Пятьдесят копеек

 

Однажды в городе Ш. произошла занятная история, такая, что на грани вымысла и правды. Гражданин Кипарисов, преуспевающий бизнесмен, любящий муж, словом, замечательный человек, в обеденный перерыв прогуливался по набережной, что была недалеко от его офиса, и заметил что-то под ногами. Оказалось, на асфальте лежала кем-то брошенная монетка. «Поднять или нет?» – пронеслось в голове.

«Тебе-то она зачем? – говорил один голос, ласковый и нежный. – От пятидесяти копеек не обеднеешь, но и не разбогатеешь. Уж лучше пусть её бедняк какой-то поднимет, ему она нужнее».

А другой голос, видимо, злой и жадный, кричит ему: «Что ж ты стоишь, как разиня! Гляди, даже дитя тянется к денежке. А ты не дитя, поди, должен в деньгах толк знать!»

Естественно, разболелась у Кипарисова голова. Даже качнуло его пару раз, а июньское солнце ударило молотком по самой макушке. Кое-как нашёл он скамейку, сел, отдышался. Перемешалось всё: думать не может, рассуждать – тем более. В общем, какой голос победит – так тому и быть.

Первый голос, такой же добрый, как и сам Кипарисов, уговаривает: «Жадность не доводит до хорошего. Ты же всегда таким щедрым был! И деткам помогал чужим, и братишек своих с мамой не забывал! К лицу ли тебе ползать по асфальту? Ты что голодаешь? Раздет? Убогой?»

И вроде убедил этот голос. Вспомнил наш герой избушку, где родился и вырос, деревенский быт, как они впятером с мамой там ютились, как он в большой город учиться поехал… Утром и днём – в универе, точит гранит науки, а вечер настанет – садится на велосипед, яркий портфель на спину и, здравствуй, 1 мая, День всех трудящихся! А потом братишки друг за другом в школу собрались. И форма нужна, и ручки-тетрадки, да только где же ты их найдёшь, в деревне-то? Обходились бартером: мама творог, мясо посылает, а он – одежду да сгущёнку, макароны, рис и др. Вот и учёба позади! Кипарисов – работник низшего звена. Опытные юристы с документами работают, а он за кофейком бегает, к тому же наперегонки. Целый год «проработал», а толку нет – уволился. В другой фирме пошло дело лучше: с первого дня доверять стали. Сначала – младший юрист, затем – просто юрист, а потом – начальник юридического отдела. И все эти годы Кипарисов, как и прежде, помогал своим: то вещами, то деньгами, а то и трудоустройством.

Со временем наш герой сделался ещё добрее: стал детские приюты посещать и дома престарелых. Конечно, миллионов у него не было, но с миру по нитке, как говорится, а рубаха получится. В это время стали к нему интересные идеи приходить. Как-никак карьерного роста нет, «выше директора не прыгнешь», а застой наш герой не терпит: ему перспективы, движение и развитие подавай. Вот и решил Кипарисов, что на дядю работать в его тридцать с лишним нехорошо, а потому сам решил стать большим начальником. Открыл ООО, то есть с нуля начал. А потом настало самое трудное – поиск первоклассных специалистов. Он искал таких, каким некогда был сам: с горящими глазами и безудержным желанием работать. И хотя приходилось нелегко, а порою и вовсе тяжко, но Кипарисов и с этим справился. Бизнес поехал в гору.

И вдруг, как и все люди, наш герой влюбился! Служебный роман перерос в церемонию бракосочетания и новую молодую семью. Вот и настало оно, настоящее счастье! Всё, что только может желать мужчина, у Кипарисова есть: и успех на работе, и уют в доме. Жена-красавица, два сына: один – спортсмен, другой – отличник; дочка – тоже красавица. Много друзей, часто в гости ходят и к себе приглашают. И денег на всё хватает, хотя это, как известно, явление редкое. И как всё отлично было до той самой минуты, как он монету увидел!

Вот уже решился: «Не буду брать её, мимо пройду!» А злой голос как запричитает: «Ты что же самым богатым стал? Разве бывает денег достаточно, а тем более – в избытке? Ты – бизнесмен, а, значит, должен всегда и во всём выгоду видеть! Эта монета ждала тебя не один день, её небеса послали». Но подобные аргументы Кипарисова не убедили. Деньги давным-давно перестали быть его целью. Теперь было важно, не как их заработать, а как грамотно потратить, с умом.

Тогда тот же голос, не желая отступать, добавил: «Копейка рубль бережёт». И вспомнил опять Кипарисов свою юность, молодость, как трудился курьером, как обманывали его то клиенты, то работодатели. Никто не жалел его, не думал, что он, семнадцатилетний паренёк, в семье за отца был. Но этого никто не знал, никто не видел, а, может, и не хотел знать или видеть. А ведь это было. «Ты гнул спину за копейки, а теперь неужели не имеешь право поднять эти несчастные пятьдесят копеек?» – кончил злой голос.

Жребий брошен, выбор сделан. Кипарисов вскочил со скамейки и, не стесняясь прохожих, схватил монету. Громко крикнув «Моё!», он галопом побежал к парковке, вероятно, боясь, что кто-то погонится за ним и отберёт находку. Не погнались. Лишь странно посмотрели на него и покрутили у виска. А, когда увидели, что бегун на крузере скрылся, повторили последнее движение.

С того дня и повалилось всё из рук. Не заметил Кипарисов, что чем-то заболел, а окружающие заметили. Сначала он стал ревнив до безумия. Поедет жена с подружками по магазинам, а нашему герою везде измена мерещится, сначала не хочет отпускать и ищет причины, затем – сдаётся и отпускает, но посылает слежку, а порою, всё чаще и чаще – бросает все дела и сам следит. Только своим глазам верит, думается ему, что перекупили охранников.

Покинул его сон. Ещё бы: не доверяет никому. Даже детям. Да и сомневаться стал: его ли это дети? Вот Вадим, старший сын, занимается боксом, физически развит, сложен не по годам. Но разве был он таким в его годы? Не был, в том-то и дело. И не думает наш герой о том, что для того Вадима в спорт и отдали, чтоб он, слабенький от рождения, возмужал и превратился в исправного паренька. А Димка, младший сын, всё с уроками возится. «Я таким заучкой никогда не был», – говорит себе Кипарисов, забыв, что именно хорошая учёба позволила ему, деревенскому парню из бедной семьи, поступить в государственный университет да ещё на бюджетное место. А дочка Соня вообще ни на кого не похожа: ни в него, ни в жену.

Приходят братовья в гости, так он их упрёками осыплет и сразу прогонит. А мама нагрянет – ни с того ни с сего ругается: «Загубила меня, – кричит вдогонку, – я и юности не видел. То одежду требует, то крупу». Марина Сергеевна молча заплачет и пойдёт прочь. Через несколько дней приходит снова: переживает, сын всё-таки, хоть и взрослый. А он слышать её не хочет: уходи и всё тут.

Уже и на работе заметили: начальник явно не в себе, будто с цепи сорвался. Ко всем придирается по причине и без причины, наставления читает. В общем, возомнил себя чуть ли не Богом. Что ни день – планёрка, что ни ошибка – строгий выговор, а чаще – увольнение. «Так доувольнялся, что работать некому стало». Но, удовлетворив своё эго, Кипарисов, всё равно сердится, но, конечно, не на себя, а на них, что «растоптали его многолетний труд».

Со всеми поругавшись, сидит наш герой в кабинете и смотрит в стену, что напротив. А на стене той фоторамки висят. И тогда, мучимый совестью и несчастьем, запускает он горшки с фиалками в некогда любимые портреты. «Вот вам!» – кричит, а новые сотрудники боязливо переглядываются. Наконец, цветы в кабинете и во всём офисе кончились, вместе с ними и фоторамки – ещё один день долой.

И сам уже Кипарисов видит и понимает: жизнь идёт под откос. Бизнес рушится, жена и дети ушли, а братовья и соседи к нему дорогу забыли. Что-то надо делать. Что, не знает, но надо. Спросил бы у кого, так все разбежались, а впрочем – нет, не разбежались, разогнал. Сами виноваты.

Сердце не камень! Марина Сергеевна, единственная, кто не обиделся на нашего героя – ибо мамы не могут обижаться на детей – пришла к нему снова. Двери открыты, в доме погром. Сидит Кипарисов на диване и что-то пьёт из горла, вероятно, очередной коньяк. Мама тихо и спокойно, без упрёков входит в кабинет.

– Здравствуй, сыночек! – говорит она, еле сдерживая слёзы. – Все тебя покинули. Но мы это поправим.

– Не нужно ничего. Я нынче прозрел, слышишь? Знаю теперь, чего вы все возле меня крутились: вам не я нужен был, а мои деньги! Я раскусил вас. Хватит притворяться! И не жалко Вам, мамаша, на меня время тратить? Уж лучше б работать пошли, чем на шее сидеть.

– Так я работаю, сыночек, работаю, ты же знаешь, – оправдывалась мама.

– Мало работаете, вот и кружите надо мной, как вороны. Обезумели от жадности!

– Верно говоришь, сынок. Сколько ж бед на свете. А от чего, думаешь? От денег, их недостатка или избытка.

– Ты мне, мамаша, моралей не читай. Со своими деньгами сам уж разберусь. И вообще шла бы ты отсюда. Что толку теперь-то прибедняться?

– Я уйду, уйду, сыночек, – произносит старушка хриплым голосом. – Расскажу тебе историю и уйду. Навсегда, коли прикажешь.

– Давай, рассказывай. А после, чтоб духу твоего не было, – отвечает сын грозно.

Не спросив разрешения, присела Марина Сергеевна на краешек кожаного дивана и взяла сына за руки.

– Холодные они у тебя. Помнишь, сосед у нас был? Дед Архип? У него тоже такие руки были. Болел он часто и рано помер. А какой он, здоровенький, крепенький был? Каждый день зарядку делал, и в проруби купался и в банях засиживался! У нас в деревне не было мужика сильнее и крепче его. Бывало, вместо лошади запрягут – пашет, люди вилами копают – он голыми руками. А потом и вовсе сдурел: дом забросил, хозяйство да в лес ушёл, чтоб «дарами матушки-природы питаться». И воду пил студёную, и на скалах спал. Нашли его почти при смерти. Сказал он мне шёпотом, что пообещал ему кто-то эликсир вечной молодости. Привезли, купил. А как выпил его, так и стало твориться что-то непонятное. И поделать ничего не может, а чувствует, что надо. Тогда посоветовала я: выбрось монетку на здоровье и пройдёт твоя хворь. Подняли мы деда Архипа на ноги. Ещё пять лет после того прожил. Видишь, как оно случается: кому помогают деньги, а кому – вредят.

Внимательно выслушал наш герой эту историю. И вспомнилась ему та монетка. Как он бросился за ней, словно зверь какой, а потом побежал. И так стыдно ему стало. Выходит, победил злой голос? Ведь это он нашёптывал ему эти ужасные мысли! Ведь это он вселялся в его тело и душу, когда Кипарисов следил за женой и увольнял людей направо и налево! И рассказал тогда сын матери про тот случай. Пожалела его мама и добавила:

– Это злые духи тебя искушали и не искусили до конца, потому что в сердце твоём поселилось сомнение. Доброе у тебя сердце, чистое, я знаю. Не прогнило оно, сколько бы кто ни старался. От этой напасти одно лекарство.

– Что ж за таблетка?

– Не таблетка. Здесь клин клином вышибать надо. Ты должен в том же месте выбросить монетку да такую, чтоб большего достоинства была.

На следующий день поехал Кипарисов на ту же набережную. Стояло жаркое лето, славное, как и год назад, когда он схватил те злосчастные пятьдесят копеек. Сел наш герой на скамейку и достал портмоне. Искал, искал и нашёл: три десятирублёвые монеты. И давай бросать: одну бросит – легче, вторую – ещё легче, третью – совсем хорошо! Смотрят на него люди и диву даются: чтоб богатые деньги хватали, помнят: в том году был случай; но чтоб деньгами раскидывались – никогда. Нищие упали на колени, подбирают с асфальта, дерутся, на всю набережную крик стоит. А Кипарисов говорит: «Подходите, у меня ещё есть».

– Чего ты, дяденька, деньгами разбрасываешься? – недоверчиво спросил мальчик лет шести.

– С жадностью прощаюсь! – радостно ответил Кипарисов. – Когда мы ставим деньги во главу угла, нами овладевает жадность. Она делает дурные поступки и рушит нашу жизнь. Я только теперь вырвался из этого плена.

– Странный вы народ – богатые, – проворчал один старик, проходивший мимо. – И кто вас разберёт?

Вернулся наш герой домой. Постепенно стало всё налаживаться. Сначала помогала только мама, помирился с братовьями, и они присоединились. А вскоре вся семья во главе с Кипарисовым приехала в его офис и извинилась перед работниками. Уволенных восстановили, в кабинете убрались. Потом и с соседями, и с друзьями отношения наладились.

Потекла жизнь Кипарисова, как прежде, спокойно и размеренно. После той истории поняли все, что ничего чужого им не надо, ни пороков, ни болезней, а потому не поднимали ничего с пола, а брошенные монеты и вовсе обходили стороной.

 

 

 

 В клуб приехало кино

 

Хорошая новость вмиг разнеслась по деревне. Помнится, шла я в тот день с девчонками из школы. Майское солнце предвещало замечательную погоду, в лесах уже вовсю шумела молодая зелёная листва. Машка, Ленка и я стали весело щебетать о том, что будем делать на выходных. Тут-то и появился на нашей дороге Петька Иванов, новый пастух, парень лет четырнадцати-пятнадцати, немногим младше нас.

– Привет, девчонки! – говорит он по-взрослому, а сам держит в руке какой-то прутик. – Слыхали новость?

Мы переглянулись и с любопытством спросили:

– Какую новость?

– Ко мне старший брат погостить приехал, Максим.

– Конечно, слыхали, – мы разочарованно вздохнули и махнули правой рукой. – Это все уж знают.

– Только это не всё! – Петька улыбнулся. – Брат с собой механика привёз, Лёшку Гусарова, который в том году приезжал. Так вот этот механик у нас теперь. Говорит, в субботу кино будет. Во Владимировке уж видали его, завтра и мы поглядим.

– Про что кино-то? Про любовь, надеюсь, – сказала Ленка, самая смелая из нас и, по словам моей мамы, самая «языкастая».

– Про деревню, про парней и девушек. Брату понравилось. К тому ж ещё и двухсерийное! – протянул он важно.

Возвратившись домой, я решила поговорить об этом. Было ясно, что отец разрешил бы в любом случае, а вот с матерью не так. Если она не позволит, значит, дела мои плохи. Тем временем мама в цветастом платке и домашнем халате подметала на веранде. Брат Васька, которого встретила возле ворот, сказал, что «гром миновал», и в тот момент стало понятно: лучшей минуты не найти.

– Мама, – начала я робко, – завтра в клубе кино будет. Очень пойти хочется. Отпустишь? – прошу жалостливо.

– Что ещё за кино? – ответила мама строго. – Я тебе на выходные стирку приготовила. Уроки не сделаны, на веранде и в бане убраться нужно. Даже и не думай. Вот ещё! Глупости!

– Пожалуйста, мама! – настаивала я. – Все девчонки пойдут: Машка, Ленка и другие тоже. А кино интересное, говорят.

– Прямо-таки интересное! И про что ж?

– Про любовь, – отвечаю стыдливо и добавляю. – А ещё про деревню, про хозяйство, как люди живут.

– И зачем смотреть, если всё, как у нас? Коров али свиней никогда не видала? – спросила мама таким тоном, что стало страшно. – В наше время не было никакого кина, и ничего живы-здоровы. И про любовь не знали: кого отец выберет в мужья, за того и выходили. Удумала: видите ли, кино! – на секунду мама о чём-то задумалась, вероятно, о прошлом: о своей юности и молодости, о семейной жизни, которую они с отцом, по её словам, «как кошка с собакой прожили».

– Так и быть, – произнесла она, отступив. – Дам тебе денег, но чтобы в десять дома была.

– Как же я смогу быть дома в десять? Кино двухсерийное. До десяти только одна серия идёт, а вторая до половины двенадцатого. Лучше никуда не пойду! – заявила я. – Зачем ходить, если не узнаю, чем дело кончилось.

– Слышать не хочу! В десять и без разговоров! Дверь запру – ты меня знаешь. Коли всю работу сделаешь, пойдёшь, не сделаешь – и одной серии не увидишь.

Я так обрадовалась! Стала обнимать её и целовать:

– Спасибо, мама! Спасибо, родная! Ты не представляешь, до чего я теперь счастливая! Всё сделаю, всё, что скажешь.

– То-то же, – ответила мама своим привычным, командным голосом. – Это ещё не всё. Мишка с тобой пойдёт, – добавила она.

– Зачем же он пойдёт? – смутилась я. – Подружки обещали зайти за мной. Да и неудобно это. Что он – сторож мне?

Но мама была непреклонной. У неё очень тяжёлый характер. Оно, конечно, понятно: воспитывалась в строгости, росла в многодетной семье, где никто не балует и никого не выделяет. Трудно нам, детям, с ней приходилось, но мы знали, что родителей не выбирают. Конечно, она тоже любила нас, просто не умела этого показывать.

– Знаю я твоих подружек! – запричитала она. – Особенно Ленку, непутёвую эту. Мать на себе весь дом тащит, а ей хоть бы хны! Ничего, не стыдно! Стыдно – в подоле принести, вот что стыдно. Тем летом у Русаковых, помнишь, дочка брюхатая пришла? Видать, кино скучное попалось! Какой срам! На неё все пальцем показывали, вот и убёгла девка в город, а мать до сих пор с опущенной головой ходит, людям в глаза смотреть не смеет. Запомни, – мама схватила меня за локоть и грозно прошептала, – принесёшь в подоле – не дочь ты мне, отрекусь, так и знай, а отец убьёт! Не смей, слышишь? – из её глаз покатились слёзы.

Теперь передо мной был совершенно иной человек. Всё-таки сердце не камень, и у такой суровой женщины, какой была моя мама, оно тоже имелось. Спустя годы я поняла, что в те времена так и нужно было с нами. Благодаря дисциплине и строгости из нас получились хорошие люди, трудолюбивые и справедливые, честные и порядочные, словом, достойные граждане Советского Союза. Жаль, что тогда мы не понимали, что всё это только для нашего же блага. Если бы не те запреты и ограничения, сколько бы девчонок загубили свою жизнь?

– Что ты, мама! Я никогда, – испуганно уверяла я, тоже плача. – Если хочешь, пусть Мишка пойдёт со мной или я дома лучше останусь. Только не плачь!

Слабость прошла. Мама вытерла слёзы большой рабочей рукой:

– Начни со стирки, бельё замочено, – произнесла она так ласково, как только могла.

Я переоделась в домашнее платье и отправилась на кухню. В самом углу комнаты огромная деревенская печь. Она была уже затоплена, два таза с бельём стояли на ней. Я знала, что в ближайшие несколько часов мне будет, чем заняться. Нагрела воду и перелила её в два ведра: в первом буду стирать то, что не замочено, а во втором – полоскать постиранное. Стирка началась с постельного белья. Самыми первыми из рук выходили наволочки: с ними не было никаких хлопот: они ведь такие маленькие и мараются в меру; так что мои усилия берегутся, но, естественно, ненадолго, до простыней и пододеяльников. Кстати, эти простыни и пододеяльники в большинстве своём были светлыми, часто белыми, и это обстоятельство напрямую сказывалось на том, сколько сил придётся потратить, чтоб их отстирать. Хозяйственное мыло пенилось хорошо! В те далёкие 1960-е годы оно просто царило: им не только стирали бельё, но и мылись в бане. «Используй всё, что под рукой, и не ищи себе другое!» – эту фразу я услышала спустя много лет после того, как переехала в город, однако именно она лучше всего подходит для описания того места и времени, в котором мы когда-то жили.

Простирать – это одно дело, другое дело – хорошенько отжать. И хотя мне было уже шестнадцать и я считалась первой маминой помощницей, однако подобное занятие давалось тяжело. Но я знала, что, кроме меня, некому. Моей сестрёнке Катьке было всего восемь, в её руках ещё нет сил для такой трудной женской работы. Мама тоже не может заниматься этим: руки и спина уже постоянно болят: конец шестого десятка даёт о себе знать.

А как же после стирки у меня болели руки! Заусенцы, пальцы, запястья! Плечи ныли. Пододеяльники были мокрыми, тяжёлыми от воды. Скручивала их сначала в одну сторону, затем – в другую. Мне не хватало сил, чтоб отжать их до конца. Больше всего на свете я не любила это занятие.

Из-за стирки в моей семье частенько случались ссоры. Отец был мягче характером, понимал, что трудно мне приходится, невесток-то нет ещё, потому и предлагал:

– Жена, давай купим стиральную машину. У многих есть. Чем мы хуже других? И тебе, дочка, легче будет и Катька, может, научится.

Но мама стояла на своём:

– Ничего с твоей дочкой не сделается! Пусть стирает. Зато о глупостях будет некогда думать.

На том они и расходились. Тогда, когда предо мною лежали горы грязного белья, я, чуть не плача, думала о том, что нужно было давно купить эту «чудо-машинку» и дело с концом. Ведь и деньги-то у нас были. Мама получала пенсию колхозницы, мои братья работали на тракторах уже с четырнадцати лет и отец зарабатывал хорошо: весной и осенью – стриг овец, круглый год – резал быков, коров и всех, кто попадётся под руку, за то ему платили мясом, которое он продавал в городе. И как бы я не мечтала о стиральной машинке, как бы сильно у меня не болели руки, я не смела возражать или перечить матери, выпрашивать или, что ещё хуже, требовать и потому мирилась с происходящим.

Вслед за постельным дело дошло и до другого белья: кальсонов, платков, платьев, халатов, сорочек и т.д. Всё это по очереди тёрлось хозяйственным мылом, полоскалось, выжималось и развешивалось по бельевым верёвкам во дворе. К шести часам дело было кончено.

После ужина я принялась за уроки. Теперь мы проходили «Войну и мир». У меня в руках толстая книга. В классе их всего несколько штук, и они ходят в гости из дома в дом, от ученика к ученику: завтра её нужно отдать Ленке, а послезавтра Ленка отдаст её Машке. В итоге получится, что к понедельнику мы все успеем прочитать то, что задано. Признаюсь, учёба давалась нелегко. Возможно, потому что у меня было мало времени на неё, а, может быть, потому что многие предметы уж слишком нудные и бесполезные. За ту долгую жизнь, что я прожила, ни котангенсы, ни квадратные корни так и не пригодились. А сколько слёз было пролито за те тройки!

Больше всего мне нравился русский язык, по нему была твёрдая четвёрка. К физике и химии я всегда была равнодушна. Но сильнее всего попила кровь геометрия! Теоремы, доказательства эти! И всё учить нужно, зубрить. А потом задачи: докажите то, докажите это. Мои родители, хоть и были неграмотными, но пользу от образования понимали. Они хотели, чтоб я нашла себе хорошую работу, где-нибудь на заводе или фабрике, и «не гнула спину в деревне», как они. Только времени на постижение наук отводилось немного, всегда работы навалом: то живность покорми, то за сестрой присмотри, то обед приготовь и так до бесконечности.

На следующий день, в субботу, я проснулась рано и сразу принялась за дело. Сначала нужно помыть оставшуюся со вчерашнего вечера посуду: после мясного супа с бараниной тарелки были жирными и неприятными. Я замочила их в горячей воде на полчаса и вышла на крыльцо, чтоб помыть его. Там мне повстречались отец и Мишка. Они говорили о чём-то и курили.

– Доброе утро! – произнесла я радостно и подошла к старшему брату. – Ты не занят вечером?

– Чего это ты спрашиваешь? – ответил он, кашляя.

– Мама разрешила в клуб пойти, но только с тобой.

– Ладно, – сказал Мишка нехотя. – Кино-то хоть занятное?

– Петька-пастух сказал, что хорошее.

Отец посмотрел на нас, а потом заметил:

– Смотрите, не задерживайтесь! Мать дверь закроет, домой не попадёте.

Мы кивнули головами в знак согласия.

Было видно, что возможность моего похода в клуб расстроила Мишку. Брат по привычке делал вид, что ему неинтересно кино и он никого не любит, но Катька уже не раз говорила, что «у него кто-то есть», и я почему-то охотно верила в это. Допустим, она права. Мишка лучше б с какой-нибудь девчонкой погулял, чем со мной кино смотреть. Но мамино слово – закон! И, к сожалению, ни поцелуя, ни прогулки под луной ему сегодня не достанется.

– Мама, можно я с ними пойду? – спросила Катька перед самым нашим уходом. – Вдруг брат не уследит? Никого к ней не подпущу! – девочка лукаво взглянула на меня и добавила. – Уж я-то прослежу за ней!

– Нельзя, – ответила мама строго. – Там взрослое кино будет. Нечего делать, – она подошла к Мишке и спросила. – Ты всё понял? Ни на шаг не отходи от неё! Головой отвечаешь!

– Да, понял я, понял, – ответил брат деловито и посмотрел на меня. – Ну что? Собралась?

На мне было самое новое ситцевое платье в мелкий розовый цветочек. Синее. Отец прошлой осенью купил, да только сентябрь холодным выдался, так и не надела его. Теперь же не могла налюбоваться на себя! Такого замечательного платья, как это, ни у кого из девчонок нет!

– Жена, может, и на вторую серию останутся? Не каждый же день к нам кино приезжает, – я была любимицей отца, и ради моей улыбки он был готов сделать невозможное.

– Жду в десять, – ответила мама, и мы вышли из дома.

Уже темнело, но звёзды ещё не появлялись. Брат шёл скорым шагом и держал меня за руку, я не поспевала за ним. В какой-то момент этот контроль так взбесил меня. Тогда я вскрикнула:

– Да отпусти ты меня, не сбегу поди!

– Кто тебя знает? Раз родители наказали, то я глаз с тебя не спущу.

– Думаешь, не знаю, что ты бы лучше с кем-нибудь другим прошёлся? Так я не держу тебя, иди. Сейчас до Ленки дойдём, я с ней пойду. Так всем лучше будет.

– Всем, кроме тебя, – ответил он холодно. – В следующий раз не пойду с тобой. Вон Катька просилась, теперь её черёд.

Я промолчала, чувствуя себя виноватой, и мы отправились дальше. Через пару минут к нам присоединились и другие ребята, парни, девушки. Вскоре показалась и Ленка.

– Привет, подружка! – мы, как всегда, обнялись. – Ты опять со сторожем пришла? Как мне тебя жаль! Доколе это будет продолжаться, скажите на милость? Ни шагу ни ступить! Что ж за жизнь-то такая?

– Я отвечу, – Мишка подошёл к ней вплотную и произнёс. – Пока замуж не выйдет, до тех пор и будем сторожить. Это ведь дело такое, – он намекнул на что-то, и Ленка замолчала.

– И после замужества не будет мне свободы. Они мне мужа-сторожа найдут, – пошутила я, и брат наконец-то отпустил мою руку.

– Пойдёмте! Начинается! – послышалось в толпе, и все побежали к входу.

Кино было отличное! Выходит, не обманул Петька. Называется «Солдат Иван Бровкин». А сюжет в нём такой. Иван Бровкин считается в своей деревне «непутёвым». Что б ни делал, ничего не получается: и пастух из него никудышный, и шофёр плохой. Советская армия даёт ему ещё одну попытку. Конечно, поначалу Ване и здесь тяжело приходится, но ведь человек ко всему привыкает, всему учится. Находясь вдали от любимой, дочери председателя колхоза, парень тоскует и всякий день отправляет ей любовные письма. Не получая ответа, герой не сдаётся и пишет снова. В конце фильма оказывается, что Любаша не отвечала ему, потому что до неё они не доходили; Самохвалов, скрывавший письма Ивана, остаётся ни с чем, как говорится, насильно мил не будешь; а влюблённые прощают друг друга.

Вторую серию я, разумеется, не увидела. Мишка сразу же поднялся с табуретки и через весь клуб «потащил» меня, как мешок с картошкой, за собой.

– Тебе тоже понравилось? – спросила его, светясь от небывалого счастья.

– Неплохой фильм, со смыслом. Я вот что подумал: раз служба так меняет людей, то я тоже служить хочу. Только отец сказал, что нужно осень ждать. Эх, поскорей бы!

– Согласна, – ответила я. – Только кто ходить за мной станет?

– Васькина очередь настала, а когда и его заберут, станет Катька, – мы посмеялись.

– Ничего, – продолжала я, – завтра спрошу у Ленки, она расскажет, чем кончилось.

Мама встретила нас у калитки. Мы молча вошли в дом. Старинные часы с кукушкой пробили ровно десять.

Я легла и ещё долго не могла уснуть. Столько мыслей кружилось в голове! Моё сердце отчаянно стучало! Я думала о фильме, семье, школе, подружках, предстоящем замужестве. А потом все мои думы остановились лишь на нём одном, я заснула. Во сне мне казалось, что это не фильм, а явь: что это я, а не Любаша, провожаю и жду своего солдата и что мой солдат не Иван Бровкин, а наш новый сосед Володя Снегирёв, тот парень, что каждое утро оставляет букет из ромашек под моим окном.

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование