«Мне радостно, что есть кого любить…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

***

Вторую ночь ярится ветер,

Играя силою дурною,

Словно и он, как вражьи дети,

Решил идти на Русь войною.

Как объяснить его рычанье

И беснованья подоплёку?

Возможно, знают англичане,

Да больно путь до них далёкий.

И, если спросим, вряд ли скажут,

Всё сразу превращая в тайну.

Мы с ними в разных экипажах

Плывём по морю не случайно.

На их грот-мачте реет роджер,

Пиратской дерзости отрепье,

А наш державный стяг всё тот же

И то же в нём великолепье.

Мы лик Спасителя, как знамя,

Привыкли видеть над собою,

Когда идёт сразиться с нами

Разбойный люд, готовый к бою.

И потому скулёж и ярость

Врага любого в грош не ставим,

Чтоб вечным светом озарялось

Лицо Отчизны – к Божьей славе.

***

Достанет сил на ветке абрикоса

Раз десять подтянуться и, шурша

Листвою палой, выйти к водосбросу,

Где лёгкий пух сбивает с камыша

Не ветер, а взлетающая цапля,

И грустно вспомнить в сумеречный час

О том, как мы неповторимо зябли

У тех камней, что вряд ли помнят нас.

Чем он дышал тот август? Если вновь

Душа туда стремится поневоле,

Где камни проповедуют любовь

К такой же, как у них, нелёгкой доле.

А пух летит, и август безкорыстен,

Как Тот, Кто знает, видит наперёд,

Каких ещё ошибок или истин

В моём житье-бытье недостаёт.

Автопортрет

Себя возмужанием потчуя,

Я так же упрям и отходчив,

Как почва суглинная, отчая,

Когда её паводок точит.

Тяжёлый мой глаз, да не шарящий!

Я путь обретаю наощупь,

Как юный, поспорив с товарищем,

Я кладбищем шёл через рощу.

Не за море прочу, не за море!

О море тоскую, о море!

Как бедный ваятель – о мраморе,

С мечтой затаённой во взоре.

Не надо ни славы, ни золота,

Что дымом летят и золою,

Коль грешная память исколота

Незримою острой иглою.

Ещё бы добавил, да нечего.

Ведь роща, спустившись в овражек,

Настолько тиха и застенчива,

Что лишнего слова не скажет.

***

Вот какое у меня дело:

Я не ведаю своей доли.

Словно солнце за дома село

И не думает вставать боле.

Я ищу свою любовь – где там!

Её видели вдвоём с ветром.

Хороводила в ночном баре,

Восседала на пустой таре.

А народец оберучь грубый,

Целил в лоб, а целовал в губы.

Но ведь губы и глаза эти

Я один люблю на всём свете!

Я покамест не комок праха,

Я ревниво не лишён боли.

Потому-то и свистит птаха,

Одиночество сильней воли.

Одиночество живёт в тире,

Где затюканы свинцом звери.

Если пусть, хоть кричи, в мире,

Здесь открыты, хоть убей, двери.

Я приду сюда… Зайдусь взглядом:

Нет ли милой где моей рядом?

Жизнь загадана, как чёт-нечет.

Чем за пулю заплатить?.. Нечем.

***

…А птица с волей породнится,

Засвищет в солнечном дыму,

И я пойму – ликует птица!

Но что за птица – не пойму.

Ликует птица. К доброй вести!

Гнездится мята на лугу.

Я тополиный пух предместья

На чёрный день приберегу.

Я переполнен птичьим зовом

И всё мне слышится завет:

– Не разлучи судьбу со словом,

В такой разлуке правды нет.

Пусть донимают нас тревоги,

И всё же некая тщета

Связует судьбы и дороги,

Как птиц и волю – высота.

В Тюмени

Чей-то муж торгует берестой,

Сиплый, как яичница на сале.

Девушки, сияя красотой,

Голубя целуют на вокзале.

Тихий, как поречный сухостой,

Праздный, как топор на сеновале,

Я, как этот голубь, холостой.

Лучше бы меня поцеловали!

***

Не терпит жизнь ни лак, ни ретушь,

И в гуще сельского труда

Я слышу твёрдый говор: – Нет уж,

Мы от земельки – никуда.

И верно, что мы без землицы,

Родной, намоленной земли,

Когда в селе или в станице

Мы вместе с вишнями цвели.

А слобожане и поныне

У дома лепят огород…

Века минуют! не остынет

Любовь к земле. Наоборот

Она усилится с годами,

С любой управится грозой,

Чтоб свет земной сиял над нами

Цветастой радугой-дугой,

Как летний сад зеленокрылой

И лёгкою, как тень крыла,

Чтоб Русь родная с новой силой

Вершила славные дела.

***

Степная даль в июле золотиста,

А к августу – цыганисто смугла,

Не зря в неё влюблялись гармонисты,

Страдая по околицам села.

Нет, в самом деле, это ли не чудо,

Что сердцу с каждым годом всё слышней

Далёких лет сорочьи пересуды

И чьё-то понуканье лошадей?

Уж не моё ль, когда, двуконкой правя,

Возил я воду в бочке на культстан,

К прижизненной своей мальчишьей славе,

Которой был когда-то обуян?

Мне радостно, что был я водовозом,

Что льнёт душа к той дивной стороне,

Где пляшут ливни, бьют крылами грозы

И юность возвращается ко мне.

А следом – непонятное волненье,

Предчувствие любви ли? Вещих слов?

Как будто я достоин откровенья

Не только наших сельских петухов.

***

Чем бы и как ни хвались я,

Как я там ни куролесь,

В осени есть что-то рысье,

Что-то коварное есть.

Даже кружа редколесьем,

Даль озирая и близь,

Чуть зазеваешься если,

Сзади окажется рысь.

Ярым смертельным ударом

Шею сломает, губя.

Кровь, исходящую паром,

Выпустит вмиг из тебя.

Зря ли калина краснеет,

Зря ли рябина красна?

Вдруг повстречаюсь я нею

Или со мною – она?

Вдруг я беды не замечу

И поплачусь головой

За мимолётную встречу

С жёлтой и рыжей листвой?

***

Не язычник я. Нет, не язычник.

На спор забежать в горящий стог

Весело, должно быть! Необычно

Жизнь услышать, как единый вздох.

Весело!.. Но, ангелом хранимый,

Я не верю, что глаза в огне

Что-нибудь увидят, кроме дыма…

Наш огонь внутри, а не вовне!

Понял я, что никакого прока

В том, что, прозревая в страшный миг,

Вдруг откроешь, как ты одиноко

Смотришься в отрыве от живых!

Лучше уж занять себя починкой

Старой табуретки наумяк,

Не считая мелкою песчинкой

Жизнь души, летящую во мрак.

***

Не зря осенний ветер гнул

Камыш и вётлы над водою.

Душа моя ушла в загул

Давно исхоженной тропою.

И, как я сам себе ни лги,

Оправдываясь до упада,

За все промашки и долги

С лихвой расплачиваться надо.

А тех огрехов не сочтёшь,

Как по весне за пьяным плугом,

Когда вдоль пахоты бредёшь

В минуты редкого досуга.

***

Задумавшись о том, что ждёт в конце

Дороги от смирения к спасенью,

Мы часто видит на своём крыльце

Докучливых певцов столпотворенья.

Что движет ими, ежели у них

Глаза горят, как звёзды, что померкли?

Камлание прохвостов записных,

Да мысли, что снуют, как водомерки.

Они сильны подпольной колготой,

Далёкие от пахоты и жатвы,

Как будто бы на сходке воровской,

Дают друг другу прозвища и клятвы.

А нам не жить без света за душой,

Когда в дому сгущаются потёмки,

И молимся мы в схватке с темнотой,

Чтоб нам Спаситель подстелил соломки.

Чего желаем мы? Огня, тепла

Сердечного, семейного… любого,

Чтоб только не остаться без угла,

Что для крещёных Богом облюбован.

***

Даже, если жизнь темна

В нашем представлении,

То для Господа она

Светлое видение.

Он ведь сам и Жизнь, и Свет

В их единстве благостном.

И вины Его здесь нет,

Что живём безрадостно.

Что пришёл Он ко своим,

«И свои не приняли»,

А предстали перед Ним,

Как деревья в инее.

Что ни сердце – голый лёд.

Зимней стужи кружевце,

Стукни раз – и опадёт,

Под ноги обрушится.

Да ещё снежок летел,

Вьюгою подхваченный…

Что досталось нам в удел?

Тяжесть всякой всячины.

***

Переулком идёт листопад,

Как мальчишка, сбежавший с уроков.

Он свободе отчаянно рад,

Позабыв о грядущих попрёках.

Но денёк-то, денёк! Просто шик.

С перезвоном синиц и трамваев.

Он исполнен восторгом души,

Что незримо крылом помавает.

Ей бы птицей парить и не знать

Над землёй вознесённых кумиров,

Лишь Божественную благодать

Принимая как подлинность мира.

Зря ли, светом пронзённая высь

Будоражит нездешним простором,

Обещая нам вечную жизнь

Вместо той, что закончится скоро?

Все мы схожи с осенней листвой,

Если помнить о жизненных сроках,

И хожу я теперь, сам не свой,

Как мальчишка, сбежавший с уроков.

На золотом крыльце сидели…

Детская считалочка

В сарафанах, каких больше нет и не будет,

Окружали цветы золотое крыльцо

И встречали меня, словно близкие люди,

Моё прыткое детство запомнив в лицо.

Я не ведал ещё своеволия ветра,

Не ходил по дорожкам с погибельной тьмой,

Но откуда-то знал, что родившийся летом

Очень редко ложится в могилу зимой.

Это было наитие или же кто-то

Подсказал мимоходом и тут же забыл?

Я навряд ли скажу, открывая ворота

Перед тем, что былое пустило в распыл.

Не золою, так пеплом, не пеплом, так прахом

Возвращается к нам то, что грело сердца.

Оттого и гуляют метели с размахом,

И швыряют цветы с золотого крыльца.

Так чего ж я стою, верный давней подсказке,

Что родившийся летом зимой не помрёт,

Подбоченившись так, словно вышел для пляски

Из распахнутых настежь небесных ворот?

***

На качелях взлётов и падений,

Позабыв о славе и тщете,

Тот, кто захмелел от песнопений,

Божьей не изменит красоте.

Трудно оторвать его от лиры,

Много легче голову свернуть,

Иль, привычно обозвав задирой,

Выстрелить навскидку, целясь в грудь.

В перекрестье мнений и сомнений,

Зависти, обиды и вражды,

Будь ты недотёпа или гений,

Вряд ли упасёшься от беды.

В мире, что вскипает поминутно,

Трудно пену осадить, друзья!

Оттого и кажется жизнь мутной,

Грязной, как ручей после дождя.

Говорят, поэт, подобно птице,

Не скорбя подолгу ни о ком,

В единенье со своей цевницей,

Думает лишь о себе самом.

Только нет и нет! Неправда это.

Потому как, веря и любя,

Не рожала мать того поэта,

Что прожил бы только для себя.

***

Сижу, как дурень, в темноте.

Свет не включаю. Экономлю.

И по душевной простоте

Стихи слагаю. Суесловлю.

Как ни суди, как ни ряди,

А по-другому не выходит.

Ведь если б знал, что впереди,

Пророчествовал бы в народе.

***

Разломить ли на две половины

Эту жизнь, единую во всём?

В чём-то мы, конечно же, повинны

И безвинны тоже кое в чём.

Синева и голуби над крышей,

Первый гром и пение ветров,

Сердцу и душе даются свыше,

Как попутных дней молитвослов.

Не с того ли в свете мирозданья

У черёмух окрылённый вид?

Для меня полярное сиянье

Даже в их цветении сквозит.

Кто не знает этого, пусть знает,

И услышит, как Благую весть,

Что повинна красота земная

В том, что у неё поэты есть.

Что один из тысячи мальчишек,

Может, нынче, выйдя из ворот,

Ощутит нежданных чувств излишек

И глаголы жизни изречёт.

***

Зима была белей белил

И вместе с милою моею,

Подыгрывая снеговею,

Любила всё, что я любил:

Кусты рябины и крушины,

Детей, синиц непогрешимых,

И мой – увы! – не яркий дар

Блистать строкой за гонорар

Любила… Милая моя!

Безбожница, ворожея!

Причёску делала «гарсон»,

Смешно тропинку уминала

И так затягивала в сон –

Куда таблеткам люминала!

***

…И расчалит причалы мой катер,

И, нужду в ненаглядном терпя,

В доме стынущем, как дебаркадер,

Я знобяще запомню тебя.

В этой памяти нет середины,

Лишь края золотятся чуть-чуть

Оттого, что твой свет загрудинный

Лучезарней, чем плечи и грудь.

Нет прощения мне в расставанье!

Или, может быть, всё-таки есть?

Сам я выбрал себе наказанье,

По обидам, которых не счесть.

Как я был на скитания падок!

И, привечен чужим зимовьём,

Ставил петли я на куропаток,

Но те петли – на горле моём.

– До свиданья, – хриплю. – До свиданья, –

Повторяю опять и опять,

Как молитвенное заклинанье,

Призывающее благодать.

А причалы расчаливший катер,

Покачнувший рыбацкий баркас,

Уменьшает твой дом на закате,

Где в духовке не выключен газ.

***

Опять луна перевернулась

И дождь обмыл её опять,

И чья-то джинсовая юность

Себя пытается понять.

А я свою пустил по свету,

Устал испытывать обман

И неразменные монеты

В дырявый спуживать карман.

На собственной изведал шкуре:

Смотает с ног, кому невесть

Передоверит, обмишурит –

И с глаз долой! Какая есть.

Вот и шепнул я ей: – Изыди! –

И любо-дорого теперь

Не говорить того, что видел,

Когда захлопывалась дверь.

Другой поймёт непогрешимость

Её игры, а я уж – нет.

Всё, что могло быть, совершилось,

Дождём омылся лунный свет.

***

Не то цыганщина, что старый

Навек повязан бант с гитарой

И жизнь-копейка… Вдругорядь

Поранишь сердце – наплевать! –

Но кровь с цыганщиной, видать,

И та, что грезилась, как слава,

Чуть с лаской запоздала, глядь,

Уже не сладкая отрава –

Кислица, падалица…

***

Пустынных улочек темноты

Сгустились, видимо, к зиме,

Раз ни одной кричащей ноты

Не помнят камни их во тьме.

И тени телефонных будок

Не помнят резких женских слов:

– Была б любовь, измены будут.

Привет! – и серия гудков.

Наверно, так вот, непреклонны,

Собственноручно – только так! –

Египетские фараоны

Вскрывали трупы бедолаг.

***

Опять июль на листья молочая

Наносит пыли в палец толщиной

И вянет ежевика, источая

Похмельный запах щедрости земной.

В такие дни одна спасенье – лес.

Его листвы тенистая прохлада.

А помню, и другой был интерес:

Лежать под грушей дедовского сада

И думать изнурительно о том,

Как с девочкой, приехавшей к соседям,

В ночной тиши обнимемся тайком

И в степь уйдём, и час рассветный встретим.

Той груши, как и сада, больше нет,

Просватана былому тайна лета.

А девочка… так это не секрет,

Что без неё и памятного нету.

А память крепнет крыльями, и я

Страшусь души в предчувствии полёта,

Как будто вновь замаливаю что-то

Постыдное, как грех, как жизнь моя.

***

Отыграло светом половодье

И на берег выбрался ивняк,

Где сырые конские поводья

Лето намотало на кулак.

Встряхивает гривой смоляною

Мерин кособрюхий подо мной

И трусит дорогою степною,

Жалуясь костистою спиной.

Я мечтал сидеть в седле героем,

А сижу подпаском без седла.

Да и то, дают коня порою

Выкупать в реке – и все дела.

Но и всё же, детство свищет звонко,

На хребет подсаженное – оп!

Ёкает лошажья селезёнка.

Ну-ка, рысью, рысью – и в галоп.

Чтоб метнулись резвые полыни

Удали моей наперехват

И отстали где-то на равнине

Меж плетней, завалинок и хат.

Чтоб свечой во мгле потусторонней

Виделось родное поле мне,

Да поигрывал пером вороньим

Ветер на запаханной стерне.

Мне уже туда не возвратиться

Выросшему на солончаках,

Где заря, как рыжая лисица,

Рыщет в придорожных лопухах.

Не сыскать утраченного мною,

Хоть какая выгляни луна,

Оттого и грустно мне весною,

Зябко у раскрытого окна.

***

Стонет ветер, лишившийся крова!

И, охваченный холодом, я

С полувзгляда пойму, с полуслова,

Что я больше тебе не судья.

Кем-то третьим приручена сила,

Расчленившая напополам

То, что нас на земле единило

И даровано было лишь нам.

Так зачем в поминание наших

Недосказанных слов и речей,

Ты давала сцеловывать наспех

Блики света на тёплом плече?

Так зачем, с покаянною болью

Снова душу пустив на распыл,

Я люблю тебя первой любовью,

О которой и думать забыл?

Стонет ветер! Внезапно опомнясь

От признаний твоих второпях,

Что людей обручает бездомность

Да ещё одиночества страх.

Что в душе с наступлением ночи

У тебя просыпается зов

И кликушествовать, и пророчить,

И учить вот таких дураков.

***

Цари, священники, пророки,

Ткачи, жнецы и мукомолы,

Мы все, как бы в одном потоке

Одни используем глаголы,

Когда творим свои молитвы

И просим Божеской защиты

Всем воинам на поле битвы

Теснящим вражеских наймитов.

Всем людям, Господу известным

С рождения и до кончины,

Кто силе радуется крестной

И не привык менять личины.

Кто не шагает с ветром в ногу,

Уныло опуская плечи,

И, если падает пред Богом,

То и встаёт Ему навстречу.

Кто знает: нет молений лишних,

И мысль заветную голубит:

Как мы ни любим наших ближних,

Господь их всё же больше любит.

***

Отзываясь на солнечный шорох стрекоз,

Наливаются силой репей и рогоз.

Набирает июнь потолок высоты.

Крышу черепа сносит порыв красоты!

Обиталище вечности света полно,

Залетают стрижи в слуховое окно!

Закипают моря миротворных кровей!

…Вспоминаю Тебя на постели моей.

***

Ещё к утру не стыла черепица

И сохла по закату пастила,

И, битая прожорливою птицей,

Забыто осыпалась чечевица

В той памяти, что ты не сберегла.

И речка, добежав до чернотала,

Решив, что лето выжжено дотла,

Забилась в камыши, в туман ушла,

Хотя у августа из поддувала

Ещё летела синяя зола.

***

Забывший правила успеха

Иным я правилам учусь,

Улавливая жизни эхо,

Шум крови в раковине чувств.

Души заёмная свобода

Не помнит граней бытия,

Так женщина после развода

Под ливнем пляшет – ай да я!

Но стрелок бег на циферблате

Мне почему-то не даёт

Забыть о Понтии Пилате,

Который год, который год.

***

Сгорбатили ветра дворовый тополь.

Но всё же зелены его крыла,

Как зелен в мае город Севастополь,

Исполненный и света, и тепла.

Душе обрыдли вражеские вопли!

Хотя понятно: как ни балагурь,

Из нечисти не выбить и оглоблей

Безумием взлелеянную дурь.

Как пращуры, стараясь не прохлопать,

Не проморгать предательство бояр,

Мы все должны и в храмах, и в окопах

Молиться Богу и держать удар.

Молиться за Донбасс и Запорожье,

За Киев – матерь наших городов,

За тех, кто умоляет Матерь Божью

Держать над ними чудный свой покров.

Уставшему от всяческих новаций,

Мне радостно, что есть кого любить.

А то, что за Россию нужно драться,

Об этом можно и не говорить.

***

Человеческую участь

Понимает наш народ,

Как особую живучесть

В море всяческих невзгод.

Пусть же он, душою чуя

Бездну времени под ним,

Не утратит суть святую

Этой стойкости. Аминь.

Изображение: из открытых источников.