– Егорушка, давай я тебе расчешу твои красивые волоса, – Настя, няня с круглым широкоскулым лицом, прижала к себе маленького мальчика и принялась нежно водить по его голове деревянным гребнем.

– Только быстрее давай! Мне котёнка в саду надо найти! Он заблудился и плачет. Ты что, Настя, не слышишь?

– Егорушка, ничего с котёнком не случится! У тебя в волосах репьи! Потерпи немножко! Настя тебя расчешет, и ты пойдёшь в сад! – в зале появилась мама.

Вообще мальчика звали Георгий. Георгий Вяльцев. Однако все в семье с лёгкой руки бабушки его называли Егорушкой. Не Егором, а именно Егорушкой.

– Егорушка, тебя в воскресенье отпускают домой? – прошептал на ухо Вяльцеву его лучший друг по Воронежскому Великого Князя Михаила Павловича кадетскому корпусу Петька Никитин.

– Да! А тебя?

– Нет! – вздохнул Петька, – мне математик кол вкатал за контрольную работу. Ротный командир запретил мне выход в город в воскресенье.

– Козлина наш математик! – теперь уже вздохнул Вяльцев.

– Егорушка, так ты забеги к моим? А? – заискивающим

 тоном попросил Никитин. – Попроси у маменьки рубль! Только, пожалуйста, не говори, что я кол получил! А, Егорушка? Скажи маменьке, что... что... ротный придрался к моей пуговице на шинели. Не блестела она, как положено. Скажешь, Егорушка?

– Пётр, да не беспокойся ты так! Всё сделаю, как надо! – заверил своего друга Вяльцев.

Шла Великая война с Германией и Австро-Венгрией. Почти все кадеты старших классов мечтали сразу же после выпуска отправиться добровольцами на фронт.

– Лишь бы война не закончилась раньше! – вздыхали они.

– Хватит и на ваш век сражений! – успокаивали их наставники.

В феврале 1917 года, как гром среди ясного неба, поступило известие об отречении Государя

Вместо окончания войны, вдруг, случился февральская революция, и царь отрёкся от престола.

– Егорушка! Егорушка! Ты даже не представляешь, какое светлое будущее ждёт всех нас! Россия стала республикой! Свобода! Нет больше ярма на шее народной! – кричал его отец с огромным красным бантом на тужурке, бегая по комнатам.

Вяльцев младший, почему-то, не разделял его энтузиазма. Ведь привычный мир рушился на его глазах.

– Папа, но ведь...

– Егорушка, как тебе повезло! Как тебе повезло, как те... – отец, невысокий полный человек, страдающий сильной одышкой, в изнеможении сел на стул.

– Папа, а что говорят твои коллеги по лицею? – Георгию, наконец, удалось задать вопрос.

– А что мои коллеги? Многие из них ничего не понимают в происходящих событиях! Их мозги обросли мхом! – отец вскочил со стула и вновь принялся бегать по квартире.

Вяльцев-младший с удивлением наблюдал за ним. Никогда ещё он видел отца – преподавателя городского лицея – в таком возбуждённом состоянии. Мама молча сидела на диване. По тревожному выражению её лица было ясно, что она тоже ничего не понимает.

Кадеты и офицеры Воронежского Великого Князя Михаила Павловича кадетского корпуса были приведены к присяге.

Вяльцев каким-то безразличием повторял малопонятные ему слова:

– Обязуюсь повиноваться Временному правительству ныне возглавляющему Российское государство, впредь до установления образа правления волею народа при посредстве Учредительного собрания...

В августе того же 1917 года все кадетские корпуса России стали именоваться «гимназиями военного ведомства».

В сентябре, как и положено, начались занятия. На первый взгляд, казалось, что ничего не изменилось. На самом деле дисциплина стала падать, офицеры о чём-то тихо шептались между собой. На территорию учебного заведения каждый день пытались проникнуть агитаторы многочисленных партий. На фронте российская армия активно разлагалась. Среди кадетов царила атмосфера уныния. Уже почти никто не хотел на фронт. Многих кадетов младших классов родители забрали домой. Старшеклассники ещё держались.

25 октября большевики в Петрограде свергли Временное правительство и пришли к власти.

Отец с поникшим видом вслух читал Декреты советской власти. Мама тихо всхлипывала. Егорушка смотрел в окно. На улице не было людей. Наверное из-за сильного дождя, который косыми струями поливал булыжную мостовую.

30 октября после того, как солдаты пулемётного полка разоружили своих офицеров, а вооружённые отряды рабочих заняли заводы, вокзал, почту и телеграф, власть в Воронеже перешла в руки военно-революционного комитета.

Кадетский корпус закрыли. Лицей, в котором работал Вяльцев-старший, преобразовали в пролетарскую школу.

Домработница Валя, обозвав их «недорезанными буржуями», начала собирать свои вещи.

– Вы, барыня, эскплутировали меня столько лет! Совести нету у вас! Ты, Егорушка, тоже эксплутатор! Вся ваша семья такая! – громко упрекала она их.

Мать рыдала. Егорушка стоял столбом и не знал, что же ответить Валентине. «Как неожиданно изменилась эта простая, всегда приветливая женщина! Мы же её любили! Валя же была членом семьи! И вдруг!» – от огорчения и досады его лицо стало «гореть».

После ухода Валентины, вернулся с работы отец.

– Егорушка, по домам ходят вооружённые люди и ищут «контриков», с порога взволнованным голосом сообщил он.

– А кто это такие контрики? – вытянулось лицо у матери.

– Контрреволюционеры! Новая власть относит к ним бывших кадетов, юнкеров, офицеров, а также всех тех, кого она считает не лояльными советской власти. Таких задерживают и отводят в тюрьму. Говорят, что она уже переполнена до отказа. Егорушка, не выходи на улицу! Находись в доме! – выпалил отец и принялся закрывать дверь на все замки и засовы.

– Надо спасать Россию! – решили Вяльцев и Никитин, а также их общий друг Валька Жуковский, учившийся на курс младше.

Втроём они бежали из своих семей в город Ростов-на-Дону и вступили в Добровольческую армию генерала Корнилова.

Брать их не хотели из возраста. Пришлось пойти на обман. Валька уговорил одного мужика за сто рублей, которого они случайно встретили на ростовском базаре, написать разными почерками расписки якобы от их родителей, которые не возражали о вступлении своих сыновей в армию Корнилова.

Их троих зачислили в Партизанский полк в составе совсем небольшой Добровольческой армии под командованием генерала Корнилова, которая с тяжелыми боями продвигалась на Кубань. Каждую станицу, каждый хутор приходилось брать с боем.

На удивление стояла весенняя погода, но 15 марта подул холодный шквальный ветер, и пошёл дождь. Температура воздуха резко начала падать. Усилился ветер, пошёл снег.

Люди, лошади покрылись ледяной коркой. Полы шинелей ломались словно тонкие деревья.

Валька, стуча зубами от холода, волок за собой тяжёлую трёхлинейку. Его большие уши стали синего цвета.

– Егорушка, какой я всё-таки дурак! Не взял с собой шапку, а кадетская фуражка от мороза не спасает! – тихо пожаловался он.

– Возьми мою папаху! Натяни на уши! Только так уши сможешь спасти, а то отморозишь их! – Егорушка стянул с головы папаху и насильно одел её на голову друга. – А я в твоей фуражке пойду. Потом поменяемся!

28 марта корниловцы начали штурм Екатеринодара, который был отбит красными войсками.

– Егорушка, – после боя подошёл к Вяльцеву Никитин, – Вальку в живот ранило. Не выживет! – сообщил он другу и заплакал.

– Егорушка, умираю я! – едва прошептал Жуковский, лежащий на телеге рядом со стонущим усатым унтер-офицером.

– Ты, дружище, прекращай паниковать! – избегая смотреть на бледное, как мел, лицо Вальки, – прооперируют тебя и вернёшься в строй! – убедительно сказал Вяльцев.

Жуковский заплакал.

– Умру я, Егорушка, – глотая обильные слёзы, едва слышно сказал Валька. – Я знаю! В моем вещевом мешке найдешь письмо, я маме его давно написал. Отправь его. Пожалуйста! Слышишь, Егорушка!

– Конечно отправлю! Ты, Валька, в этом даже не сомневайся! – Вяльцев погладил друга по лбу.

– Егорущка, а ещё напиши маме, где меня похоронили! Сделаешь?

– Сделаю! Клянусь! – Егорушка зарыдал.

Жуковский умер к вечеру. Похоронили его у подножья старого кургана. Вяльцев и Никитин из досок патронного ящика сколотили крест и установили его на могиле друга.

Добровольческая армия вернулась на Дон. Партизанский полк расположился на длительный отдых в станице Мечетинской.

Вяльцев и Никитин были произведены в прапорщики.

– Егорушка, ты такой красивый! Такой стройный! Щёчки у тебя с румянцем! Гладенькие! Я так тебя люблю! Так люблю! – щекотно шептала ему на ухо сестра милосердия Танюшка Шведова – молодая крупная женщина с круглым лицом и чёрными бесстыдными глазами.

Они лежали на сеновале. Танюшка исступлённо целовала его в губы, шею, волосы.

– Егорушка, когда закончится война, ты женишься на мне? Скажи честно? 

– Женюсь! Женюсь! – он прижался к её нагому шикарному телу.

– Обманщик! – тяжело вздохнула Танюшка, – но хоть обещаешь, уже приятно.

Сестра милосердия Шведова Татьяна погибла во Втором Кубанском походе.

Октябрь 1920 года колонны Белой армии отходили из Таврии в Крым.

По утрам на пожухлую от летней жары траву ложился слой толстого инея. Затем всходило солнце и становилось даже жарко.

Этим днём небо было затянуто тучами. Временами моросил дождь, а иногда даже мокрый снег.

Разбитый шлях. Натужно скрипели колёса подвод, и громко чавкала грязь под сапогами.

Слева, в версте от большака, показались сгоревшие хаты.

– Поручик Вяльцев, возьмите десяток бойцов и прочешите этот хутор! – приказал Егорушке подполковник Лукомцев.

– Слушаюсь, господин подполковник! – козырнул Вяльцев.

От домов и сараев, сгоревших, наверное, всего дня два назад, шёл зловонный запах гари. Под сапогами противно хрустели обгоревшие куски досок.

Никого! Ничего подозрительного!

– Возвращаемся! – приказал Вяльцев, и в этот самый миг сквозь тяжёлые свинцовые тучи на миг пробился луч солнца.

Он осветил черную от копоти стену, и на ней блеснуло какое-то яркое пятно цвета золота.

Вяльцев подошёл и увидел икону, покрытую толстым слоем сажи. Светился только золотой нимб над головой какого-то святого,

Вяльцев снял икону со стены, достал из кармана кителя чистый платок и нежными движениями протёр её.

Перед ним появился строгий лик Святого Николая.» Невероятно! Чудо! В хате сгорело всё, а икона осталась совершенно нетронутой!» – удивился Вяльцев и бережно спрятал икону в вещевой мешок.

После эвакуации из Крыма часть армии генерала Врангеля оказалась на Галлиполийском полуострове, куда их направили турецкие власти.

Условия жизни были очень суровыми. Размещались в палатках. Не хватало дров и еды, но все надеялись вернуться на родину, в Россию. Увы, через год, в декабре 1921 года их перевезли в Сербию.

Никитин и Вяльцев трудились на строительстве дорог. Работа была очень тяжёлой. Крепкий, физически сильный, Никитин, не страдал так, как худенький Вяльцев, который едва передвигал ноги.

– Петя, не могу я уже! Работу менять нужно или я умру! – пожаловался он как-то своему другу.

– Егорушка, да я сам это вижу! Только где её найти работу полегче? Нет её здесь! Поехали, Егорушка, во Францию! Там легче будет! Возможностей побольше! – предложил Никитин.

– Так денег нет! Как мы сможем добраться до Франции? – тяжело вздохнул Вяльцев.

– Егорушка, у меня деньги есть! Поехали!

В Париже Никитин устроился рабочим на склад, а Вяльцеву, который хорошо владел французским языком и знал латынь, удалось закончить бесплатные курсы фармацевтов.

Жизнь у Егорушки поменялась. Спокойная и лёгкая работа до шести часов вечера, а затем уйма свободного времени.

Он снял дешёвую меблированную квартиру на окраине Парижа. Вечерами читал или гулял по близлежащему парку. По воскресеньям они с Никитиным ходили в маленький ресторанчик, который, по сути, был заурядной забегаловкой, где обедали местные пролетарии. Здесь по выходным собирались русские иммигранты. Пили в больших количествах дешёвое вино и орали песни. Часто встречи соотечественников заканчивались скандалами или даже потасовками с вызовом полицейского наряда.

Месяц проходил за месяцем. Год за годом ... ничего не менялось в жизни Вяльцева.

Два раза он пробовал создать семью. Француженка Жанет оказалась истеричкой с большими запросами. Русская Ирина после двух лет просто сбежала от Георгия. Почему? Он этого так и не понял.

Как-то на блошином рынке Вяльцев купил самовар, предвкушая, как будет пить чай с запахом древесного дыма, как когда-то в детстве.

«Где же я смогу разводить огонь? Ведь у меня нет ни террасы, ни балкона!» Дошло до Егора, когда он притащил небольшой, изящной формы самовар в свою меблированную квартиру. Пришлось поставить самовар на письменный столик и любоваться им в моменты, когда на Вяльцева накатывали приступы ностальгии.

На стене висела икона. Та самая, со строгим ликом Святого Николая, которую он нашёл в сгоревшем доме в 1920 году.

Первого сентября 1939 года Германия напала на Польшу.

– Егорушка, срочно нужно валить из Франции! – закричал на следующий день, прямо с порога, сильно подвыпивший Никитин. – Срочно!

– Почему, Пётр? – с недоумением уставился на друга Вяльцев.

Ведь была суббота, он только что проснулся и ещё лежал в постели.

– Егорушка, ты иногда бываешь таким тупым, что приводишь меня в состояние крайнего раздражения! Будет большая война! Вторая Великая! Мне, лично, хватит гражданской! – орал Петька.

В стену громко постучали.

– Соседей разбудил! – вздохнул Вяльцев. – Теперь они мне месяц высказывать своё неудовольствие будут.

– Да ну их к дьяволу твоих соседей! Валить надо, Егорушка!

– А куда? – Вяльцев, вдруг, почувствовал, как у него начинается озноб.

– В Аргентину поедем! Там ты со своей профессией будешь как сыр в масле кататься!

В Буэнос-Айресе Вяльцеву, несмотря на незнание испанского языка, сразу же предложили хорошо оплачиваемую работу в фармацевтической лаборатории «Дрогерия дель Суд». Никитин устроился дорожным мастером.

Георгий снял в аренду приличный дом с террасой, где наконец-то смог наслаждаться чаепитием из самовара.

Через два года, когда он уже бегло говорил и без ошибок писал по – испански, его назначили начальником отдела с очень приличным окладом.

В Европе шла война, а Аргентина жила спокойной мирной жизнью. Дешёвая еда, много солнца, приветливые люди. Всё у Вяльцева, на первый взгляд, было хорошо. Однако очередная попытка создать семью закончилась неудачно.

Очень часто Вяльцеву снилась Россия, но не родительский дом, не поля и луга, а кровавые сражения гражданской войны. Тогда он просыпался и до утра молился перед иконой Святого Николая. Той самой, которую он нашёл в сожжённой дотла хате в Таврии в 1920 году.

Иногда они встречались с Петром Никитиным, который тоже остался холостяком и ударился в пьянство.

В конце 1945 года Никитин тяжело заболел и вскоре умер.

Одним летним утром 1959 года Георгий сидел на лавочке в тени дерева и читал газету. Был воскресный день. Он позавтракал дома, совершил прогулку по городу и решил скоротать время до полудня, чтобы потом пообедать в ресторане.

Шагах в десяти от него светловолосый мальчик лет шести кормил хлебом голубей. Он отрывал кусочки хлеба и кидал их птицам.

– Юрик! Помельче кроши! Куски очень большие! – вдруг сказала по – русски женщина моложе шестидесяти лет.

– Хорошо, бабушка! – ответил мальчик.

Вяльцев отложил газету в сторону и принялся наблюдать.

Женщина была высокой, хорошо сложенной. Смело можно было сказать. что красивой для своего возраста. Однако ни это, а её голос поразил Георгия. Он был очень похож на голос сестры милосердия Танюшки Шведовой. Это был её голос!

Вяльцев, не раздумывая, встал и подошёл к даме.

– Здравствуйте! Я прошу у вас прощения за причинённое беспокойство, разрешите мне представиться? – на русском языке произнёс он.

Женщина сначала даже вздрогнула от неожиданности, а затем кивнула.

– Георгий Вяльцев, служащий одной из фармацевтических лабораторий Аргентины! – коротко, по-военному, сообщил он и по почти забытой уже привычке щёлкнул каблуками летних белых туфель.

– Елена! – произнесла женщина и подала ему свою руку для поцелуя.

Кожа тыльной стороны ладони оказалась у неё очень нежной и пахла почему-то свежими розами.

– Елена, вы позволите пригласить вас с внуком в ресторан выпить по чашечке кофе. Его, кстати, здесь довольно недурно готовят.

– Конечно! Пойдёмте! – без раздумий согласилась Елена. – Юрик, пошли пить кофе!

– Бабушка, я не хочу кофе! Я хочу кормить голубей! – огорчился мальчик.

– Это так не похоже на Юрика! Он никогда не капризничает! – удивилась Елена.

– Юрик, а ты будешь есть мороженое? – спросил Вяльцев.

– Мороженое? – переспросил мальчик. – Тогда иду! – согласился он.

В ресторане они просидели почти три часа.

Георгий узнал, что Елена приехала в Аргентину после Второй мировой войны. У неё есть взрослая замужняя дочь, которую зовут Ольга. Живут они в городе Кильмес, пригороде Буэнос-Айреса.

Самым неприятным для Вяльцева оказалась то, что Елена была замужем. «А ты что думал, Егорушка, что такие роскошные женщины могут быть одинокими?» – с горечью подумал он.

Зал ресторана стал заполняться людьми.

– Пришло время обедать! Елена, чтобы вы хотели? Заказывайте! – попросил Вяльцев.

– Нет! Нет! Спасибо! – энергично отказалась она. – Дело в том, что каждое воскресенье вся наша семья, и близкие друзья собираемся на обед в доме дочери. Оля превосходно готовит. Ей очень нравится это делать.Нарушать эту традицию мы не будем! Я вас, Георгий, приглашаю к нам на обед!

– А это будет удобно? – смутился Егорушка.

– Конечно! Я уверена, что вы прекрасно впишитесь в нашу компанию! Поехали! – настойчиво предложила Елена.

Так Вяльцев оказался в доме Ольги Грунской.

Гостеприимная хозяйка – молодая интересная женщина. Её супруг Янек – очень любезный и обходительный. Муж Елены – мужчина с недовольным лицом, невысокий и сутулый, а также ещё одна семейная пара – их давние друзья.

К Вяльцеву все отнеслись, как к родному. Ему сразу же показалось, что он знает этих людей очень много лет.

Стол ломился от еды. В основном это были русские и польские блюда.

Потом мужчины играли в шахматы на террасе. Женщины что-то тихо обсуждали в зале.

Елена называла свою дочь Ольгу ласково: Лёля. Этой невысокой грациозной женщине очень шло именно это имя.

– А я вас могу звать Лёлей? – осмелился спросить Вяльцев.

– Конечно! Мне будет очень приятно! – засмеялась она.

– Георгий, а как вас звали родители в детстве? – совершенно неожиданно поинтересовалась Елена, стоявшая рядом.

– Егорушка, – – смущаясь, пролепетал Вяльцев.

– Егорушка? – повторила Елена. – А вам, кстати, очень идёт это имя! Вы не будете возражать, если мы вместо официального Георгий будем обращаться к вам именно так: Егорушка?

– Конечно же нет! Я с радостью! – искренне ответил он.

Вяльцев нашёл настоящих друзей, с которыми ему было очень интересно проводить выходные.

На свой день рождения он пригласил всех их в ресторан. Вяльцеву было очень приятно видеть в банкетном зале большое количество людей, говорящих по -русски.

Так теперь и повелось: по воскресеньям он обедал в доме Лёли, а свои дни рождения отмечал вместе с ними в ресторане.

– Егорушка, ты очень хороший! Мы тебя очень любим! – сказал как– то ему Юрик.

Настоящее имя мальчика было Хорхе, но все близкие звали его Юриком.

Егорушка безответно влюбился в Елену, мать Лёли. Для него было большой радостью видеть её, разговаривать с ней... Увы, она была замужем...

Так пролетали годы... Юрик становился взрослым, а все остальные старели.

Вяльцев вышел на пенсию, но продолжал работать. Не для того, чтобы поддерживать свой материальный уровень, а для того чтобы не страдать от скуки.

Однажды, Егорушка пил чай из самовара во дворике своего дома и, вдруг, почувствовал, как внутри у него словно что-то оборвалось.

Утром он с трудом поднялся. Снял со стены икону Святого Николая, лампадку. Взял самовар...

На улице остановил такси и поехал в Кильмес.

Елену Вяльцев застал в доме у дочери.

 – Егорушка, что с тобой случилось? – в один голос спросили женщины.

– Я приехал попрощаться! Чувствую приход смерти… – слабым голосом прошептал он.

– Да ты глупости говоришь, Егорушка! – резко оборвала его Елена и осеклась, увидев боль и страдание в глазах мужчины.

– Нет, это не глупости, а правда! Вот привез вам «кусочек России»! Вещи, которые мне были дороги! Берегите их и вспоминайте Егорушку!

Через день бывший поручик Георгий Вяльцев умер.

В доме Лёли – Ольги Грунской я впервые оказался в 2007 году.

В глаза мне сразу бросилась висевшая на стене икона Святого Николая с лампадкой под ней. Старинные кресла из красного дерева делали маленький зал очень уютным. На столике стоял скромный самовар из белого металла.

– Лёля, какая у тебя необычная икона! Откуда она? – решился задать я нескромный вопрос хозяйке дома через несколько месяцев.

– Икона и самовар, раньше принадлежали Егорушке! Незадолго до своей смерти он отдал их нам с мамой.

– Будете вспоминать Егорушку! – такими были его слова. – Он оказался прав! – вздохнула Лёля. – Смотрю на них и вспоминаю его.

26 февраля 2016 года мы весело и с размахом отметили девяностолетие Ольги Георгиевны Грунской.

Все желали ей дожить до ста лет.

– Так и будет! – соглашалась она, – я крепенькая. Доживу!

Увы... в сентябре того же года Лёля ушла...

Через месяц к нам домой приехал Юрик, её сын.

– Серёжа, мама, незадолго до смерти, сказала отдать тебе икону и самовар, что я и делаю. – Он вынул их из сумки и поставил на стол.

Теперь икона Святого Николая, чудом не сгоревшая в гражданскую войну, находилась в нашем доме.

В августе 2024 года у меня случился инсульт. В сентябре меня, парализованного, привезли из больницы и положили на арендованную ортопедическую кровать, которую супруга поставила под этой иконой.

Теперь на меня строго, с укоризной, смотрел Святой Николай. Порою мне даже казалось, что он хотел что-то сказать. Я то ли спал, то ли бредил... Когда же открывал глаза, то видел надо мною строгий лик Святого Николая.

Приехал доктор. Он бегло осмотрел меня и спросил:

– Старичок, а чего ты такой грустный?

– Чему веселиться, если я парализованный, бревном лежу и не могу шевелиться? – шёпотом удивился я.

– Старик, радуйся, что ты не умер! Это самое главное! – хохотнул доктор. – Месяцев через восемь уже встанешь! Я в этом уверен! – он легонько похлопал меня по плечу и уехал.

Я встал через два месяца. В этом была огромная заслуга моей супруги, дочери и сына.

Только, почему-то, мне кажется, что ещё за меня ТАМ попросил Егорушка. Егорушка, которого я никогда не знал.

 

 

Художник: С. Ефошкин (из открытых источников).

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2025
Илья - оформление и программирование