Девятиклассник Миша Чернышёв любил выходить из класса не спеша, хотя сидел возле учительского стола и мог на перемене выскочить в школьный коридор одним из первых. После звонка парни бежали в буфет, на спортплощадку, в тайный уголок за мастерскими с токарными станками, где курили с постоянным «часовым», готовым в любую минуту прокричать: «Атас». А Михаила тянули к себе широченные окна на противоположной стороне коридора, сквозь которые был виден сад, на целый гектар засаженный вишнёвыми деревьями. Особенно хорош он был в мае, будто зовущий прохожих посмотреть на море из бледно-розовых волн. И на всю округу неслось благоухание цветущей вишни.

Он не раз слышал от учителей: «Вот какие молодцы строители, выбрали для школы именно это место, будто открывающее вход в посёлок, отгороженный от всего мира рекой и оврагом». Четырёхэтажное здание из бурого, будто обожжённого кирпича с карнизами и лепниной по фронтальной стороне, было видно практически со всех улиц. И каждый первоклассник знал, что в его школе – самые большие и светлые классы с потолками высотой шесть метров. Нет больше таких школ в городе. Не зря, наверное, именно здесь построили новый мост через реку с ледорезами на протоках, с широкими проходами для машин с обеих сторон, со скамейками и фонарями на остановке трамвая и вывеской – «Школа».

На уроках литературы начали изучать пьесы Чехова, и Тамара Ивановна, учитель, приехавшая после Ленинградского университета и думавшая, что задержится в посёлке всего-то на два положенных по отработке года, но живущая здесь уже больше десяти лет, попросила всех ребят прочитать «Вишнёвый сад». Мишка осилил чуть больше половины пьесы, лето было тяжёлое, пришлось подрабатывать в местном ГАИ: на телеге, запряжённой лошадкой, он размещал несколько неполных бочек с красками и малярные кисти для обновления дорожных знаков. Работа не тяжёлая, больше чудная и даже смешная для встречавших его на дороге людей, нередко знакомых. Сначала он раскрашивал чёрной и белой красками столб, врытый в землю посредине улицы. Потом красной красил круг на вершине столба. И снова белой – рисовал посредине его «буханку», чтобы все знали: «Въезд запрещён».

Работал он на четырнадцати улицах посёлка, въезд в который был разрешён только на первой, третьей, седьмой и на последней из них. В этом деле ему помогал сосед по дому, участковый милиционер дядя Витя, который как будто бы сам подрядился на ремонт дорожной символики, но все работы выполнял Мишка, даже запрягал на конюшне пригородного совхоза лошадь и сам готовил краски. Деньги платили небольшие, но милиционер говорил, что «плохих денег не бывает и что их всегда мало». А Михаил собирался к новому учебному году купить себе костюм, настоящий, с пиджаком на подкладке: всё-таки в старшем классе будет учиться, пора вылезать из бумазейных шаровар да ковбоек, пошитых мамой из матрасной ткани. После войны тяжело жило большинство семей, где отцы, бывшие воины, остались неработающими инвалидами. В такую категорию попал и глава семейства Чернышёвых, передвигавшийся мелкими шажками с двумя инвалидными палками.

 

***

 

Классный руководитель 9-»б», Тамара Ивановна, объявила своих ребят ответственными за проведение вечера, посвящённого юбилею Антона Павловича Чехова. Но празднование умышленно сдвинули на май, зная наперёд, что украшением торжества станет живой вишнёвый сад, благоухающий до школьных выпускных экзаменов. В школьном театре были собраны лучшие актёры, а от комика Витальки Дедюхина из 9-»в» рыдали все, и взрослые, и дети. Он играл в двух миниатюрах: крестьянина в «Злоумышленнике», отвинтившего от железнодорожных рельс «тяжёлую гайку» и дьячка в сценке «Канитель», когда тот, со слов бабки, вписал в поминальный листок фамилии «и за упокой, и за здравие». В таких сценках участвовали многие ребята, им нравилось быть артистами, тем более, настоящие костюмы для постановок обещал привезти поселковый народный театр.

Тамара Ивановна подобрала Михаилу сцену из пьесы «Вишнёвый сад», тот должен прочитать монолог купца Лопахина. Несколько раз он пробежал текст, где Лопахин становится хозяином не только вишнёвого сада, но и всей усадьбы. Роль Ани, дочки хозяйки усадьбы и сада, помещицы Раневской, будет играть очень красивая девочка из 9-»а» класса Таня Попова. Её единственный недостаток, отметил парень, она стеснялась носить свои очки, и, постоянно пряча их, выглядела на сцене даже забавно.

– Что ты чувствуешь, Миша, читая этот монолог? – Спросила учительница. И, не дожидаясь ответа, стала рассказывать о вымирании помещиков, бесцельно и никчемно проживающих свою жизнь. Но им на смену шёл новый класс, из бывших рабов и крепостных крестьян... Парень всё понимал, но ему было жалко и помещицу, и её окружение, и детей, и родню, ему жалко было слугу, старика Фирса, которого, в итоге, все забыли в закрытом до весны доме усадьбы. Поэтому монолог Лопахина у него получался довольно грустный, и он чувствовал, что целые абзацы он читает не так, как хотела бы услышать Тамара Ивановна.

Он смотрел другие сценки: перед приездом Лопахина с торгов идёт разговор помещицы Раневской со студентом Трофимовым. На школьном вечере хозяйку дома будет играть сама учительница. У неё грустный-прегрустный, какой-то грудной голос, и её так по-настоящему жалко после слов: «...Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом. Ведь мой сын утонул здесь...» Волей-неволей Михаилу и всем ребятам в зале именно здесь хотелось плакать.

И как Лопахину в этой ситуации можно задорно смеяться и говорить: «...Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу… (Смеется.) Пришли мы на торги, там уже Дериганов. У Леонида Андреича было только пятнадцать тысяч, а Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним… Ну, кончилось. Вишневый сад теперь мой! Боже мой, господи, вишневый сад мой! ...Не смейтесь надо мной! Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на всё происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню. Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется…» (Играет музыка, Любовь Андреевна Раневская опустилась на стул и горько плачет).

Или финальный монолог Ани, дочери Раневской, произносит, как настоящая артистка, Таня Попова: «Мама!.. Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя... Я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа... Пойдем со мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама! Пойдем, милая! Пойдем!»

Ну, как тут не заплачешь? Михаил, больше, чем кто-либо, был уверен, что зрители точно будут сочувствовать Раневским, маме и дочери, а не Лопахину, решившему пустить вишнёвый сад под топор.

 

***

 

Парень так растрогался от слов Тани Поповой на последней репетиции, что невольно вышёл с ней из школы, даже не спросив разрешения, чтобы проводить её до дома. Они решили обойти школу справа, хотя там был овраг, и даже довольно широкая тропинка не гарантировала свободный проход до ближайшей улицы в километре от вишнёвого сада. Но им, наверное, повезло: прошли почти беспрепятственно, а, может, впервые увидев друг друга так близко и разволновавшись на репетиции, они даже не заметили размытую в нескольких местах дорогу.

Оказалось, Татьяна жила на Третьей улице, самой тихой и престижной в посёлке, где в ровный ряд выстроилось с десяток двухэтажных домов на две семьи, с входами с торцов строения. Но Мишка от наполнивших его чувств совсем не разглядел особенности этой улицы. А девушка смотрела на него голубыми глазами, улыбалась ямочками на щеках, слушала его голос, рассказывающий что-то из жизни пацанов на речном затоне, когда весной вода поднимается на пару метров и куканы не выдерживают отловленную вершами рыбу. Остановились они у полуоткрытых ворот дома, выкрашенного тёмно – зелёной краской. Вход в него был один, а двойные двери за лестницей из шести ступенек, были плотно закрыты.

– Вот здесь я живу, – сказала довольно обыденно Таня. – Жаль, не могу тебя познакомить с родителями и Нарой... Это моя любимая овчарка, она уехала с мамой за город. А отец вечером заедет за мной, и мы до понедельника будем отдыхать на реке.

Мишка немного опешил, наконец-то, разглядев и Третью улицу, и двухэтажный дом на одну семью, и участок огороженной земли, где можно свободно играть в футбол. Его самолюбие, конечно, было задето, хотя он знал, что руководство комбината живёт в построенных для ИТР после войны домах и что специалисты со всей страны ехали сюда, в глухомань, на восстановление предприятия особой госважности. Но он вдруг неожиданно для себя заговорил с неприятной интонацией в голосе:

– Чёй-то ты, помалкивала, что живёшь в «дворянском гнезде»? И много вас?

– Нет, два брата ещё, один учится в институте, второй – в военном училище, но жили мы здесь все вместе. А у нас и в Москве была хорошая квартира, на Садовом кольце... Но отца послали сюда, и он, не раздумывая, поехал, стал главным инженером и главным конструктором. Прощаясь в Кремле, ему руку пожал Косыгин...

– А кто это? – Не удержался от вопроса Мишка. Он всё сильнее чувствовал, как его «ступорит» информация, получаемая от Татьяны. «Этого ещё не хватало, – думал он. – Вот в «Шанхае» (его место жительства в семейном общежитии, впятером в комнате 24кв.м.) узнают, куда я, с дуррру, вляпался. Засмеют. Не отмоешься...»

– Отец говорил, что это – самый грамотный руководитель в правительстве...

– Ну да, конечно, слышал я про такого. Куда-то он ездил недавно, за границу, кажись...

– А вот мои два окна в комнате на втором этаже. Рядом – комната с перегородкой на случай приезда братьев, но бывают они теперь редко, только во время каникул. Зайдёшь на чашку чая? – Таня посмотрела прямо в глаза парню. На её лице он заметил, неожиданно для себя, очки в тонкой оправе жёлтого цвета, похожей на золото. Всё-таки она достала их из кармана, может, механически нацепила на нос. – Дома Полина Сергевна, наша родственница, быстро всё приготовит...

– Не-а, пора топать домой. Не будем родственницу мучить...

– Миш, а что ты прикидываешься, будто хуже, чем есть? В чём вина отца, что он главный конструктор? Или вот моя? В том, что я его дочь? Учусь с тобой в одной школе, но в разных классах? Жалко, а то давно бы уже могли подружиться... В общем, как знаешь. У нас скоро вечер, можем ещё раз встретиться, порепетировать наш «Вишнёвый сад»...

Михаил не стал повторять дорогу по краю оврага, пошёл Третьей улицей до конца, разглядев за забором из штакетника, таким же высоким, как и у Татьяны, ещё один двухэтажный дом с лестницей и двойными дверями. Только окрашен он был в тёмно-синий цвет. «Наверное, дом директора, – подумал он. – Тихо у них, живут хорошо... У директора – гараж для машины. Это он, наверное, ездит на «Волге» новой модели, сам за рулём... А вот её отца я не видел вживую, ни разу, наверное, с водителем ездит...»

В субботу – короткий день, комбинат работал в одну смену, чуть дольше, чем до обеденного перерыва. Это новшество ввели не так давно, но рабочие уже оценили такое послабление в трудовой дисциплине. Народ шёл со смены довольный, даже весёлый, доходил на новой площади с трамвайным кругом, тоже до нового двести квартирного дома с продмагом во весь первый этаж и нырял внутрь его. Авоськи набивали до отказа, особенно много брали хлеба, чёрного и белого, муки, круп, молочных продуктов, конфет, колотого сахара и песка к чаю. Туда же забежал и Михаил, мама ещё утром просила купить хлеба и постного печенья. И пожалел, как сам вляпался в толпу народа.

– Денисов и Попов приехали. Они в магазине... – Новость разнеслась по очередям у прилавков и касс. Люди вытягивали шеи, пытаясь разглядеть директора и главного инженера комбината. И, действительно, к прилавкам и кассам подходили двое мужчин крупного телосложения, останавливались, разговаривали со стоявшими в очередях, в основном, мужчинами, о чём-то расспрашивали продавцов. В винном отделе они попросили две бутылки: водку «Столичная» и «Советское шампанское». Мужики улыбались, радовались такому вниманию начальства, расступились перед прилавком, а те, оплатив спиртное, направились к выходу. У дверей Денисов громко сказал: «Следите за сообщениями. У нас будет праздник...» И надо было случиться такому: совсем скоро в космос полетел Юрий Гагарин...

Но об этом Мишка узнал позже, когда посёлок буквально взорвался от гуляний, и впервые, наверное, он заметил, что пришла весна и что страна послала человека в космос. А он – очень скучает по Тане Поповой, своей партнёрше в чеховском театре. Он подумывал даже написать ей письмо, пробовал начать его несколько раз, мучаясь над листом бумаги, но дальше первых фраз дело не пошло. Решил, что приведёт её в сад и всё скажет о своих чувствах...

 

***

 

Через ледорезы нового моста весной прошли не очень большие льдины, остановка трамвая прижилась, от неё по пологому склону оврага проложили пешеходную дорожку, ведущую прямо к дверям школы. А в гнёздах, чернеющих в зелени деревьев, кричали грачи, рано пришло тепло, рано зацвела вишня, и школьным садом приходили любоваться почти все жители посёлка. Но в прошлом году, летом, было очень много набегов на сад, дежурившие с милицейскими свистками, как правило, женщины – уборщицы, ничего не могли поделать и с учениками школы, и с другими любителями спелых ягод. И все увещевания директора и учителей, что сданная в потребкооперацию вишня пополняет копилку школьной столовой, проносились мимо ушей учеников. Педсовет принял решение: заменить решётчатый забор, окружавший сад, дощатым, и чтобы был он высотой не менее двух метров. Поручение передали ученикам девятых классов, комсоргом в одном из которых был Миша Чернышёв.

Завуч старших классов потрудилась над расписанием, уплотнив «сетку», и в результате два десятка парней, после четырёх уроков, плотно поев в буфете, отправлялись на хоздвор. Под руководством учителя труда строгали брёвна, замеряли и пилили доски, начали сколачивать целые секции будущего тяжеленного забора. Несколько самых крепких парней встали на копание ям: ужасная, выматывающая все силы работа. В такую бригаду и попал Михаил, хотя и ростом, и телосложением он явно не подходил, там мышцами играли спортсмены высокого разряда. Но комсоргу никто не стал возражать: пусть попробует и этот тяжёлый труд.

– Так, курцов у нас нет, работаем по тридцать минут, перерыв – десять минут... – Заправлять делами в бригаде стал самый сильный, им оказался перворазрядник Александр Милов, вошедший в сборную области по волейболу. – На секцию забора уходят три ямы, включая промежуточную, облегчённую. Вот на них, первое время, и будут работать Валёк Никитин и наш комсорг. Миш, ты не против? – Спросил, без подвоха, Сашка. – Никитин – на подстраховке... Если дело пойдёт, перебросим его в основной состав. А ты, Миш, будешь ещё и координировать высоту столбов. Нахалтурим, будет хана, кругом размечены пазы, верхушку уже не срежешь, придётся снова выкапывать...

Все посмотрели на Михаила, тот не хотел комментировать то, что и так понятно. Но, после паузы, сказал всё же:

– Добро, Сань. Всё по делу. Сегодня – первый день, работаем до трёх часов. Брёвна – сосна и ель, тяжёлые, будем аккуратнее с ними...

Часы показывали полдень, когда ребята, раздевшись до маек, пошли на размеченную территорию, расположенную со стороны оврага. Все понимали, что такое целый гектар изрезанной и неровной земли и как нелегко её будет закрыть забором. Восемь парней принялись за ямы. Пригодились и колышки с верёвками-шнурами, и острые лопаты, специально заточенные учителем труда на электронаждаке, и трёхлитровые банки из-под домашних солений с чистейшей родниковой водой. За три часа работы с небольшими перерывами бригада вырыла восемь ям, соединила их канавами и отводами для стока дождевых вод. Промежуточные ямы решили пока не трогать, оставили их до завтрашнего дня. А чтобы зримо представить картину сделанного за рабочий день, двое парней пошли за ошкуренным брёвном, чтобы опустить его в одну из ям.

Михаил сидел вместе с Сашей Миловым, свесив ноги в выкопанную ямищу. До этого долго спорили: надо ли «бутить» жидким бетоном яму более метра глубиной, чтобы столб даже качнуться не смог в какую-то сторону. Учитель убеждал, что не стоит этого делать: сосна и ель будут в земле чувствовать себя даже лучше, чем в бетонной «чушке». Краем оврага двое парней тащили на плечах четырёхметровое бревно, было видно, как нелегко даётся им эта работа. Рядом с Александром и Михаилом один из них споткнулся на куске глины, потерял равновесие, и бревно с его плеча полетело вниз. Передний парень, не успев закрепить закрутившийся конец, сумел лишь толкнуть бревно плечом. Это спасло голову Милова, но удар пришёлся на шею и ключицу. Второй конец ударил по спине Михаила, который секундой раньше, от испуга что ли, вдруг вытянулся в струнку и увёл тело от прямого попадания дерева в позвоночник. Но спину от лопатки до поясницы бревно разодрало сильно, кровь стекала ручейками.

До «Скорой помощи», вставшей на дороге у поворота к оврагу, их несли на носилках те же ребята. И они видели, что ключица у Милова серьёзно разбита, и пока было неизвестно, что стало с его шейными позвонками. Врачи надели ему бандаж, обложили грудь и плечи тампонами. А Михаил лежал на животе, толстый тампон из ваты и марли на его спине промок моментально, но его не стали менять, было видно, что кровь остановилась, больше не сочится из множества ранок. Бледный, потерянный учитель труда спрашивал бригадира «Скорой помощи»:

– Можно мне с ними поехать?

– Места не хватит, – сказал врач. – Сообщите, кому надо в школе, их родителям. Мы срочно едем в медсанчасть комбината. Она ближе всех от нас и оборудование там серьёзное...

 

***

 

Они лежали в разных палатах, Михаил – в терапии, ему уже несколько раз просветили рентгеном спину, позвоночник был ушиблен, но без серьёзных повреждений. У Александра – палата реанимации, у него всё гораздо сложнее вышло: со сломанной ключицей врачи разобрались быстро, гипс опутал парня, как спрут. Но он повредил и шейный позвонок, что могло сказаться на работе мышц и в целом ног. Врачи предлагали ехать в областной центр, где специалисты травмпункта скажут своё веское слово. А к Михаилу уже приходили директор школы, просил, не стесняться, сказать, если что-то не хватает в медсанчасти (здесь никогда не было детского или подросткового отделения), или, например, что-то хочется поесть, и он придёт ещё раз вместе с ребятами, принесёт всё, что надо. Потом долго терзали его, по очереди, следователи детской комнаты милиции и прокуратуры, люди из Роно и Гороно. И все спрашивали: сами ли «дети» додумались строить такой тяжеленный, сплошной забор на школьном садовом участке. И всем Михаил говорил без специальной подготовки и согласования с учителями: «Сами. Есть решение комсомольского собрания. Мы взяли шефство над вишнёвым садом. Слишком ломали и портили его, бедного, любители дармовщины...»

Тамару Ивановну, учительницу, а уж тем более, Татьяну Михаил не ждал. К 16 часам должна была придти мама, принести одежду, в которой он пойдёт домой после выписки из медсанчасти. Но это будет завтра, когда с утра его ещё раз осмотрят замглавврача и травматолог, а потом – передадут под наблюдение участковой поликлиники. В палате на четыре койки лежали двое рабочих, они отравились каким-то газом, в основном, спали и читали газеты. Не без интереса наблюдали они за разговорами подростка с официальными лицами, потом давали тому ценные советы. Школа жизни у них была, действительно, богатая, особенно они помогли парню в разговорах с инспекторами комитетов по образованию: они были уверены, что забор надо было строить и что это – дело чести самих старшеклассников.

Увидев, что в палату зашли учительница и девушка, красивая, смотревшая на парня особенным взглядом, они дружно встали, запахнули халаты, забрали стопку газет и удалились в коридор. Тамара Ивановна тоже пробыла с Михаилом недолго и, сказав, что ей обещали показать Сашу Милова, пошла якобы в ординаторскую.

– Я так боялась за тебя, – сказала Татьяна. Она смотрела на парня сквозь очки, на её глаза то и дело набегали слёзы.

– А я написал тебе письмо, – медленно выговорил Михаил. – И пригласил тебя в наш вишнёвый сад. Там скоро будет целое море белого цвета...

В палату зашли те самые двое рабочих, один спросил Михаила:

– Слышал? Старшая медсестра сказала, что директора школы сняли с работы. Чуть дети не погибли, оказывается...

 

 

Художник: Й. Крутен (из открытых источников).

 

 

 

 

Когда надоели обычные экскурсии и походы по музеям, стоит обратиться к совершенно особенному способу осмотра достопримечательностей и времяпрепровождения. Речь идёт об экскурсиях на самолёте над Москвой и Подмосковьем. Слетать в Сергиев Посад… Как вам такая идея? А ведь это абсолютно реально. Самолёты Cessna 172 или ЯК-18Т https://captour.ru/subjects/polety-na-samoletakh-v-moskve/ позволят увидеть ночную Москву, Новый Иерусалим или Троице-Сергиеву Лавру с высоты птичьего полёта. Такую экскурсию уж точно не забудешь!

 

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2025
Илья - оформление и программирование