«Желающего судьба ведёт, не желающего – тащит.»
Сенека.

 

Незаметно случилось в моей душе устойчиво поразившее меня ощущение, что внутренний мир человека и его внешняя сущность – две заведомо разнородные его отметины. Как повод оспорить незабвенно славные слова Антона Павловича Чехова о том, что в человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.
Если задуматься, то подобным, желательно – должным образом – выглядит идеал воображаемого человека, абсолютно близкий к совершенству, по замыслу Чехова. А писатель, как известно, обожал, вслух и письменно, поразмышлять на эту тему, сознательно обрекая героев своих произведений на мучительные моральные страдания, которые пафосно-трагически очень часто наполняют бесцельностью обыкновенного, душу гнильём разъедающего безделья у отдельно взятого человеческого трутня, насквозь и по его же желанию-хотению пронзённого ещё и бедой так называемого эгоцентризма. Проявляется он тогда, когда мысли «совестливого» страдальца беспролазно затуманиваются жгучим, бредово маниакальным желанием изменить мир. Так сказывается паразитизм, многовековой профессиональный синдром хандры ничегонеделания в своей жизни, в регулярных раскатах бредовой болтовни барствуя за счёт холопского труда многочисленных дворовых и безымянных прислужников их сиятельствам. И попутно – тужиться изменить, самостоятельно-сиюминутно, вселенную неутихающих страстей, яростно разодрать её на шматки самодовольного презрения, и, по-доброму(!), как будто более никому другому такой подвиг, достойный божественных усилий обитателей Греческого Олимпа, никак не под силу, воссоздавать мир заново.
А что за чушь!? Каково, а!? Усиленно поганить свою жизнь, чтобы потом, понимая или не понимая смысл навсегда утерянных возможностей, страдать, изжёвывать вдрабадан свои мозги ядом сожалений и, как привычный итог врождённого скунодства, ничего не менять. По остаточной в итоге сути.

 

Если бы только не одно НО: морально совестливые люди попутно испытывают и довольно длительные приступы чванливого самодовольства, при угрызениях этой самой совести. А, по словам, Льва Николаевича Толстого, совесть – это память общества, усвоенная отдельным лицом.
Верно это или нет, если по-Толстому, уже затрудняюсь сказать, вернее, безоговорочно поддержать эту Толстовскую догму. Потому что вполне вызрела в сознании мысль о том, что совесть – это совсем не обобщенно возбуждающая мыслетворение философия, а самая главная разновидность врождённых человеческих талантов, специфическая способность индивидуума противостоять убожеству всех видов порочности, которые в годах его жизни вызывающе дерзко терзают его самовлюблённое эго, не прилично заметно вздутое на концентрации собственной исключительности.
Интересно, как часто случаются у ущербных-бессовестливых, бесталанно-амбициозных приливы хотя бы мутно совестливых прозрений, если по-Толстому?

Однако признаюсь, очень соблазнительно было Толстовскими словами о совести, по-моему – всё же похвально присущи они отдельным личностям со дней их совестливых рождений – пример: капитан Грей из АЛЫХ ПАРУСОВ Александра Грина, усилить предшествующий данному очерку эпиграф. Но тогда не получилось бы объяснительного повествования к тому главному, о чём мне очень хочется рассказать. Или озвучить очередное послесловие к личным наблюдениям из теперешних реальностей Донецкой жизни.

Перелистывая с интересом страницы уже по этому поводу мною сказанного, отмечаю, как медленно, но уверенно вектор движения мыслей развернулся по кругу, так движется вся мировая история, и легко ступил он на стезю относительно обновлённого спокойствия. Это – очень важно. Потому что настрадались мои мысли подпиткой никак не прекращающегося вокруг хаоса: вроде и жизнь, по-новому, налаживается, да что-то всё же беспокоит. Как будто и на месте не стоишь, и настойчиво шаришь рукой в потёмках вязкого, во всех оттенках серого однообразия, пытаясь вырваться из бесцветия и всё же дотянуться ею до выключателя, точнее – до вожделенного включателя света. Да чтобы осветил он, наконец, заплатки унылого прозябанья на улицах шумящего нервным беспокойством, везучего, по-особому, города, в котором каким-то образом дорогих, сверкающих яркой роскошью машин на дорогах стало гораздо больше, чем почти что поголовно, наглухо облачённых в чёрные, раздутые китайским болоньевым ширпотребом пешеходов. Давно стали они частью мгновенно узнаваемой гармонии ветренного и бесснежного уныния. Такая себе вневременная поэзия Донецкой повседневности, издёрганная соблазном доверия к новизне впечатлений.

Но, однажды выбравшись из вороха беспокойных ощущений, вдруг, вопреки своему хотению, понимаешь: потенциально – каждый житель любого населённого пункта – всё же пешеход. Когда их собирается много в одном месте, типа, базар или массовка на публичном мероприятии – это толпа. Немного редкая, но шумная людская неуёмность в просторном фойе концертного зала – это предвестие концерта. Их стало много проводиться в филармонии. И, по большому счёту, все они интересны своей тематикой, все, доверяясь зримости впечатлительного азарта – хорошо востребованы зрителями-слушателями. И с этого момента – добросердечное почитание светлых моментов приобщения к тем пластам вечно прекрасного, что негой истинной духовности, естественно и животворяще, претворяется в волнительное созерцание оживающего перед глазами прошлого. Как оказалось, пребывая веками и годами в дремотном бездыхании, оно мгновенно оживает, почувствовав в комфортной атмосфере неминуемого своего пробуждения тепло человеческих голосов и звуки сопровождающей их музыки.
Приблизительно в подобном антураже не раз уже пережитого созерцания знаково проходят и не совсем обычные концерты в концертном зале Донецкой филармонии. Живьём – по-современному, в виде аккуратно скопированных оригиналов ярких концертных событий, или видео трансляций, с задержкой в пару недель, из Московской государственной академической филармонии.

 

Не пропустив ни одного такого концерта в Донецке, не могу себе позволить не высказать своё мнение об одном из них, ознаменовавшем собой потрясение открытия: простота – это далеко не пестрота.
Всё, абсолютно всё изменилось в моём мировосприятии после особенно запомнившейся мне концертной трансляции из Москвы. А многое, параллельно где-то совсем рядом происходившее, что было переполнено сомнениями и нежеланием вообще вникать в глубинность частых недоумений, по причине трудно усваиваемого их неприятия, вдруг оголилось ожогом давно заученного наизусть поверия, на уже почти заживающих рубцах щепетильного прямодушия: суха теория, мой друг, но как же быть и цвести без неё древу жизни!?

 

ДОСЛОВНО, словами ведущего впечатлившего меня концерта, Ярослава Тимофеева:
«Мало кто из ныне живущих композиторов удостоился чести попасть в анекдоты, причем довольно массового хождения. С Леонидом Десятниковым это случилось. В музыкантской среде уже много лет гуляет такой анекдот. Он про девочку, которая поступает в музыкальную школу.
Ее спрашивают, сколько времен года она знает. Девочка отвечает «шесть». Ее выгоняют. А причина, оказывается, в том, что она вспомнила Вивальди, Гайдна, Пьяццоллу, Чайковского, Глазунова, Лусье, но не вспомнила Десятникова и Кейджа.
На самом деле у Десятникова сразу два цикла времен года. Один называется «Времена года в Буэнос-Айресе», и он основан на музыке Астора Пьяццоллы, а второй — «Русские сезоны», и он как раз прозвучит на концерте в филармонии.
Причем два эти цикла друг друга дополняют, потому что «Русские сезоны» выстроены по нашему северному сценарию, как положено, от весны до зимы, а «Времена года в Буэнос-Айресе» иначе, поскольку дело происходит в южном полушарии. То есть, когда у нас зима, там лето, и в обратную сторону это тоже работает. Так что эти времена года устроены как будто бы зеркальным образом.»

 

И если это был словесный настрой к прослушиванию музыки цикла Леонида Деятникова «РУССКИЕ СЕЗОНЫ», то звучание самой, мало исполняемой в концертах музыки, в Донецке – впервые, заставило внимать её часто диссонансным звуковым пассажам почему-то с напряжением ясности ума и безукоризненной прямотой спины, да и статно облагородившегося, в угоду шедевральной изысканности музыки, положения всего тела. Совокупной точностью этих слов в описании моего тогдашнего физического присутствия на концерте передаю спонтанно пленивший меня интерес к происходившему на экране концертного зала: предельная концентрация внимания, когда слышишь и видишь нечто поразительно отличительное от всего того, чем напитывалась душа в недавних годах.

В том, что перед глазами возрождался шедевр нового времени – цикл создан композитором в 2000 году, сомневаться не приходилось. Но увлекла смекалка Леонида Десятникова расписывать в музыкальном полотне цикла смену времён года посредством полифонично красочных картин русской природы и зарисовок из не могущих быть увиденными нигде, кроме как в России, трогающих до слёз душу своей узнаваемостью особенностей русской же жизни. Усилиями авторского мягкого вплетения одного в другое и совершенства магии творческого горения – безграничный переход колорита аскетической незабвенности прошлого в бездну норовистого настоящего, очевидное экспериментальное творческое новаторство и бережное прикосновение, почти как воздушно-приятное, тактильное касание к неувядаемой чистоте многовекового фольклора. И, главное, – невозможность любой разрывности огромно-мирово, всеобщего культурного наследия всего человечества и кровно-уникального, аутентично национального. Всё вместе – как коленопреклонённое, безропотное причастие много заветно почитаемой повседневности перед всемирным алтарём святости уважения чистосердечия, вне всех существующих в мире границ разобщённости.
Есть такой оазис безудержной мощи нравственного и телесного очищения в вихрях холодной враждебности окружающего мира. Ощущается он как эффект транса, который переживается потрясением мысленного погружения в неожиданную приятность, рождающуюся на твоих глазах из мгновений звучащей музыки.

 

Очищение – от слова чистота. Оно – не коллективная совесть, а как врождённый талант у придирчиво избранного Силой блеска и красоты счастливца быть совестливым. Бременем особенной исключительности, одержимостью внутренним горением, или страстью своей драгоценной исключительности озариться возможностью вырваться из мира постных и жалких подражаний друг другу во всяческих соревнованиях на право признания первенства – порождает у истинно творческого человека, а такими становятся избранники Силы блеска и красоты, уникальные сюжеты народности. У композиторов – это мелодические цитаты народных напевов. Со стихийным восторгом своей врождённо-корневой причастности к истокам национальной культуры, они, смело, виртуозно-уместно, омолаживают ими пласты статичных звучаний серой повседневности.

Словами Михаила Глинки: «Народ сочиняет музыку, мы, композиторы, только аранжируем ее.»

Как водится после хорошего концерта, уже дома, с жаром праздничного интереса вникая в доступную информацию о Леониде Десятникове, мне удалось узнать о нём много интересного. Вернее, уже основательно вспомнить, где-то – и дополнить, слова Ярослава Тимофеева, который вёл концерт РУССКИХ СЕЗОНОВ в Московской филармонии, о том, что у композитора есть два цикла ВРЕМЁН ГОДА. Первый – ВРЕМЕНА ГОДА В БУЭНОС-АЙРЕСЕ, основанный на музыке АСТОРА ПЬЯЦЦОЛЛЫ. Второй – РУССКИЕ СЕЗОНЫ.

 

Слуховая узнаваемость названия цикла – приветственное напутствие от Дягилевских РУССКИХ СЕЗОНОВ. Их триумфальное шествие по миру началось в 1906 году, когда Сергей Дягилев, успешный русский антрепренер, привёз в Париж выставку картин русских художников. Ошеломительное успешное продвижение русского искусства в западном мире незамедлительно продолжилось презентацией западным ценителям вечно прекрасного колоритно своеобразного разнообразия русской культуры в музыке, в балете, в необычности театральных форм. Случилось, посредством искусства и Дягилевской напористости, своего рода сближение запада с востоком. И, с принципиальной дотошностью можно смело резюмировать: экспортом искусства, или ДЯГИЛЕВСКИМИ СЕЗОНАМИ, произошло качественное и творчески объёмное знакомство Мира с Россией, страной мало известной даже для её соседей, в силу территориальной необъятности страны.
И загадочности её впечатляюще объёмной многонациональной сущности.

В РУССКИХ СЕЗОНАХ Леонида Десятникова сближением России с окружающим миром весьма своеобразно-новаторским образом продолжилось. Счастливое совпадение безупречно своевременной случайности и интуитивно пылавшего в душе композитора творческого жара возродить своеобразие РУССКИХ СЕЗОНОВ – но чудо-книга, нотная рукопись, трудом волонтёрской созидательности подготовленная к изданию музыковедом Еленой Разумовской – ТРАДИЦИОННАЯ МУЗЫКА РУССКОГО ПООЗЕРЬЯ, оказалась в руках композитора.
Направленностью слов о том, что Поозерье – это территория на границе России, Белоруссии и Украины, и умом холодных рассуждений можно вообразить, каким несметным духовно народным богатством одухотворён этот край. Неприкосновенность народных традиций там – уникальная форма Земной жизни и вечной юности однокоренного братства и кровного родства народов, рождённых одной матерью – Природой Поозерья. Отец их – Дух их славного, величаво гордого своеобразия.
Пусть в первооснове своего значения определяется он вольным и бунтарским бесстрашием. Во всём.

В том удивительном мире самобытности и по сей день истинно правдивой истории, того её раздела, который не претерпел никаких изменений в обширности пространств Поозерья, сохранилась живая, красиво говорящая стихия характеров братов-погодок, народов – земляков. Мощью этой, утроенной кровным родством духовной стихии, и по сей день гордо и независимо витающей в тамошнем воздухе окающим эхом пережитых там и впоследствии осмысленных событий и чувств, остаётся неуязвимой суть бытия региона, обзавёдшегося сегодня, очень скорбно, разделительными границами.

 

Не довелось там быть, но, оказавшись летом 2023 года в Слобожанщине – историческая область на северо-востоке Украины и юго-западе Черноземья России – я была потрясена природной чувственностью того дивного края, сочно покрытого цветущей зеленью многолетних деревьев, буквально укатанного напитанной утренней росой травой, слепившей взор своей яркой, изумрудно звеневшей свежестью.
Каким же волшебным наречием природной исполинской силы она звенела в пространстве степной вольности, если, красивые светлостью пшенично-золотистых волос люди, с которыми довелось мне тогда там пообщаться, живо разбавляли свои остроумные ответы на мои осторожно животрепещущие вопросы об их житье-бытье смесью русско-украинского разноречья! Неожиданно вспомнила об этом, и мне стал понятен замысел Леонида Десятникова – не дать исчезнуть во тьме всепоглощающей суеты безразличия золотникам песенной народности. Не разрушается она в веках подобно старинным надгробным плитам. Но, обрастая из века в век вариациями современного пониманиями, на заданную тему, продолжает оставаться источником познания культуры и истории народа.
Весьма печально она перенасыщена душевными страданиями. Только не притворной страстью желания их можно понимать. Только неравнодушием абсолютной причастности к своему прошлому им можно сострадать, прислушиваясь волнующимся воображением к нарастающей силе голосов своих предков. Когда они уже не тени, а часть равноправного единства всех живших и живущих на Земле. Но уже не часть, а абсолютная память для своих потомков.

 

…Задумалась: на каком километре отдаления от прозрачной чистоты родников Поозерной рождественской невинности не повторимые нигде более зёрна Российской аутентичности, по злой, что ли, воле столетиями беснующейся в лютой алчности силы, начинают обращаться в панцири страшной пещерной порочности?..
Где? Как? Почему… Даже пытаясь ответить на эти вопросы, удивляешься, как много страниц, исписанных мелко каллиграфическим почерком будет задействовано в описании хотя бы мизерной части позорно презренного отступничества человеческой массы бессовестно-бесталанных от устоев нравственной стойкости.

К счастью, с каждым всплеском интереса к своему, понимай – к народному, прошлому воскрешается ясность очарования своей же принадлежностью к таинству долголетия родов, создававших и развивавших эту землю.

Концертом в зале Чайковского профессионально зрелым мастерством музыкантов ансамбля QUESTA MUSICA – под управлением Филиппа Чижевского, солистов – Даниил Коган (скрипка) и Яна Иванилова (сопрано) – в РУССКИХ СЕЗОНХ Леонида Десятникова, произведения, написанного на русские народные тексты для скрипок, сопрано и струнного оркестра – ярко оживилось культурно просветительское пространство Донецка.

Словами благодарности музыкантам и организаторам проведения этого концерта в Донецке подтверждаю его необходимую, категорически не ошибусь, если добавлю – для всего окружающего мира, значимость.

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2025
Илья - оформление и программирование