Рассказы / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Игорь: сокол

– Игорь, поставил елочку? – мама беспокоится о каждой мелочи, уже сколько лет на пенсии, а всё не забывает про классное руководство и беспрерывное управление всем происходящим вокруг нее. – Тогда под соки выставь высокие бокалы!

Игорь не спорит, даром что самому пора внуков иметь и указывать им, как готовиться к празднованию Нового Года. Оторвавшись от сервировки стола, Игорюха, как его звали в игровой гильдии «Старые товарищи», а то и Игорян, присел за клавиатуру, нового персонажа проверить – бьет ли манекен, повышая уровень, ведь надо набрать шестидесятый левел, тогда подарки, плюшки, фишки, сплошное счастье игромана.

Ну да, персонаж женский и, конечно, все стремились в персонализации грудь ей раздуть, теперь вокруг бегали худышки с выменем каждая, а Игорь настроил параметры телесности так, как у Нее, его единственной Мечты на сей день, 31-го декабря проклятого года.

Он еще успел приблизить ее лицо, и высококлассный монитор показал бледное, словно из мрамора, личико в обрамлении серебристых волос, как в дверь постучали.

Игорь замер.

Где звонок?

Кто пропустил мимо домофона?

Никого же не ждем? Три пенсионера-инфарктника, скромный столик из двух салатов, ну да, ну ладно, что вы, ну еще заказные китайские салаты, брат прислал в подарок сумму «на вкусняшки», хватит на пару месяцев деликатесов… Так кто там?

– Извините, а Игорь здесь живет?

Сначала это напомнило контрастный душ, ледяные и жаркие волны ходили от макушки до пяток, потом по всему телу заметались мурашки, пока он шел на ватных ногах на Ее голос.

– Привет. Здравствуй, Аня. Что-то случилось?

А что бы еще он спросил у девушки, совсем недавно поднявшейся до службы в одном из подкомитетов Гордумы? Ну о ней так рассказывали все, а что там на деле…

– Случилось. Мне некуда идти.

Задыхаясь от радости и чуть не заплыв слезами от жалости, он сказал «входи» и протянул ей руку.

* * *

Замерзла. Полдня металась по городу с дочкой, за хрупкую ладошку держась, никто не откликнулся: то ли совсем житья народу не стало, что подругу и родственницу приютить не могут, то ли правда боялись мужа, по слухам, связанного с бандитской элитой, потому и продвинул, мол, жену в городские верха.

Замерзла. Игорь сварил кофе любимой смеси – семь частей арабики, три робусты, а дочке – стакан «Несквика», от приезда племянницы летом осталось, всё сгодилось, всё словно так и надо, и готовилось годами.

Да врут всё про Ее взлет во власти. Которая власть? О чем вы? Госслужащая, рядовой бюджетный персонал. Но вечерами!.. Вечерами Она преображалась в городской театральной студии, и режиссер, живущий на зарплату ДК спального района, давал Ей ведущие роли.

Она не замечала Игоря вообще, он ведь не играл в этой самодеятельной труппе, он ходил на финальные прогоны и на премьеры – блог свой вел на культурные темы, рекламой была увешана половина его страниц. Блогер, блогер, кому это интересно в эпоху «ТикТока» и роликов по 10 секунд с миллионом просмотров? Кривляки. Умами пользователей владели фрики и кривляки.

Игорь устроил островок эстетики посреди всего этого балагана, и аудиторию держал не скажем, чем, ибо это секрет. Профессиональный секрет.

Он подошел к Ней всего один раз после премьеры какого-то очередного действа и тихо проговорил, стоя за плечом: «Офелия, нимфа, в своих молитвах помяни меня». А Она даже не дрогнула, только медленно, медленно поворачивалась к нему целую вечность, пока он впитывал каждую черточку обращавшегося к нему лица.

Они смотрели друг на друга и что-то шептали, тихо смеясь, и Джим Моррисон так не читал стихов Памеле, как читал вполголоса Игорь, вглядываясь в Ее пульсирующие от перемены света зрачки. Да, это было так, и так Она сказала: «Прости, мужа творческого я не хочу. В семье должна быть одна звезда». И: «Мама, мама!» – подбежала малышка Оленька, и следом подошел высокий, глядящий немигающе, словно филин. «Познакомься, это Игорь, тот самый блогер, хочет, чтобы я дала интервью».

«Ну и?» – спросите вы. – «Дала она ему в итоге или что? Не тяни!»

Да при чем тут это! Вы на персонажа его посмотрите, вылитый Ее, Анютин, образ! И он даже стеснялся наряжать ее в полупрозрачные ткани, как делали другие игроки со своими «аватарками», послушными комбинациям клавиш, да, он надел ей полулаты, они стильно так смотрелись с булавой и щитом. Он смотрел, как она скачет на край карты, приподнявшись над седлом и вцепившись в поводья, как она разносит вдребезги каменных големов и костяных монстробоссов, как укрывается щитом и, нахмурившись, тихо и медленно движется на бегущую к ней толпу…

А теперь Она здесь и вот уже делает книксен перед мамой: «Аня! На Анюту не обижаюсь, нет, что вы!» Отец, проскальзывая мимо застывшего в дверях на кухню Игоря, шепнул: «Да, Игорюха, Анютины глазки – это что-то!»

* * *

На одной рекламе на блоге он бы не протянул, это точно, поэтому напутствия матери, куда выехать, чтобы передать парфюмерный заказ клиенту, принимал почти спокойно.

– Ой, а ты надолго? – Аня покраснела. – Если хочешь, я с тобой поеду, объясню клиентке вашей, на чем основа запаха настояна, да? Можно? Одеваюсь!

– Игорь, не забудь шарф и перчатки! – и тут вклинилась мать – и что такое?

– Бабуля Аля, не волнуйтесь, человек, который везет новогодний подарок, никогдашеньки не замерзнет! – протараторила Оленька и поцеловала маму Аню на посошок.

Туман, туман! Они ехали в такси, заказ был выгоден, несмотря на эти траты, распродать надо было полсумки флаконов, Игорь обычно никому не светил свой – их, их с матерью! – приработок, хотя знакомые редактора поддержавших его блог изданий в один голос успокаивали: «Не трусы женские продаете, нечего стесняться!» Недавно в такси ввели эту услугу, тихий проезд – водитель поднимал до потолка вплотную заслонку двойной плотности, и не только он не слышал пассажиров, но и его разговоры с диспетчером и три аккорда хрипунов не слышали спешащие куда-то в поездке. Вот наши двое и не могли наговориться.

Туман и хлопанье бедного сердца. Неужели он говорит с Ней, и рискнул раскрыть свою главную финансовую тайну? Сестра болела. Неважно, чем. Все руки в уколах. Они с братом вытягивали, как могли, ее лечение и прожиточный минимум для семьи, пока отец отстаивал в суде право на компенсацию за увольнение, и адвокаты озолотились, ведь он потратил втрое больше требуемой суммы, и Игорь вплоть до самого инфаркта обедал пакетиком кофе три в одном и четвертью пачки «Примы». Потому что это были те самые девяностые, и родственники требовали продать квартиру, вернуть долги, а Игорь смог, смог, смог! Так и сказал в лицо тетке, крестной вообще-то, отдавая последние тысячи перед самым ударом… Ну и брат отказался от своей доли, так что две трети квартиры теперь его, отец просил не разменивать, доживем уж втроем, никто и не думал, что на Игорюхину пенсию найдутся девушки, мечтающие понищебродить.

Но Аня здесь!

– Выезжать на встречи с покупателем неэффективно, думаю, надо завлекать ближе к вашему дому, ну и вообще лучше блог в информационный сайт развить и поднять посещаемость. Мы курсы проходили, по внедрению онлайн-услуг, там много чего говорили, займемся?

Город. Запруженная дорога в центр. Место встречи у рынка «Сокол».

– Ты веришь в судьбу, Игорь?

Он невольно поднял руку к распахнутому воротнику куртки и растянутому на него шарфу, огладил купленный буквально три дня назад с новогодними скидками, огладил кулон – серебро и родий поверх ювелирной стали. Сокол, Ра, Рарог, Рюрик. Игорь Юриков огладил предками хранимый символ и, прокашлявшись, улыбнулся:

– В судьбу, как в твою историю. А складываем ее мы.

Он выбрался из таксомотора, подал ей руку и услышал словно уханье филина:

– Уйди от нее, писака херов! Проститутка закулисная!

Свистнул выстрел. Под горлом – словно удар по изящно выделанному кусочку серебра, сокол поставил ему печать на вдох, а филину уже крутили крылья охранники рынка, не его территория, приперся разбираться! И Аня ответила морозно и грозно:

– А вот этого уже я тебе не прощу! Не заставишь!

Игорь огладил покореженный травматической пулей кулон и сквозь отплывающий от разума туман просмеялся:

– Человек, которому под Новый год подарили новую жизнь, в холод не мерзнет и в огне не горит!

Не скажу, чтобы они жили долго и счастливо, но персонажем воинского класса с набором умений «Сокол судьбы» Оленька играла до самого закрытия игрового проекта.

Серёжка

Миниатюра-зарисовка

Никто не знал, как его зовут на самом деле, помнили только сережку в ухе – не что-нибудь, а двуглавый орел, достаточно большой, чтобы чуть оттянуть мочку, но и в меру компактный, чтобы не смотреться медалью в ушной раковине. Ну и так и звали – Сережка да Сережка.

Однажды его зажали в сумрачном углу ребята чуть постарше, года на два, в школу ходившие, спавшие в тепле на белых простынях и на ужин имевшие жареную курицу, а то и бранденбургские сосиски с сыром и пасту с майонезом или томатом. Сережка всю эту братию так и звал, презрительно сплевывая: «Томатики-автоматики». С ними, пластиковыми и полужестяными пистолетиками, они и бегали по дворам, пуляя резиновыми пришлёпками куда попало.

Сережка в это время работал.

А зачем зажали?

Самый плечистый потянул руку к уху, лениво промямлив: «Снимай», – но мальчишка с серьгой, вставший вдруг в почти боевую стойку против почти парней, даже не думал сдаваться. «Ну ладно, – зевнул заводила, – тогда вставай на колени!» – и потянулся расстегивать ширинку.

Говорили, что никто не успел заметить, откуда у мальчишки выскользнул нож. Говорили, что острием уперлась полоска стали в самую глубь подрасстегнутых штанов. Говорили, что вожак напавших на бездомного пацаненка кричал: «Убью, если кто расскажет!» – дрожащими руками выпрастывая наружу полы рубашки – закрыть обмоченные штанцы. Много чего говорили, пока Сережка делал свои дела.

Пока не было стольких автомоек в городе, он бросался к вставшим перед светофорами машинам и в несколько движений отмывал лобовуху очередной тачке посолиднее. Это днем. В сумерках водители, рванувшие на зеленый, могли не заметить тощую фигурку бизнесмена лет десяти, чьим орудием были куски поролона, мягкие щетки и спрей для окон.

Когда только началась агитация за раздельные мусоросборы – это для пластика, это для металла, сюда бумагу, а там вон под объедки, – он за плату с ЖЭУ помогал жильцам сортировать отходы. Да, возился с мусором, но чтобы взять из него что-то себе – фу, мерзко!

А сегодня в дождик, слякотное месиво таявшего снега и слёз неба, он сидел у входа в «Магнит Семейный» и открывал входившим двери. Вдруг замер – через дорогу переходил… Не может быть! ОН! Одни говорят, чудак-человек, другие – тайный Папа, третьи – Маг, Сережка же про себя называл его Дон. Совсем неважно, что мужчина этот в неприглядном выцветшем пуховике и вязаной шапке, похожей на монашескую скуфью, был почти нищим – для Сережки он был Богом, потому что менял по своей прихоти всё: от погоды до скидок в магазине.

Мальчишка затоптал сигарету, пересохшим языком выкрутил «здрасьте» и открыл дверь во всю ширь.

– Спасибо! – тихо сказал странный человек, и Сережке захотелось непременно улыбнуться. Он и улыбнулся, когда минут через пятнадцать Странный вышел с большущими пакетами, поставил их на бетонное ограждение лестницы и вынул маленький пакет, в который сложил упаковки лапши БП, черный фасованный хлеб, сырки для чизбургеров и что-то еще. – Ты открывай не тем, кто приходит, а тем, кто выходят нагруженными, руки-то заняты рукоятку двери поворачивать, усёк? Бери, это тебе в честь Дня младшего брата.

– А есть такой праздник? – Серёжка принял пакет, тяжеленький даже.

– Если нет, значит, теперь будет! – улыбнулся взрослый такой человек с сияющими глазами, сияющими так, что мальчишке захотелось сразу рассказать ему всю свою несуразную историю.

– А своему брату вы что-нибудь подарили?

– Он всё ждал, что я ему сотовый из Москвы пришлю. Два года ждал, если ты знаешь, о чём я. Теперь он мне шлёт из столицы всякую всячину. Приятно, а главное – полезно! А я на таблетки работаю. Такие дела.

– Да, теперь решено без возврата –

Я покинул родные края,

Уж не будут весною крылатой

Надо мною звенеть тополя, – тихо начал чеканить мальчишка.

– Видишь, мы живы, воля наша, припеваем да стихи читаем, значит, и мир однажды с места сдвинем, не думаешь?

– Думаю, так и будет, – засмеялся Сережка. – Спасибо, пировать сегодня буду.

– Не всё так плохо, как хотелось бы. А откуда серьга такая?

– Брат работал в Гордуме системным администратором. Вдвоем мы жили. Фанател он по флажкам, наклейкам, значкам... Всё «Россия, вперед, Россия, вперед!» Россия-то ушла, а он остался. Инвалидом после атаки стрелка. Какой-то псих не смог ипотеку выплатить и притащил к проходной обрез. И всё.

– У каждого история. У каждого, – Странный левой ладонью пригладил шарф и… – Ладно. Потопал я, старики мои ждут.

Сережка смотрел еще, как осторожно ступает взрослый человек в сумятицу ледяных скользочек, снежного крошева и мелких лужиц и вдруг сорвал шапку и подставил, смеясь, лицо небесным каплям, прошептав: «И стаканами небо пьют!» – нахлобучил шапчонку на затылок и двинулся к ближайшей остановке, автобусом до пансионата инвалидов.

Липа и Геракл

Миниатюра-зарисовка

Ее звали Липа. Нет, понятно, что даже в деревне словом этим могли назвать подделку, пустышку, но она прозвище свое носила с гордостью и не без лукавства сообщала его новым знакомым. Липа – мягкая и нежная, самый тонкий и летучий медовый запах, а пахло от нее так – от природы, конечно, тогда и косметики-то детской, всяких бэби-ойлов – этих масел и мыльца и в фантазиях у взрослых не было, не то, что у детей. Взрослые мужики с ума сходили при ее приближении, а подростки липли к ней, пока не получали с ее бойкого язычка тонкие язвительные шуточки. А глаза у нее голубые! В них засматривались все, чтобы не впериться взглядом в прочие девичьи прелести под белым тончайшего ситца платьицем с нежно-розовыми цветами. Вот такая она была, сергиевская Липа.

И ведь не один утыкался ночью в подушку и плакал: «Липонька, Липка, хочу быть твоим!», и девчонки ее сторонились, потому что нельзя быть счастливой такой.

А Юрка-то после своих воспоминаний о северных подружках погрузился в какие-то грезы, одному ему, понятное дело, доступные и ясные. Андрей Данилов допытывал племянника: «Есть у тебя подруги-то, Юрец? Или ты еще мышей не ловишь? Ну не дуйся, это я так. Сгоняй на речку у нашего края, у подлеска, а не где ты у моста обычно тихаришься. Что-о-о? Да кто тебя тронет-то? Чужой? Кому чужой?» И Юрка все-таки набрался смелости, но на пляжик пошел пешком, велик оставил во дворе андреевской усадьбы – все-таки зажиточный частник, этот младший из братьев Даниловых, свою стройартель сколотил, и шабашили по области, да…

Юрка никогда без рубашки даже в жару и пыль деревенскую не ходил. Чем хвалиться-то – мышцой? А где она у него? В проекте? В плане ежедневных приседаний и отжиманий? Ага, ага, бросьте! Вот и на этот раз… Нарядился в шелковую свою китайскую рубашель с пальмами и поперся на песчаную отмель. От нее шагов пять – и ух! В самую глубь, а на дне родники били, слишком глубоко нырнешь – можешь и застыть, и не выплыть окоченевшим чурбаном. Все боялись, но все ныряли и сидели под водой, как аквалангисты.

Юрка лопатками своими острыми чуял, как зашептались: «Данилов, Данилов! Андреев племянник!» – пожал спешно сунутые ладошки, сбросил одежку на куст и прямо в своих модных плавках с латунным якорьком с разбегу плюхнулся в глубь – повезло не промахнуться.

Они играли в мяч прямо в воде, пытаясь запулить его в весело кричавших и плюхавшихся на мель сверстников. Юрка и забыл про время, зато пришлось вспомнить про самую важную вещь для русского крестьянина, чьими детьми, по сути, были все в этой разношерстной ватаге – потомки доярок и скотников, механизаторов и слесарей, поросль будущих мотористов-дизелистов, или кем там модно было трудиться на советское государство?.. Что за вещь? А погода, древняя богиня, непредсказуемая и переменчивая в орьской степи.

Вот уже и рябь пошла по воде от ветра, а Юрец все не мог накричаться от счастья игры с такими дружелюбными, оказалось, деревенскими – ну еще бы, с родней боксера Андрея ссориться, хех!

Он вдруг почувствовал прямо лед в дыхалке, грудь свело судорогой, надо выбираться. У куста, где положена была на ветви одежда, стояли трое и самый рослый двумя пальцами брезгливо поднимал юркину рубашку: «А чо, пацаны, сойдет мне моцик протирать?» Андрей, конечно, спортсмен и в России большой известен, но братья сидельцев – это, кхм, кхм… Ну никому неохота нарваться в сумерках на нож.

Юрка, в запале игры без очков-то и не разглядел, кто там выше по течению за густым рядом акации и плакучей ивы плескался. Девушка с большущими голубейшими глазами подошла оттуда, оправляя легкое платьице, мокрое на груди. «Жбан, отдай ему одежу, это же Данилов, ты чо!»

У Юрки дрожали пальцы.

Он пытался что-то сказать, но от ветра – конечно же, от него! – посинели губы и зуб на зуб не попадал.

Он стоял и трясся, и что надо было сказать?

Ее глаза. Таких глаз он даже в фантазиях своих не представлял, а тут стоит девчонка в таком, ну, просвечивающем платьице, и такая она, такая, что он пропустил мелькнувший кулак. Зазвенело в голове, закружилось, и что это, головой в песок, что происходит?

Юрка подхватил рубашку, с которой убрал ногу Жбан и бросился к домам.

За спиной ехидно прозвучало: «Липа, а дашь лапнуть?»

Он бежал, задыхаясь, боясь оглядываться, в голове гудело и под глазом жгло и набухло, и вот он – забор из отборных дубовых досок, и тетка Ольга, и ох! «Ты где синяк словил, Юрка?»

Его трясло и тошнило, он отряхивал спешно надетую рубашку, песок насыпался на паркет, слезы душили, и что, что?

«Там сейчас, наверное, Жбан Липу лапает, – сплел непослушным языком Юрец и утер брызнувшие слезы. – А я-то, я что могу?»

Ольга смотрела так страшно, почерневшими враз глазами, будто тучи, собиравшиеся за окном в посеревших небесах, собрались только для ее взгляда.

Юрка замер.

Жахнул стаканом по столу, из него выплеснулся чай с малиной и какими-то травками, сорвал рубашку под веселый крик тетки Ольги: «Ну куда понесся, Геракл, куда, счастье ты наше?!»

Он бежал, и все ближе Липа, Липа, которая отбивалась от потных рук, пытавшихся задрать подол и разорвать ворот, бежал, и все ближе девичьи слезы, и как там в кино по видеомагнитофону, дядьки ему показали под секретом драки в китайском квартале? Прямо на бегу проорал: «Убью, гады!» – и с разбега пнул Жбана в колено.

Ну как пнул? Особо-то не делал ничего. Как-то вот на ходу двинул так, не помня себя и видя только платье с маками и мальвами, и молотил во все стороны руками, а голова гудела и в глазах искрило, будто шокером тряхнуло…

«Каким шокером? Забудь, Лип. Откуда ты вообще это помнишь? Аа-а, ну так это я его тебе потом показывал в Ори. Когда поступать приехала, ну. Я думал, это круто, мол, Самоделкин такой, начитался технических журналов. Лип, малого сама сегодня в сад поведешь? Мы собираемся афиши на «Алису» рисовать. Да, познакомился тут с неформалами. Ты прости меня, Лип, за всё. Как не за что? Ну ладно, я помчался. Ты помни только – глазища твои навсегда!»