Он постучал в дверь комнаты и зашёл внутрь. На нём – толстый серый свитер, в руках большая сумка и мешок из брезентовой ткани болотного цвета. Четвёртая кровать в правом углу, у окна, была свободной и, поздоровавшись с тремя студентами, сидевшими, кто на постели, кто – за столом на крепких на вид табуретках, прошёл теперь уже в свой угол. Вещи поставил у койки, легко стянув свитер, повернулся к столу, сказал тихим голосом:
– Туманов, Виктор Степаныч, двадцать три года, из студентов – в армию, после – год работы и вернулся на «очку». Понял: надо поспешить с дипломом иначе разберут все приличные места и всех красивых женщин...
Улыбаясь, подошёл к каждому из соседей, пожал руку, выслушал, как того зовут. Комната оказалась не армейской: трое бывших школьников, прошедших муки двух курсов обучения, вернулись после каникул в родные стены. Но уже что-то взрослое, серьёзное появилось в их лицах, они и с интересом, и с достоинством знакомились с коллегой по историко-филологическому факультету. Дело новое – объединение двух учебных предметов в одном деканате, но уже чувствовалось, что разделение неизбежно. В самой жизни так и произошло: группа историков и бОльшая по количеству студентов – филологов существовали автономно, сами по себе. Здесь, в комнате, превалировали филологи, историк, он это дал понять в первые минуты знакомства, оставался в одиночестве.
– Какие планы на сегодня? – Спросил Виктор.
– До «праздничной линейки» – полтора дня, – сказал деловито настроенный Саша Короленко. – Надо оклематься после каникул, проверить друзей и подруг, а вечерком – посидеть за дружеским столом. И вперёд, с песней по жизни.
– А в обед не хотите зайти в кафе? Угощаю, я немного подзаработал в этом году. И есть здорово хочется... – Виктор не педалировал ситуацию, не напрашивался в старшие, не рвался в лидеры. Хотя его армейское звание старший сержант запаса и бывшая должность замкомвзвода вполне подходили под эти мерки. За совместный обед проголосовали «единогласно».
Кафе «Уют» выбрали старожилы комнаты, все, не раздумывая, переоделись и направились к выходу. Новый студент почти не знал города, приехал из намоленных владимирских мест, временно поселился у своей сестры, где в двух комнатах разместились её муж и двое мальчишек – дошкольников, а также сейчас жила бабушка, помогавшая растить детей. Тесновато, конечно, было, поэтому переезд в благоустроенное общежитие с душем, кухнями и комнатами со столами для занятий на каждом из четырёх этажей студент воспринял как подарок судьбы. Он твёрдо решил продолжить учёбу в институте, хотя сначала думал перейти на заочное, чтобы обустроиться, работая в какой-нибудь газете. У него, кстати, неплохо получалось сотрудничество с военной газетой, им уже интересовались в отделе кадров издания. Для этого шага он должен был связать свою жизнь с армией, но Виктор страшно жалел потерянные три года и то, что остался без диплома, который уже заимели его бывшие однокурсники.
На «гражданке», не стразу, но получился контакт с газетой: одна многотиражка крупного предприятия могла себе позволить содержать не только редактора, но и парочку корреспондентов. Виктор хорошо вписался в роль репортёра и даже с перспективой: редактор, женщина – кореянка, собиралась рожать третьего ребёнка, и он, скорее всего, мог остаться за шефа. Но сессию в вузе он почти завалил: было столько работы, что даже не смог взять учебный отпуск. Кореянка, душевный человек, посоветовала подумать о дипломе, без высшего образования, сказала она, ему не попасть ни в одну из областных газет, не стать корреспондентом телевидения или радио. Он был рациональным и здравомыслящим человеком, посоветовался с мамой, сестрой, даже с зятем, собиравшимся на работу в Африку. И принял вот такое, непростое для себя, далеко не студента по возрасту, решение: начать всё с начала. Но со старой жизнью надо было кончать, и сестра предложила временно переехать к ней: институт у них хороший, а их семейство первым идёт в списке на получение новой квартиры, да и муж вот-вот «слиняет за границу», так что места в доме хватит всем.
На выходе из общаги студентов встретила комендант, уже немолодая, но крепко сбитая женщина с голосом торговки на рынке, объявила:
– Закрываемся в полночь! Потом вход только по заранее заявленным часам. И в трезвом состоянии тела, товарищи студенты. Считайте, что предупредила вас громко и при свидетелях...
– И вас тоже с началом учебного года, поздравляем... – Сказал, улыбаясь, Саша Короленко. – А я вам картошечки рязанской привёз. Как вы и просили, не мыл, с землицей, чтобы не испортилась...
– Вы у меня народ проверенный, надёжный, – тут же отреагировала комендант, смягчив голосовые связки. – Не подводили себя и меня в прошлом году...
Пешком добрались до центральной площади города, где разместился памятник героям обороны края в ту страшную войну с фашизмом, мимо него прошли молча, без суеты, спустились с пригорка и очутились у входа в кафе. Народу было уже много, но свободный столик нашёлся, заказ на бульон с фрикадельками и жареный палтус с отварной картошкой да плюс на две бутылки молдавского «Совиньона» приняли у них моментально. Когда тост от историка Юрия Баева прозвучал торжественно, имея подходы к нынешней непростой международной обстановке, и все выпили за год новой студенческой жизни, в кафе вошла группа девушек. Те тут же начали махать соседям Виктора руками, потом попросили у официанта разрешения составить два стола и все уселись совместной компанией, добавив к заказу мороженного с шоколадным печеньем и ещё две бутылки сухого вина.
То, что обедом дело не закончится, Виктор знал точно, прикидывал, хватит ли у него денег на оплату теперь уже совместного застолья, возможно, даже переходящего в ужин. Притом, исподволь, он разглядывал девушек, похоже, будущих коллег по учёбе. Молодые, симпатичные, но достаточно обыкновенные на вид, за исключением одной: она покоряла своими волосами, чёрными волнами спадающими на плечи и продолговатыми коричневыми глазами, в которых для каждого встречного загорался свой огонёк внимания. Так показалось новенькому студенту, с которым её познакомили в последнюю очередь. Она без кокетства, просто сказала:
– Я – Наташа, хотя все почему-то зовут меня Натали... Грызу с ними гранит науки и вот это мороженое. – Из-за стола даже не встала, как делали другие студентки, держала в руках фужер с вином и ложечку для десерта. Её стул оказался справа от Виктора, соседним при совмещении столов. Им было удобно разговаривать, едва повернув головы друг к другу, но они молчали. «Наверное, – думал новичок, – впереди ещё много-много времени, и не стоит гнать лошадей...»
Когда тостов успели сказать много и бутылки с вином опустошались полностью, а за столом перемешались и бульоны, и палтус, и мороженое с печеньем, все поняли: надо остановиться и принять какое-то решение. Короленко, как истинный крестьянин, внёс разумное предложение:
– Братцы, здесь заканчиваем, по дороге – магазин, слегка отоваримся и, милости прошу, к нам в общагу. Часик посидим с музыкой и даже с танцами. Сегодня – наш праздник. А поскольку сегодня же прописка у Виктора, то он оформит здесь всё, как надо. Остальные встают и, по-тихому, выметаются...
***
Натали была неутомима, и Виктор никак не мог понять: то ли она так давно не имела мужчину, то ли сама женская суть её была настолько ненасытной. За вечер они дважды уходили по-английски в свободную комнату на соседнем этаже, где из четырёх проживающих студенток приехала только одна и та, видимо, по просьбе Натальи, передала ей ключ, собираясь ночевать у соседки.
– Господи, – шептала женщина, – какой ты горячий, чистый, свежий... Сколько в тебе силы, страсти. Ты меня просто выключаешь из сознания на несколько минут. До тебя я никогда не испытывала такого... – Она лежала на убогой койке, её смоляные волосы были разбросаны по тощей подушке, а Виктор специально откидывал одеяло и смотрел на её прекрасное тело, на ровные бёдра, длинные ноги, на упругие, с тёмными шариками груди. Он не мог насмотреться на неё, они снова и снова сливались в одно тело, и сладостные мгновения превращались в минуты и часы.
– Сколько времени? – Наконец, спросила она.
Было начало одиннадцатого ночи, и он понял, что пора вставать и одеваться. Наталья не останется у подруг, и чтобы проводить её до дома и вернуться к закрытию общежития у него – меньше двух часов. «Хорошо, что вся одежда здесь, – думал он. – Не надо идти к ребятам. Что они делают, знают ли, что я растворился весь, без остатка? Ладно, когда вернусь, а, может быть, уже завтра, узнаю все подробности этого дня»
Они один за другим вышли из общежития, вахтёрша, старая женщина, обёрнутая тёплой вязёнкой, дремала. Из знакомых Натальи никто не попался на глаза, похоже, она была рада такому обстоятельству. На центральной улице города они дождались автобуса, проехали пять остановок и вышли у микрорайона с большущими домами кирпичной постройки. Молчали, хотя Виктор чувствовал, что его подруга должна что-то сказать сейчас очень важное для обоих. Так и случилось у подъезда дома с яркими окнами на первом этаже, сквозь которые были видны стол и стулья в комнате вахтёра.
– Мы с тобой современные люди, – тихо, одними губами сказала она. – Я не могу быть твоей любимой... Это трудно объяснить. Да и надо ли для нашей первой встречи? Ты будешь рядом, мне уже достаточно этого. Будем ждать моментов для наших личных встреч. Потому что я тебя... Всегда, наверное, буду хотеть, как женщина. Но этого никто не должен знать, никто. А дальше... Время покажет.
Она не прощалась, не обнималась, позвонила в обитую дермантином дверь и через минуту та за ней закрылась. Виктор недолго ждал автобуса, на центральной магистрали, видимо, старались достойно держать график движения транспорта. Он сел на заднее сиденье, в салоне почти не было пассажиров. «Что со мной случилось? – Думал он. – Она похожа на аспирантку или преподавателя. Но она – студентка, мой будущий кореш по группе. Кто она? Откуда взялась в институте? И как она хороша! Просто млею от одной мысли... Надо до начала занятий узнать о ней всё, что можно. Только не спешить, не наломать дров. Мужикам скажу: прогулялся с девчонкой, посмотрели ночной город. Да и вряд ли будут расспрашивать, с чего вдруг такой интерес?»
Вышел на своей остановке, быстро, почти добежал до общежития, где на вахте дежурила группа товарищей под вывеской – «Комсомольский прожектор». Хорошо, что он успел оформить входной пропуск, даже получил его раньше студбилета, по нему и прошёл беспрепятственно внутрь. А молодые активисты кого-то сильно пьяненького фотографировали, видимо, будут помещать его в витрину «КП». Из соседей по комнате не спал только Юра Баев, с настольной лампой читал толстенный том «Большой Советской энциклопедии». Он пристально посмотрел на Виктора, попросил его не включать большой свет, сказал:
– Душ в конце коридора. Работает круглосуточно. Как она тебе? Мне она посвятила своё время на втором курсе. Я возил её знакомиться с отцом. Тот понравился ей, всё-таки директор комбината... Но в итоге мы тихо разошлись, как в море корабли. Давай, сходим, покурим, что-то мне не спится...
***
Баев-младший не был похож на мажора или маменького сынка: высокий, статный, имел накаченные мышцы на груди и руках, правда, иногда казалось, что у него заплетаются ноги. Так бывает после перенесённой в детстве страшной болезни, типа, полиомиелита. Юрий удобно расположился в душевой комнате на длинной лавке у окна, достал из-под батареи пепельницу, закурил, пачку с дорогим куревом положил на подоконник. Молчали, выкурив почти сигарету, он сказал:
– Знаю, она была с тобой. Я спокоен, хотя раны есть... Она многому меня научила, домашнего парня, за которым следили не только мама, но и домашний воспитатель. Отец мог позволить себе такое. Он давно в списке директоров самых крупных предприятий, скоро его переведут в столицу, наверное, будет замминистра. И я собираюсь перевестись в МГУ, пусть куда-то попроще. Но с исторического факультета я не уйду, хотя есть академии МИДа, юридическая... И сейчас речь не об этом. О Наталье хотел кое-что сказать, чтобы потом тебе не было мучительно больно. Там очень большая специфика: и семейная, и национальная, и статусная... А в итоге – человек может остаться один на один со своим горем, с унижением, столкнуться с открытым предательством. И у тебя здесь нет такого отца, как у меня, такого запаса прочности, во всех смыслах этого понятия...
Они проговорили больше двух часов, ещё никто не открывался перед Виктором так искренне и глубоко, как Баев, хотя по журналистской работе тот имел опыт встреч и душевных разговоров. Из всего услышанного он понял, что под именем Натальи существует как бы две женщины. Одна живёт по законам рода, семьи, их веры и традиций, вторая – по закону исполнения страстей и желаний. Этот год их отношений с Юрием был настолько бурным и откровенным, что, наверное, никто так не познавал для себя любимую женщину, как этот честный и воспитанный парень.
Если кратко изложить всё услышанное Виктором, то получалась вот такая картина. Наташа Наумова и в школе, и в институте училась хорошо. Если не знала, как выполнить задачку по любому предмету, использовала знания друзей и подруг, пытая их пару минут и схватывая на лету суть проблемы. У классной доски она выступала настоящей актрисой, прекрасно знающей свою роль: неторопливой, даже с ленцой, девицы, которая с некоторым презрением относится к окружающему её миру. Кто-то из родственников сказал ей после восьмого класса, что она похожа на бессмертную Иду Рубинштейн. Наталья нашла сведения из энциклопедии, книг и журналов, и жизнь известной русской балерины понравилась ей настолько, что она стала для самых близких друзей демонстрировать позу, в которой ту женщину нарисовал художник Валентин Серов.
Втрое рождение Наталья фактически пережила с выходом в свет песни французского композитора Жильбера Беко – «Nathalie». Песня имела потрясающий успех во всём мире, а в школе, позже и в пединституте, куда она поступила, вздыхатели передавали ей записки даже на французском языке. Что тут скажешь, она, конечно, походила на француженку: смоляные волосы, унаследованные ею от мамы Зои Ильиничны, сами укладывались над головой в волнистый каскад, глаза узкие, длинные, тёмно-коричневого цвета могли многое сказать о хозяйке, если та хотела привлечь к себе чьё-то внимание. Гибкое тело девушки с прямой спиной и длинными ногами сильно пугало молодых сокурсников из числа, как правило, бывших солдат и матросов, пришедших после армии в гуманитарный вуз уставшими от мужского сообщества, с которым им приходилось существовать три года по 24 часа в сутки. Но для Натальи общение с представителями мужского пола не было в диковинку: с детского сада у неё был друг Алик (Альберт) Шустер, чья мама, Ирина Аркадьевна, дружила с её мамой, и они семьями, по очереди, встречались за обеденным столом не реже одного раза в полгода. Таковы были правила того круга знакомых, собранных в месте проживания и возле стен одной школы, где учились их дети.
В семье Наумовых старались жить по твёрдо установленным правилам: глава семейства, отец Наташиной мамы, он же – бывший замглавврача облбольницы, Илья Моисеевич, знал себе цену, был депутатом горсовета, избирался в президиум профсоюза медработников, много лет возглавлял родительский комитет школы, в которой учились его дети. Сейчас он уже только консультировал врачей в институте повышения квалификации, но его нередко приглашали, как специалиста, к заболевшим членам семей высокопоставленных чиновников и военных. Сам он тяжело болел мерцательной аритмией и часто ходил по своей огромной квартире в кирпичном доме, дыша медленно, с откидыванием головы назад. Этот свистящий звук, проходивший через вставные челюсти, знали все, проживающие здесь и старались на время приступа скрываться в укромных уголках.
По рассказам Натальи, ещё на первом курсе института, он провёл с ней ни одну секретную беседу о советской системе, о предпочтениях в дружбе с нужными людьми, о половых связях и перспективах выстраивания будущих супружеских отношений. В поиске нужных людей на первом месте стояли загранслужащие, работники местной партийной и советской номенклатуры, а также специалисты престижных хозотраслей. Мама Натальи знала, что дед держит пофамильный список людей, с которыми её дочери придётся знакомиться и проводить какое-то время в личном общении. И девушка должна была информировать Илью Моисеевича обо всех новых друзьях и знакомых.
Слухи о женитьбе молодых упорно ходили по институту, а друзья даже знали о их поездке в семью парня для знакомства с родителями. Но вот что-то не сложилось, хотя отец студента тоже приезжал в семью Натальи и пробыл там целый день. Из ночного разговора с Юрием Виктор понял, что жизнь молодых людей пытались устроить, как на свадебной ярмарке: кто больше предложит и кто дороже продаст. По возвращении домой, отец сказал сыну: «Я когда-то не захотел отговаривать тебя от учёбы на историка. А мне тут ультиматумы ставят: нужна работа за границей или в советской номенклатуре...»
Первой отошла от парня, довольно сильно полюбившего девушку, Наталья. И сделала это открыто, демонстративно: просто перестала его замечать. Юрий больше месяца не появлялся на лекциях, болел, как потом выяснилось, якобы случилось двустороннее воспаление лёгких с госпитализацией в медсанчасть комбината. «Ну, а время лечит, – сказал в конце разговора с Виктором Баев-младший. – На сессии за второй курс мы стали даже здороваться, правда, до разговоров и общения дело не дошло...»
***
Уже битых два часа они сидели в кабинете деда, Виктор пытался на листочках записывать мысли Натальи по поводу просмотренной накануне пьесы Леонида Жуховицкого «Остановиться, оглянуться». Облдрамтеатр выпустил премьеру, им, двоим студентам, преподаватель кафедры современной литературы Ида Эдуардовна поручила подготовить рецензию для молодёжной газеты. Она, наверное, не зря всё это затеяла, хотя сама могла спокойно отработать заказ и комсомола, и старых друзей из театра. Но вывернуть всё на современный лад, чтобы были задействованы молодые зрители, да ещё и студенты, всё это казалось преподавателю очень современным и актуальным.
Заодно, по просьбе Наташиной мамы, она хотела проверить способности нового студента, который, как на дрожжах, «шёл в гору»: в пятом семестре учёбы он был избран в партком института, поскольку пришёл из армии коммунистом. Вскоре его утвердили редактором газеты, к сожалению, пока ещё не имеющей своей типографии и выходившей сборником как самиздат, но с копией на ватманских листах. К новому году вместе с членами редколлегии он выпустил газету на десяти ватманских листах. Она занимала полкоридора на втором представительском этаже вуза, студенты толпились у неё с утра до ночи. Надо сказать, что вёрстка и содержание материалов в газете было профессиональным, но многие заметки шли на грани фола, критике подвергся даже завкафедрой истории партии. Тот попытался обрушиться с обвинениями на Виктора, но секретарь парткома, бывший офицер-подводник, так резко поставил его на место, что все поняли: сегодня с прессой – шутки плохи.
Наталья ни с кем в семье специально не знакомила своего соавтора, но к ним в кабинет пару раз заходил дед, который почему-то странно и как-то по-рыбьи, будто жабрами, дышал, словно его выбросили на песчаный берег. Он почти вплотную подходил к Виктору, нюхал его волосы, одежду, отходил к окну и долго наблюдал за работой своей внучки и её избранника. Та говорила после ухода деда:
– Не обращай внимания, ему скоро сто, что тут взять... Но он чудесный дед и бывший медик, такие у него профессиональные привычки. Он может по запаху тела определить здоровье человека...
Мама Натальи несколько раз приносила растворимый кофе, чай с ватрушками и домашним печеньем, спрашивала, как молодёжь относится к домашним котлетам с картошкой. Но Наталья начинала нервничать, резко отказывалась от услуг мамаши. К семи вечера были готовы десяток страничек машинописного текста, половину которого Виктор не понимал по сути изложенных мыслей и готов был переписать их по-своему. Но Наталья сказала, что, будучи так долго в армии, он отстал от современных тенденций в культуре, литературе и что завтра с утра он отнесёт листочки Иде прямо на кафедру. Виктор, молча, оделся, поехал в общежитие. Там он достал тетрадку в линейку, сел за стол и до четырёх утра написал ещё один вариант рецензии. На кафедру он пришёл чуть живой, Ида Эдуардовна уже ждала его, пробежала оба варианта рецензии, долго молчала, наконец, сказала:
– Придётся ещё мне посидеть над текстом. Спасибо, вам. Вы с Наташей хорошо поработали...
Через пару дней в молодёжной газете вышла большая статья о премьере в облдрамтеатре, где текст практически полностью был взят из ученической тетради Виктора. А под статьёй стояли две фамилии: «Наталья Наумова, Виктор Туманов, студенты...» «Всё правильно, – резюмировал он. – Мы работали вместе...»
***
За прошедшие полгода они встретились вдвоём только раз. На зимних каникулах девчонки разъехались по домам, Наталья объявилась в общежитии, нашла Виктора и отвела его этажом ниже, в ту же комнату, что и раньше. Преимущество было лишь в том, что с обеда до ночи у них выпало восемь часов времени да после ребят, отметивших накануне сдачу сессии, остались бутылка вина и вафельный торт. После третьего захода на любовь, Виктор открыл вино, порезал торт, пригласил женщину за стол. Она накинула на плечи пододеяльник, попросила включить настольную лампу. Он сказал:
– Ты заметила: за это время я ни слова не сказал о любви. Как ты и просила в ту, нашу первую встречу, я молчал и ждал. Понял, что не дождусь не только нужных, но и никаких слов... Скажи, что происходит в наших отношениях? Она молчала, выпила большой глоток вина, откусила торта и стала, наконец, смотреть в глаза Виктора. Прошло ещё несколько долгих минут прежде, чем заговорила:
– Ты опоздал на год, минимум... Мне безумно нравится иметь тебя в любовниках. Ты мой мужчина, повторюсь ещё раз. Но ты безнадёжно опоздал, может, даже на два года. Хотя мне уже говорили, что у тебя будет хорошее будущее: аппарат комсомола или областная газета. Это то, что, в принципе, и надо было бы нам для успешной совместной жизни. Но тебя опередили, сударь.
– Значит, у тебя отработан семейный вариант добротного и успешного замужества? Я знаю многое из твоих «заскоков». Даже, думаю, здесь нет твоей вины. Так сложились отношения в семье... Но ведь тебе жить, всю жизнь существовать с нелюбимым человеком? Так выходит? Тебя любит до сих пор Юрий... Думаю, сблизься мы с тобой, тоже был бы неплохой вариант семьи. А ты чего дождалась? Что ты получишь?
– Значит, ты сумел разговорить Баева? Хотя мне наплевать, что ты кое-что узнал обо мне, о семье, о моих слабостях... Через неделю приедет мой друг, мы распишемся и поедем в богатую и красивую страну – Японию. Он будет не последним человеком в нашем торгпредстве. Но ему надо ехать туда с семьёй, которой у него нет. Таковы наши дурацкие порядки... Вот я и поеду с ним. Но тебе, советскому человеку, коммунисту, этого, конечно, не понять... – Она буквально вскочила со стула, накидка упала с её плеч, и по ладоням, поднесённым к лицу, Виктор понял: Наталья плачет.
– Соверши поступок, Наташ. Плюнь на всё, поселись в общежитии, закончи институт, осталось меньше года. У меня прописка только по общаге, но я сниму комнату и сделаю тебе предложение. И будем жить, работать...
– И разводить нищету пока тебе не выделят собственное жильё и ты не продвинешься по службе. Эх, Виктор, слишком дорогая для меня будет твоя любовь... Слишком. Помоги мне одеться и проводи, пока ещё светло, до автобуса.
На остановке никого не было, Виктор хотел, не спрашивая Наталью, проводить её до дома. Но она, как будто прочитала его мысли, сказала:
– Не надо со мной ехать... Сюда же я добралась сама. И домой сумею вернуться одна.
Перед посадкой в двери автобуса Виктор спросил:
– Какая у тебя будет фамилия? Вдруг мне надо будет в Токио разыскать тебя...
– Искать меня не надо. А фамилия – простая: Рошальева буду. Из династии дипслужащих мой супруг. Его прадед в революцию начинал...
Двери в автобусе резко захлопнулись, словно ударили Виктора по лицу.
Художник: С. Шильников (из открытых источников).
Регистрация товарных знаков – это одна из примет нашего времени. Товарные знаки необходимо регистрировать для того, чтобы никто не смог воспользоваться ими в своих интересах. Товарный знак – это такая же интеллектуальная собственность, как книга и картина. И права на такую собственность нужно защищать от возможных посягательств. Существуют патентно-правовые бюро https://spb.patentium.ru, которые занимаются регистрацией товарных знаков. Понятно, что каждый из нас не может вот так просто взять и зарегистрировать свой товарный знак. Для этого надо обратиться в специализированные организации. Вот для этих целей и существуют патентные бюро.