, действующая, в городе. А веру у людей не истребить. Волмянка почти вся верующая. Даже партийцы не сторонятся. Правда, есть и упёртые, атеисты. Матушка снисхождение к ним выказывает: не созрели, рано-поздно возрастут духовно. Каждая душа – христианка. Хотя бы часовенка в деревне с батюшкой! А пока отрок Коля Еланцев за него!..

Имея неотложное высокое поручение, Коля порассуждал, потрепал лохмача Бурана, почухал борова Борьку – и спохватился, побежал к дому Шубиных. С замиранием сердца, боясь потревожить тишину, вошёл. У изголовья умирающего стоял седовласый бородатый старец в посконной рубахе навыпуск, в портках, заправленных в моршни. При появлении Николая незнакомец исчез, словно растворился в воздухе. Парень застыл в дверном проёме как вкопанный. Вокруг смерти много сверхъестественного. Что за призрак?.. Перекрестился, подошёл к деду Ивану, возлежащему на смертном одре. Тот узнал Колю, протянул слабую руку для приветствия, заговорил:

   – Я прожил долгую жизнь, много грешил, но она оказалась краткой: не успел отказаться от некоторых грехов. Господь милостив, продлил мне жизнь, и я успел исповедоваться. Тихий дух нисходит к нам на помощь и спасает безутешных нас. И вот я, грешный, овеян благостью Божией в свой земной последний час.

– Кто это был? – в нетерпении спросил Николай.

Иван Лаврентьевич воздел палец кверху. Лик его просиял. Он закрыл глаза.

 

Августейший месяц лета радовал утренней прохладой. Николай перекинул через плечо спортивную сумку и бодро зашагал к горушке. У её подножья буйствовала в бурном кипении сныть, затопляя малиновый цвет кипрея и золотистый пижмы. С вершины виднелась низина в гривках вереска, изрезанная полувысохшей извилистой речкой и оврагами. На дальнем склоне в сизой дымке темнел сосновый бор. Он заканчивался у деревни со странным названием Соснувка, а не Сосновка. В соснувскую семилетку и направлялся после окончания пединститута молодой учитель истории Николай Ильич Еланцев.

Гора венчала каменистую гряду с дорогой, ведущей к Соснувке. На полпути душу пронзили пустые оконные глазницы заброшенной покосившейся избы. Какая необъяснимая подъёмная сила вознесла этот роковой хутор на голую возвышенность?.. Да, когда-то широкая река заполняла низину. И хуторяне, молодые, здоровые, со звонкими вёдрами на коромыслах спускались на близкий берег. Вода ушла. Ушла и жизнь из широкого подворья, наполненного когда-то радостью, детскими голосами, перекличкой горластой живности… Детские голоса слышались, как живые и болью отдавались в сердце.

Какой провидец мог узреть обмеление полноводной реки? Города с металлургией обезводили. Река притянула и Соснувку. Деревня доверилась ей и раскинула избы по её берегам. Соединила их крепким мостом. И вот река отошла от берегов, потеряла имя, и от неё остался лишь бедный ручеёк. За мостом устье реки должно было разлиться в озеро, но она заглохла. Об устье напоминал бочажок в травостое. Благо, народные лозоискатели нашли места для колодцев. Возле одного из них сельсовет срубил избушку о двух окнах. Её, «советскую» и выделили молодому учителю. До школьного звонка оставалось полмесяца, и он со тщанием оформлял один из классов в историческом духе. Привлёк выразительное изобразительное искусство, чтобы приобщить к нему учащихся, так они глубже проникнутся историей. В спортивной сумке привёз не только пожитки, книги, учебники, но и рулоны репродукций. Произведения живописи и скульптуры Николай разместил на стенах. Галерея начиналась с образа Нестора-летописца,  воплощённого в мраморе Антокольским. Первый писатель земли русской склонился над «Повестью временных лет». Владимир Красное Солнышко изображён на картине Лосенко с половчанкой Рогнедой. Степнячка снижает образ великого киевского князя. Его дружина с такими богатырями, как на полотне Васнецова, одержала немало побед и надёжно защищала Русь от набегов кочевников. На картине Корина Александр Невский, с мечом, в шлеме, сияющих латах – мощь русского духа: «В правде сила. Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!» Загадочная картина Нестерова «Видение отроку Варфоломею». Мальчик отставал в учёбе, у него была плохая память. Когда он пас коров, перед ним явился таинственный старец. Он предрёк: отныне Варфоломей будет учиться хорошо, и по прошествии времени сам станет наставлять людей под именем Сергий Радонежский. Так оно и вышло. Перед Куликовской битвой он благословил Дмитрия Донского на сражение и послал ему в помощь учеников-богатырей Пересвета и Ослябю. Широкое полотно Бубнова «Утро на Куликовом поле» изображает русское воинство перед битвой. Иван IV увлекался шахматами. Грозный царь умер за шахматной доской. Этот момент изобразил художник Маковский. Пусть ученики знают, что Иван Васильевич был образованнейшим человеком своего времени. Он не только разыгрывал шахматные партии, но и сочинял музыку, стихи. Его войско во главе с Ермаком в битве с ханом Кучумом воссоздал исторический живописец Суриков. Необычно изобразил Петра I художник Ге. Царь допрашивает худосочного сына Алексея, изменщика. Суворов всегда был вместе со своими солдатами. Это живо  изобразил Суриков на картине «Переход Суворова через Альпы». Его ученик Кутузов славился полководческой мудростью. Перед сдачей Москвы он собрал военный совет в Филях. Этот напряжённый момент отразил на полотне Кившенко. Ни разу не посрамил чести русского флотоводца вице-адмирал Нахимов. Особо чтимые его победы отразил капитан дальнего плавания Куянцев в своих акварелях. На одной из них разгром турецкой эскадры у мыса Синоп. Кто только не изображал Ленина! Идейные и на потребу работы исчислялись сотнями. Еланцев выбрал «вождевую» художника Цыплакова: вождь на лестнице Зимнего дворца в окружении рабочих и красногвардейцев. Баталист Китайка писал портреты прославленных военачальников. Любимым героем его был лихой комдив Чапаев. Автор знаменитого монумента «Рабочий и колхозница» Мухина создала неповторимый образ легендарного лётчика Чкалова. Грандиозное полотно Дейнеки «Оборона Севастополя» вселяло уверенность в победе над фашистским гадом. Юное поколение внесло свой вклад в победу. Сложили головы в борьбе с врагом Зоя Космодемьянская, Олег Кошевой; герои-пионеры: Валя Котик, Лёня Голиков, Володя Дубинин. Войска под командованием маршала Жукова уничтожили фашистское логово в Берлине. И триумф народа-победителя – прорыв в космос. Простой, улыбчивый парень Юрий Гагарин – первый в мире! Глядя на ладного, обаятельного космонавта из народа, Николай рядом с его портретом дерзнул поместить своё изречение: «Народный лад – процветание страны!»

  

Матушка всегда благожелала: «Будет лад – всё будет ладом!», так и сына напутствовала на учительское поприще. Лада же с местным учительством попервости не сложилось. Старый директор соснувской семилетки изрядно устал от хлопотной должности. Здание школы обветшало; кровля ржавеет, приходится латать; дымоходы печей-голландок коптят, дров не напасёшься; половицы подгнили, надобно перестилать… Прежде вёл историю, отказался от уроков. Настоял в районо, чтобы направили толкового парня, а он уж вразумит, наставит. Николай пришёлся ему по душе: обходительный, пытливый. Метил его на вырост, на замену. Трудновато ему будет, поможет. Педколлектив разнородный. Старенькие учительницы начальных классов ещё поддерживают доброжелательную атмосферу. Иные, особенно незамужние, страдают ущербной гордецой. Другие пообвыкли к учительскому чину, к почитанию, грубоватые, с высокомерием. Ко  всем не приладишься.

 

Из ватмана Николай склеил двухметровую ленту. На ней старославянскими буквами написал древнюю мудрость: «Кто не помнит – тот не живёт». Поместил её, обобщающую, над экспозицией. Завершён «исторический» труд! Спустился со стремянки. Тут же швабра прошлась по его туфлям. Как только он приходил в класс, следом спешила уборщица Митревна и начинала смачно шлёпать по полу шваброй-лентяйкой, норовя махнуть по обуви новенького учителя. Он спасался от таких посягательств на стремянке и миролюбиво урезонивал ретивицу:

– Анна Дмитриевна, да я бы и сам помыл пол!

– Ишь ты, щистюля какой! – бухтела она. – Вще меня Митревной клищут, я не привыкшая, штоб навелищивали. Ишь интелюлю!..

Николай поставил стремянку в угол. Митревна, подбочась, опираясь на воинствующую швабру, по слогам прошамкала непонятный лозунг про «не живёт». Бросив орудие труда, ушмыгнула. Появилась завучиха, типичная надменная классная дама с причесью «сахарная вата». Придирчиво осмотрела «выставку», поморщилась:

– Разберёмся!

Глянула на ручные часы: без пяти минут педсовет.

Весь облик Николая Ильича вполне соответствовал учительскому званию: строгий чёрный костюм, серьёзное лицо. Педсовет всё-таки! Директор представил нового учителя истории, поведал о нуждах школы, о насущном. Завуч доложила об учебных планах, учителя внесли предложения. Классные руководители, пионервожатая наметили мероприятия важные для жизни школы на новый учебный год.

После исчерпывающей «Повестки дня» оживилось «Разное». Учителя делились новостями: кто из выпускников куда поступил. Невольно сдвинулось на болевую тему: что делать с Винокуровыми? Разгорались страсти:

– Каждый год одно и тоже мусолим.

– В интернат их для инвалидов давно пора!

– Бабка их Винокуриха на дыбы встаёт: «Я, – грит, – прокурору нажалуюсь!..»

– Вот Панька, малахольная! Врачи запретили рожать, а она плодоносит!

– Уродоносит!

Директор постучал авторучкой по столу, построжил:

– Это вы, Кира Гавриловна? Прекратите!

Математичка, старая дева, когда ученики крошили мел, решая задачи на доске, глумливо отворачивалась к окну и звонко катала во рту мятный леденец. За всё хорошее школьня прозвала её Кырой.

Посыпались диагнозы заболевания Паши Винокуровой.

– Чрезмерная родовая активность, неумеренность образа жизни!

– Резус-фактор, несовместимость с кровями партнёров.

– Заражение крови у неё полиовирусом.

– Чем? Чем?.. Да сказывают, от сифилиса лечилась.

– С виду девка справная, чистая.

– Винокуровы при НЭПе шибко поднялись. Завели винокурню-винодельню, народ спаивали. Вот и приходится отвечать!..

Биологиня досадливо поморщилась от досужих домыслов и по-научному объяснила:

– У погодков Винокуровой вирусное воспаление клеток спинного мозга, которое приводит к параличу.

– Я же говорила: полиовирус!

– Полиомелит, значит.

– Да-а!.. – поскрёб затылок трудовик, по прозвищу Сизый Нос. – Без бутылки не разберёшь!.. Жалко ребят! Учатся прилежно, опрятно одеты.

– Гуманист!

– Да, с трудом передвигаются, подранки. Иным смотреть неприятно, на нервы действует, тонкие эстетические вкусы оскорбляют. Передовая интеллигенция называется, а ниже сторожа-скотника Пимыча. Он в морозы на ноги телятам пимы надевает.

– По слабоумию.

– По доброте душевной.

– У них и Христос в телячьих яслях родился.

– У кого у них?

– У блаженных, как Пимыч.

  

Директор огорчённо вздохнул:

– Много лишнего сказано. Они – наши детки! Испытание для матери с бабушкой, для нас всех. Тяжкая болезнь испытует их, а они всегда приветливы. Нам учиться у них надо!

Гул одобрения пронёсся по учительской. Красногалстучная пионервожатая, красавица, спортсменка, комсомолка, думая, что педсовет закончился, встала и повелительно обратилась к Еланцеву:

– Николай Ильич, зайдите встать на комсомольский учёт!

Он почему-то стушевался, покраснел, согласно мотнул головой. Повелительный тон подхватила завуч:

– Николай Ильич, соизвольте объясниться, что это у вас за картинная галерея в классе?

Учительская оживилась, загалдела.

– Да-да, что это за лозунг такой загробный: «Кто не помнит – тот не живёт»? Мы многое из жизни забываем, и что, не живём тогда?

– И после Гагарина непонятно: «Народный лад – процветание страны». Как будто у нас лада нет и процветание отсутствует. Народ и партия – едины!

– Понавесили, Николай Ильич, во многом правильно, но имеется ряд замечаний. Вот насчёт монаха, с которого вы начали.

Потрясённый Еланцев вскочил:

– Да вы… вы что?.. «Повесть временных лет» не читали?!..

Осёкся: сморозил глупость! Безнадёжно махнул рукой, устало сел. А потрясение крепчало.

– Владимира оставить, Рогнеду убрать.

– Пётр выглядит неприглядно. Его оставить, Алексея убрать!

– «Лениниана» бедна, необходимо расширить, обогатить: «Ленин в Смольном», «В Разливе»…

Николай хотел было встать и уйти, но директор мягким жестом усадил его:

– Николай Ильич, а давайте после Гагарина поместим Леонида Ильича!

Учительство оценило своевременное, с юморком, слово директора, расслабилось. Педсовет закончился. Директор с завучем ушли уточнять протокол совещания. Трудовик поманил пальцем Николая и увёл его в столярку. Оставшаяся кучка учителей принялась обсуждать виновника жаркой дискуссии.

   – Откуда он?

   – Из Волмянки.

   – Старорежимная деревня, там все с пережитками.

   – Да он парень вроде совремённый.

   – У них там грибные места, о-о! Волмянки-волнушки на засолку ох как хороши!

   – И деревню в честь их изобилия назвали Волмянкой.

   – А у нас не Сосновка, а Соснувка. Уснули добрые чувства…

 

– Вот моя резиденция! – трудовик обвёл рукой учебную мастерскую, пахнущую дресвой.

Достал из шкафчика бутылку «Московской» и пару сушек. Вопросительно посмотрел на Еланцева. Тот понимающе кивнул:

– Непьющие студенты редки, они повымерли давно!

Хозяин разлил водку в гранёные стопки:

– Ты Николай, я Николаич! Будемте знакомы и столь любезны! За знакомство!

Чокнулись, захрумтели колечками сушек.

– Ещё меня Сизым Носом кличут. А на утренниках, на ёлках я Деда Мороза исполняю. Тогда у меня нос красный, – расхохотался Николаич и хлопнул новоиспечённого друга по плечу: – Ты, Коля, не обижайся на наших учителей. Всё равно хороших больше. А про лад ты верно написал! К народному ладу у нас в деревне ближе всех Пимыч. Он и на выпасе коров гармошкой ублажает. Особо им по нраву «Танец маленьких лебедей». Сам приплясывает, они уши вострят, ногами перебирают, просятся потанцевать. Чайковский надои рекордно увеличил. Колхоз далеко рванулся, в передовики. По литражу и жирности догнал и перегнал Америку. Держись, корова из Айова! Пимыч собирается на самолёте преподнести Америке рекордистку Майку, чтобы ихние фермеры учились у неё доиться. Мир, май, труд! Выпьем, Коля, за мир во всём мире!.. Пимыч с трёхрядкой всю войну прошёл, поднимал дух победы всего обоза. Всех лошадок поимённо помнит: Игренька, Каурка, Буланка, Серко, Гнедко… Раз уросливый Игренька от обоза отбился. Пошёл Пимыч искать его в степь. И в плен его захватили. Затолкали в фургон с другими пленными. Вдруг мотор заглох, машина встала. Немчура забегала, не понимает в чём дело, причину аварии ищут. Вдруг дверь фургона распахнулась. Старичок машет рукой: выходите, мол! На болото указывает. Пимыча осенило: там гать и спасение!.. Немчура, как очумелая, машину сдвинуть не могут, а что вокруг творится, не замечают. Боязливо вошли в болото пленные, а там гать твёрдая проложена. Вывела их в деревеньку, где наши. Очухались фрицы, кинулись в погоню, а перед ними – бескрайнее болото. Пальбу учинили. А спасённые уже жизни радовались. От счастья и о старичке забыли. А тот враз куда-то подевался, будто его и не было вовсе. Пимыч в церквушку надоумился заглянуть, Бога поблагодарить за спасение. В смертельных обстоятельствах неверующих нет. Молится, а на него с иконы старичок смотрит, тот, давешний: Никола Угодник, чудотворец!.. Вот такой у нас Пимыч, необычный! Медаль за Прагу имеет. В Берлине так фокстрот наяривал, что немецкие фрау к нему на шею кидались! Он гармошке и братьев-погодков Винокуровых учит. Голосистые, слаще Робертино Лоретти итальянского! Им бы на сцену! Да не пущают ревнители душевного равновесия, не сценично, не эстетично, не фотогенично! А они бы в хоре со всеми одинаково смотрелись. Завклубиха клуб открывает, когда картины привозят, а так он всё время на замке. А если бы братьев-песельников допустили, они бы так худсамодеятельность возвысили, все призы бы заняли на смотрах!.. Да, больно смотреть, как они с трудом передвигаются. А зимой: сугробы, гололедица. Взмахивают руками, подранки, еле на ногах держатся. Да ещё неприязнь терпят, что ходят не как все. Предлагали им в «советскую» избушку переселиться, в которую ты заселился, Николай. Всё ближе к школе. Отказались: «Движение – жизнь!» – говорят, стойкие ребята! Святая троица. Восхищаюсь ими! К директору школы обратился, чтобы походатайствовал проложить тротуар от их дома к школе. Да староват он стал, ни к чему интереса не имеет. А тротуар для всей деревни был бы спасением от непролазной грязи. Дико, деревня, а нет воды, чтобы детишкам купаться. Винокуров не зря при НЭПе винодельню поставил. Там обнаружил ключик с водой дивной чистоты. Из хлебного спирта возгонял пшеничную водку. Штофы с ней красовались в винных лавках по всему уезду. А ценители называли её белым вином. Софья Власьевна и часовенку на горушке порушила, и винокурню. И ключик заглох, затерялся. Мечта у меня, Николай, Соснувку в Сосновку переименовать. Давай выпьем за Сосновку!

  

Под впечатлением от рассказа «сосновского» мечтателя отправился Еланцев на поиски затерянного ключа. В зарослях татарника наткнулся на последние кирпичи винокурни. Клеймёные, сложил стопкой: может, сгодятся для школьного музея. Рогулиной начал тыкать дёрн. Поднялись жуткие полчища комарья, зудящие, гудящие, жалящие. Не ожидал такого сокрушительного нападения. Согнулся в три погибели под гнётом ужасной тучи. Энцефалитка не спасала: прокалывали насквозь, зверьё! Дрожащей рукой нашарил в кармане спичечный коробок. Не подумал даже о страшном пожаре. Вне себя от страха, обезумев, чиркнул спичкой. Огонь жадно, с треском начал пожирать сушняк. Вот-вот взметнётся пламя, и его не остановить, спалит деревню. С ужасом смотрел Николай на содеянное. Поджигатель!.. Остервенело начал размахивать рогулиной, пытаясь сбить огонь. Стянул энцефалитку, набросил на огненные языки, готовый и собой придушить огонь.

Треск пылающего травостоя, выстрелы хвороста заглушил треск ослепительной молнии. Грозовая канонада сотрясла всё вокруг. Грянул ливень. Зашипел, вспенился огненный дракон. Дымный, чадный, свернулся. От горечи пепелища в горле першило. Сквозь сетку дождя различил старика, сидящего на валуне. Того самого, которого видел у изголовья умирающего деда Шубина. Старик поднялся и исчез в седых прядях дождя. Пошатываясь, Николай подошёл к мшистому валуну. Провёл рукой по бархатному мху. Камень, реальный, никуда не исчез. Согбенно сел, обхватил голову руками: неужто сходит с ума?..

В небе взнялась радуга: нежная, переливчатая. Прохладный, освежающий озон обвеял Николая. Встал, подобрал посох. Из-под валуна сочилась вода, не дождевая. Чуток сдвинул его – ключик забился, засеребрился! Спустится ручеёк к бочажку, разольётся озерком. Вот будет радости ребятишкам! Конец августа на загляденье!

 

Возле райсовета у коновязи фыркали лошади, отхлёстывая хвостами оводов. На лавочке, понурившись, сидели просители. Николаю вспомнилась картина Мясоедова «Земство обедает». Он отмахал тридцать километров, чтобы просить о выделении средств на тротуар в Соснувке. Наконец чиновники отобедали, запустили страждущих: у всех свои нужды. И всех принять не успели.

– Рабочее время кончилось, приёма нет! – объявила секретарша.

Опустошённый, поник в приёмной Николай. В вечернем свете от окна вокруг последнего луча плавали золотистые пылинки… Наваждение, игра света!.. В углу сидел старик, тот самый… С тумбового канцелярского стола он взял чистый лист бумаги, согнул пополам – и повесил на солнечный луч! Николай обомлел.

– Что вы тут сидите? – накинулась на пару настырников секретарша. – Приём закончен! Приёма нет! – и остолбенела.

Николай всмотрелся в угол, но никого там не было. Секретарша кинулась в кабинет начальника:

– Вадим Аркадьич, Вадим Аркадьич, к вам тут посетители!

Тот вышел, оторопело вперился в листок на солнечном луче. Диковато посмотрел на Еланцева:

– Вы ко мне?.. Да-да, пойдёмте!..  – Хотел оглянуться, но лишь спросил секретаршу: – Шурочка, ты тоже видела?

Та напряжённо замерла и кивнула.

Боязливо выглянула в приёмную. С угасающего луча лист бумаги соскользнул на стол и встал шалашиком.

 

Перед первым школьным звонком Николай навестил мать. Поделился с ней переживаниями о видениях старца.

– Ой, сынок, иногда так хочется помочь людям! Но как с нашей-то физической немощью?.. Есть особые, благодатные люди, нисходит к ним Дух свыше, соединяется с их духом. А у Него гораздо больше возможностей. Стало быть, в наших грешных краях появился, по милости Божией, благочестивый человек, одухотворённый, наделённый даром сопереживания и неизмеримой силой. Слышит мольбы людские и спешит на помощь. Он многое может, для нас непостижимое.

– А я думал: игра света, воображение излишнее.

– Каждого человека чудеса посещают. Одних для того, чтобы уверовали, других для укрепления веры. Вот и ты, Коля, сподобился видеть старца перед вступлением на учительское поприще. Кстати, как тебе, сынок, в Соснувке?

– Будет лад – всё будет ладом!

 

Художник: Михаил Нестеров

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование