М. Булгаков как… левый диссидент

1

53 просмотра, кто смотрел, кто голосовал

ЖУРНАЛ: № 187 (ноябрь 2024)

РУБРИКА: Литературоведение

АВТОР: Воложин Соломон

 

Изображение из открытых источников26 ноября 1919-го года, за 4 месяца до того, как Грозный стал советским, газеты опубликовали первое произведение «Грядущие перспективы» Булгакова, сменившего профессию врача на писательство. А там про белогвардейскую Россию написано:

«…вечно помните социальную революцию!»

Что для дальнейшего, для СССР, имело обратный смысл по переродившемуся через несколько лет Булгакову: мало социальной революции – надо под неё изменить и человека.

 

Булгаков, как левый диссидент, был в ярости от внимания советской власти к материальной стороне жизни. И ненависть свою к рождённым ползать в пьесе «Александр Пушкин» выразил в ненависти к пресмыкающимся в последние дни Пушкина, – выразил тем, кто имел к нему касательство. А ненависть эту подчеркнул… отсутствием Пушкина в пьесе. Ибо поэт – образ, грубо говоря, коммунизма, когда люди будут жить искусством (творчеством или сотворчеством). А тенденции к этому вокруг себя, в 30-е годы, Булгаков не видел. – Вот и нету Пушкина среди действующих лиц.

Всё, что вы прочли выше, читатель, я считаю, было содержанием подсознательного у Булгакова идеала благого для всех сверхбудущего. Он не одну вещь написал, будучи вдохновлён таким идеалом.

У меня был наилучший товарищ. Умел слушать и умнейший. Мы с ним вечно спорили, ибо были идейно противоположны. Я был, так сказать, за коммунизм, он… Я не знаю… По противоположности надо назначить ему быть за капитализм? Но он, вроде не был за принципиальное неравенство…

Я тоже умел его слушать. И принял его точку зрения.

Я с ним поделился своими рассуждениями и вычислениями, что США не были Луне. Он ответил, что США великая страна. (Он сам сделал много изобретений, и его США пленяли за технический гений её народа.) И в качестве великой страны, осознаваемой её президентом, она-де не могла себе позволить сделать такой всемирно-исторический подлог.

Я посчитал такой довод веским. И перешёл на его точку зрения.

Зря, как оказалось. Оказалось это много лет спустя и после смерти моего товарища. И оказалось в результате моего чтения обзора одного. Я уж не вспомню всё… – В общем, советские учёные на мизерном количестве грунта с лунной поверхности сделали открытие. (Суть я забыл.) А США привезли с Луны многие килограммы этого грунта, но открытия почему-то не сделали. И учёные многих стран, которым они уделили какое-то количество этого грунта, тоже этого открытия не сделали. Что немыслимо. Почему? Его сделать было естественно и просто. – А причина простая. Этот американский грунт – не с лунной поверхности.

Мой товарищ ошибся в предмете величия США, думая про технику. США велики чувством своей исключительности. С такой точки зрения её президенту было плевать на историю. Надо было обойти СССР в космическом соревновании – это было достигнуто, пусть и только во мнении людей.

Но был ли мой товарищ принципиально за капитализм, я сомневаюсь. А вот на СССР, предавший коммунизм, в тайне от самого себя мог иметь зуб.

 

Поэтому, читая меня, выводящего Булгакова левым диссидентом, он не мог не признать моей правоты. А в чём была исключительность моего товарища? – Он признавал мою правоту, если я был объективно прав. Он мельком признал и правоту насчёт Булгакова. И поэтому я думаю, что он не стал читать моего ему подарка на 70-летие. Я ему подарил бумажную книгу, подборку моих статей о Булгакове. Сын отнёс в издательство диск (или что там), на котором были подобранные мною электронные файлы, те там распечатали, переплели и получилась книга.

А потом, обретя компьютер, мой товарищ вообще отказался меня читать. «Убеждаешь, – говорит, – а я так не хочу». И вскоре он умер. А я живу и так и не встретил на свете никого, кроме него, кто бы соглашался считать меня правым, когда я бывал прав.

А сейчас я, вот, читаю пьесу и поражаюсь встречающимся странностям. И некому оценить…

«Гончарова (напевает). ...и печальна и темна... Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна... буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя... то, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя...

Битков [часовщик]. Какая чудная песня. Сегодня я чинил тоже у Прачешного мосту, на мосту иду, господи!.. крутит! Вертит! И в глаза и в уши!..

Пауза.

Дозвольте узнать, это кто же такую песню сочинил?

Гончарова. Александр Сергеевич.

Битков. Скажите! Ловко. Воет в трубе, истинный бог, как дитя... Прекрасное сочинение».

Если б не это «в трубе», было б совсем грубо: в щелях, в трубе – да, но не «на мосту». У Булгакова, правда «вихри снежные крутя». И я, помня сюжет, понимаю эти слова, как описывающие видимое лирическому герою через окошко. И мне бьёт по нервам: «странность!», – читая, что Битков воспринимал то же иначе: «И в глаза и в уши!..».

А всё потому, что Битков низок. Его, да, наняли жандармы что-то у Пушкина стащить предосудительное:

«Битков, оставшись один, прислушивается, подбегает со свечой к фортепиано, рассматривает ноты. Поколебавшись, входит в кабинет, читает названия книг, затем, испуганно перекрестившись, скрывается в глубине кабинета. Через некоторое время возвращается на свое место к часам в гостиную».

Но свою нечуткость к поэзии он успел проявить – в песне-то ясно поётся: «у окна». А изобразить компетентность нужно.

А что так у Булгакова тонко… Так это от ненависти к материалистам, с которыми коммунизма не достигнешь.

 

Или вот странность: Никита, слуга Пушкина, лезет со своим волнением, что, вот, и ценности сестры Натальи Николаевны пошли в залог… – Слуга же. Какое твоё дело? Но дворовый – как родной. А родня живёт материальным. Даже если она живёт рядом с гением. И на слугу передаётся. И Булгаков в бешенстве. Потому так объективен и тонок, и потому – странность.

Не потому же ли и сестра, Гончарова, так уверена, что всё заложенное выкупят обратно? Что: государь, заинтересованный в её сестре, как-то повлияет на хлипкое материальное положение семьи поэта? – Опять психологическая тонкость, происходящая от обострённой ненависти Булгакова ко всеобщей меркантильности. Гончарова – в смысле – торгует красотой Пушкиной… Все ж в СССР знают, что после смерти поэта царь взял все долги на себя. Вину-де искупал, что за Натальей Николаевной ухаживал.

Я прямо представляю, как кровь кипела в жилах у Булгакова, когда он это сочинял, а вокруг, в СССР, то же самое, антидуховное, хоть победила революция.

Никита этот – бревно. Ничего не понимает. И того, что поэту в самовольной ссылке в деревне – творческая смерть. Правда, чуя, что в Петербурге – тоже смерть. (Расчёт же на восприемника, до тонкостей знающего историю последних дней Пушкина.)

Собственно, неминуемая смерть поэта для Булгакова в 1934-1939 гг. – образ того, что настанет в 1991-м. Пьесу не зря не хотели было разрешать исполнять.

А я, собственно, и влюблённость Наталии Николаевны в Дантеса понимаю как образ трагического перегиба ленинистов-сталинистов в сторону экономики.

При этом карасём-идеалистом Булгаков не был:

«В Германии Бавария является центром фашизма, Саксония – коммунизма. Возможно, что мир, действительно, накануне генеральной схватки между коммунизмом и фашизмом… 18.10.1923» (https://proza.ru/2020/07/03/1293).

Немыслимо, чтоб он утратил своё провидение 10 лет спустя и далее. Но. Одно дело – реальность и сознание, другое – прорыв сознания подсознательным идеалом. – Вот и получается странность – образ страдания от примата материального над духовным.

А Бенедиктов зачем введён?

Там всё повторяется: «Бенедиктов подавлен». – Салтыков, библиофил, имеет его как объект для насмешек. А у Булгакова, чуется, цеховая гордость за поэтов.

И ярость на этих ценителей с их исключительно общими фразами.

(Ну так я почему-то утрировано понимаю внешне обычные диалоги. – Почему? – Влияет экстремизм того идеала, которым я наделил Булгакова.)

И вот второе действие.

В нём, по Булгакову, было и косвенное объяснение Николая I в любви Наталье Николаевне, и ошибочно он принял подслушивающего Долгорукова за Пушкина, и этот Долгоруков, известный фрондёр, развернул своё яростное нутро. (Все знают его как автора позорящих Пушкина писем.)

А Дантес подаётся красиво. И в первом действии и, вот, во втором. Неподдельная страсть. – Чего это образ в 30-е годы СССР? Не Троцкого ли? Троцкий ведь теоретически прав: нельзя построить в отсталой стране социализм во враждебном капиталистическом окружении. Материальные интересы слишком сильны. (Через 50 лет это подтвердилось фактически. А Троцкий об этом предупреждал. А Булгаков как бы чуял.) – Соответственно:

«Музыка загремела победоносно».

Она у Булгакова по ходу действия победоносна в связи с победительностью Дантеса. Он каждый раз повергает Наталью Николаевну в крайнее состояние духа.

 

А вот Воронцова, и в первом и во втором действии выступающая за Пушкина, наверно есть образ биолога Кольцова (умер в тот же год, что и Булгаков). Тот занимался евгеникой. Булгаков тоже её коснулся в саркастическом духе в «Собачьем сердце».

«Вас надо убить как собаку!» – говорит она Долгорукову. Но у Воронцовой это только слова. Правда, слова – тоже оружие. Но слабое. Как кратковременно её пребывание на сцене по воле Булгакова.

Охранку, как инструмент в создании нового, коммунистического человека противопоказанную, Булгаков для времени Пушкина создаёт такой же могущественной, как для времени Пилата. И вызывающей ужас. Практическое соучастие Николая I в непредотвращении дуэли сочинено. А за дуэли приговаривали к повешению. – Пушкин, по пьесе, был обречён при любом исходе дуэли. – Как СССР при негуманитарном превалировании в его жизни расчёта, что бытие определяет сознание.

Непереносимой жутью веет в конце второго действия от предусмотрительности Бенкендорфа, вменяющего Дубельту в обязанность, чтоб дуэлянты не заблудились при поездке на дуэль.

И на гениальность Булгакова почему-то иррадиирует эта жуть.

Вспоминается мнение, что СВО не началась раньше, чем Китай убедился в непримиримости США к нему, что темп СВО тоже чем-то обусловлен…

Третье действие. Сплин Дантеса от непрекращающейся метели. Сама зима в пьесе представляется образом. – Чего? – Что если из-за принципиальной ошибки Ленина брать власть в свои руки в 1917 году? Вопреки Марксу. Завёл Россию не на ту сторону истории.

А вот то, чего не ждал от себя – слёз.

Пушкин смертельно ранен, везут домой. А там...

«Никита в очках, с тетрадью.

Никита (читает). "На свете счастья нет..." Да, нету у нас счастья...».

Своих слёз я не понимаю и не хочу разбираться.

Или нет. – Я думал, что вернуться к настоящему социализму (с отмирающим государством, как по Марксу {а когда отомрёт – настанет коммунизм}) можно было в конце 60-х годов при наступлении ядерного паритета с США. Этого не случилось, наступила реставрация капитализма. Но самому капитализму приходит, вот, конец в самой его метрополии (некого больше грабить). И вот пахнет, что до отмирающего государства далеко, как до горизонта. Так что: не будет коммунизма?

Булгаков же роль прозорливца на бытовом уровне даёт Никите. Ну тот так понимает. Так понимает же! Тёмный народ, а на дороге понимания находится. Даже Битков, зарабатывающий доносами, и тот сколько-то да понимает. А вот Наталья Николаевн сделана образом главного, по Булгакову, зла в СССР – отсталости в области гуманитарной. С 30-х годов в искусстве действует командная система, словно тут отрасль хозяйства. Булгаков этого не знал, но мог предчувствовать что-то, что с 1925 годов Выготский не публикует своё открытие художественности из боязни быть обвинённым в идеализме. И вот в пьесе Наталья Николаевна говорит: «я никогда не слушаю стихов». Тогда как Булгаков и его первоначальный соавтор, Вересаев, не могли не знать, что та «участвовала в литературных делах Александра Пушкина» (Нейро Яндекса). Я представляю, с какой писательской ненавистью он отступает от фактов её жизни.

Горькое издевательство над своим подсознательным идеалом у Булгакова в том, что доносчик Битков суетливо отправился доставать доктора. Это как предсказание явления Андропова, гэбиста, направившего страну на следование идее конвергенции социализма (так называемого) с метропольным капитализмом. (Стихи-то Биткову таки нравятся.) На что мог быть способен спасённый Пушкин? СССР упомянутая идея убила изнутри… при благом намерении принявших её верхов.

И вот последнее, 4-е, действие. Умирание отсутствующего на сцене Пушкина как провидческий образ умирания так и не совершившейся никогда реально советской власти в СССР. Ведь ещё в марте 1991 года народ на референдума проголосовал за сохранение СССР…

«С улицы доносится по временам глухой гул толпы».

– Все вокруг Пушкина хлопочут о его выздоровлении…

Эта почти сходящая с ума Наталья Николаевна… «Спасайте человека!» Крючков, председатель КГБ, искренне хотел сохранить СССР, заменив тряпку Горбачёва на железного Ельцина, да тот струсил своего окружение и предал Крючкова… Обобщённо и образно – пустые порывы мечущейся Натальи Николаевны.

Ну и т.д. и т.п.

 

Чтение в толпе перед домом Пушкина стихотворения Лермонтова (поэта, как бы принявшего эстафету от Пушкина) это тоже образ-предвидение Булгакова народной реакции на 90-е годы и слогана «Назад! в СССР!».

И – какой-то переродившийся, что ли, Битков сопровождает гроб в Святые горы. Эволюция человеческой природы, по Булгакову, она есть.

 

 

Изображение из открытых источников.

   
   
Нравится
   
Омилия — Международный клуб православных литераторов