Накипело / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Мария Петровна не в состоянии больше терпеть. Она уселась за компьютер и стала стучать по клавишам:

«Уважаемые! Накипело, сил нет. Судите сами.

У меня на руках взрослая дочь с психической аномалией в связи с травмой в раннем детстве. И в соответствии с этой аномалией надо ей каждый день таблетки. Выходит, полная зависимость у нас от государственных органов. Приходится с ними общаться каждый месяц на территории городской дурки. На казённом языке – психушка. Но сложилось у меня впечатление, ходить туда опасно для собственного психического здоровья. Потому как делается там всё для его ухудшения. И как бы не вышло так, что скоро не только моей дочери, но и мне лично понадобятся антипсихотики.

Каждый поход туда доставляет мне невыносимые душевные муки. Вот даже сегодняшний пример. Как говорится, один день из моей жизни.

Пришла пораньше. Но прежде чем попасть в основную очередь, нужно отстоять в регистратуру в тесном предбаннике. Однако и здесь не без засады. Потому как сидит при входе в космическом костюме некто, без масок не впускает. Впрочем, и при наличии маски не даёт войти – до тех пор, пока под регистратурой не рассосутся предыдущие четыре человека: «Больше четырёх не положено». – «На улице холодно!» – кричат с крыльца. – «И мне тут, на сквозняке, без сервиса. Терпите».

Наконец, вот уж радость, удалось проникнуть внутрь, и, конечно, в окошке регистратуры никого нет. Это счастье – застать в казённом доме в нужное время нужного тебе исполнителя. Ждать надо. А сколько? Неизвестно.

Когда терпения моего осталось ноль, появилась девица в маске под подбородком с чашкой кофе в руке. Я ей номер карты сообщаю, а она между глотками кофе, не глядя в мою сторону, фыркает: «Я занята, не видите?» Кивает на стопку бумаг. И в эти бумаги с головой ныряет, чиркает, листает, хватает новые листы…

Я жду, смотрю по сторонам для успокоения. Остаётся читать то, что на стенах. Ну, вот например, это: «Оскорбление медработника влечет наказание по статье (далее номер статьи кодекса). Наряд полиции вызывается незамедлительно!».

А рядом зачем-то трюмо. Может, какой-то псих принёс случайно, по пути, да и забыл забрать. Трюмо раздолбанное, кривое, похожее у меня дома, наследство от покойных родителей. И прямо на зеркале (там, в диспансере, не у меня) совсем уж странное для трюмо объявление: «Не входить! Идёт облучение ультрафиолетом!»

На стендах – тексты под стеклом, много посвящено ковидобесию. Из прочитанного запомнились расценки на погребение – 13 тысяч рублей, а если сжигать, то 25 тысяч.

Наконец согласилась регистраторша узнать номер карты больного, и я переместилась в длиннющий узкий коридор в следующую очередь.

Слушаю дискуссию. Народ, из-под масок, врачей обсуждает. По общему мнению, грубых – большинство.

«Максим Леонидович – нормальный, – это я в разговор вступила и сразу завладела всеобщим вниманием. – В отличие от Инны, настоящего имени называть не буду, к участку которой ранее моя дочь была приписана. Хамка ещё та. Чуть что – обгавкает. А главное, требует больную дочь с собой приводить. Объяснений, что пациентке на тяжёлых препаратах в такую даль тащиться непросто, да ещё по утрам, Инна слышать не хочет. Общий язык однажды удалось найти при помощи коробки конфет, пришлось эту практику продолжить и в последующем. Но ненадолго. Аппетиты врачихи выросли. И она вновь потребовала являться вместе с больной. Тогда я нашла другой ключ к Инне. Волшебные бумажки, вот что оказалось лучшим успокоительным средством. Кошелёк, однако, стал истощаться по мере роста инфляции, а моё внутреннее возмущение – нарастать. И когда однажды Инна послала меня туда, откуда я пришла, с требованием показать ей ту, которая на учёте (в тот день не было для Инны у меня ни денег, ни конфет), обратилась я в великом гневе к заведующей с жалобой на грубость Инны. Заведующая, скажу вам, не удивилась услышанному. Просто без лишних слов перевела на другой участок».

«А вот, ещё вспомнила», – дальше рассказываю народу.

(Я вообще люблю с народом беседовать. Целый месяц, считай, дома сижу, хочется иногда и с обществом пообщаться вживую.)

«Было у меня знакомство, когда Ирка в дневном стационаре лечилась. Звали заведующую, без настоящих ФИО, допустим Беллой Константиновной. Сейчас, говорят, она уволилась по состоянию здоровья. И когда мы с Иркой пришли к ней с направлением, она стала агитировать нас обеих пить изумительные, по её словам, таблетки: «Сами увидите, как они чудесно помогают. И сон дают, и успокаивают превосходно, и что важно – абсолютно безобидные. Я чуть что – сразу их глотаю, и просто супер. Внучке четырёхлетней тоже даю, когда приводят её ко мне погостить. Внучка гиперактивная, ей самое то». Мне тогда подумалось: пожалуй, лучше не иметь среди родственников психотерапевтов».

Пока наша очередь ведёт жизненные разговоры, приходит мужик ростом с двух мужиков, и с огроменной, как он сам, выше его головы, дубиной, он на неё как бы опирается. Не глядя по сторонам, пропёр в кабинет, к которому моя очередь.

Толпа возмутилась, чего, мол, по какому праву.

Кто-то ему вслед: «Все тут на голову больные, не ты один, каждому невтерпёж в дурочку без очереди».

Народ развеселился, посыпались остроты на актуальную тему.

На шум медсестра выглянула, оценила ситуацию, дверь за собой плотно прикрыла, сделала большие глаза и говорит крайне многозначительно: «У нас есть такая категория пациентов, которые не сидят».

«Не сидят» она выделила тоном.

Народ замолчал. Догадались, что ещё хорошо отделались. Кто-то сострил: «Надо с кольями и граблями сюда ходить».

Но всё же мне пришлось с этим мужиком, который «не сидит», высидеть рядом чуть ли не целых полчаса. А почему? А дело вот в чём…»

Мария Петровна перестала стучать клавишами, прислушалась. Слышно было, как в соседней комнате скрипнул диван. Громко зевнули.

– Ир, проснулась? – сказала Мария Петровна.

Дочь с сонным лицом вышла из спальни.

– Ещё бы не проснуться. Трещишь клавиатурой как пулемёт. Опять жалобу сочиняешь?

– Опять.

– Ну и зачем… Ничего не изменится. Лучше в психушку не ходи. Здоровее будешь. Мне и без таблеток нормально. А будет ненормально, тогда выпью.

Мария Петровна посмотрела в окно.

– Мороз и солнце, день чудесный. Надо гулять идти.

– Надо, – согласилась дочь.

– Кофе на плите, – сказала Мария Петровна. – Зефир на столе. Позавтракаешь – и пойдём.

– Между прочим, вопрос на засыпку, – Ирка усмехнулась, – а зачем ты вообще в дурку шастаешь, если я без колёс могу обходиться?

Ответ на возможный коварный вопрос у Марии Петровны давно заготовлен:

– Во-первых, надо запас освежать, срок годности истекает. Вдруг понадобится. Во-вторых, я хожу не только за психическими, но и за печёночными.

– Их разве нельзя купить в аптеке без хождения в дурку?

У Марии Петровны и на этот случай алиби продумано заранее:

– В аптеке дорого. А в дурке для тех, кто на учёте, любые лекарства – по льготе. Не забудь, кстати, таблетки от печени, там, на столе, где зефирки.

– Таблетки от печени уже в печёнках. Ха-ха. Выпью, не переживай. Раз врач велит.

– Так врач велит ещё и для психики употреблять.

– Если и употреблять, то чего покрепче. Ха-ха. А про психику даже не начинай. Вот тебе для психики точно не помешало бы. Назарова скоро к тебе санитаров вызовет. Ой, не могу. Ха-ха. Как вспомню, как ты с ней снова сцепилась. И чего тебя несёт. Подумаешь, бельё без отжима. Как там, в сказке про Карлсона, помнишь, – пустяки, дело житейское.

– Как это «пустяки»! Разве не видишь, как задолбала она меня?! – Марию Петровну понесло. – Каждый день с её балкона как из ведра! Или мне на часах там стоять, караулить, чтобы успеть снять своё? Невралгию скоро заработаю с этой Назаровой. Достала! Ехидным голосом разговаривает, рожу морщит, тьфу! Так бы и треснула по башке.

– Во-во, я же говорю, скоро санитаров к тебе, как буйной, вызовут. И вовсе не ехидный голос, и лицо нормальное. Жалко её. Муж умер, стиральная машина поломалась, а тут ещё и соседка снизу нервы мотает. Вот каково ей? Поставь себя на её место. Ты ведь тоже когда-то во вдовах оказалась, должна понимать, каково это, похоронить своего… Не, правда, мам, неужто тебе её не жалко? Будь моя воля, так я бы нашу стиралку ей подарила.

– Ладно, топай, пей кофе, да на прогулку скорее.

Дождавшись, когда дочь уйдёт на кухню, Мария Петровна продолжила:

«Впрочем, это не важно. Я хотела ещё вот о чём, что меня, уважаемые, крайне волнует.

Как сделать так, чтобы в упаковке с любым нейтральным названием – допустим, витамин С, находился не витамин С, а замаскированный под него нейролептик? Разработайте для таких пациентов, которые отказываются от приёма псих-таблеток, упаковки-обманки, под секретным кодом! Ирка моя отказалась от псих-таблеток, но без них ей никак, да и зависимость от них катастрофическая. Врачи посоветовали обманным путём скармливать.

Очень прошу, помогите. Мне почти семьдесят. Может, и умру скоро. Вот когда ужас начнётся: дочь без контроля останется. Фальшь-упаковки точно пригодились бы тогда!

Даю честное слово – если вышеописанную проблему решите исчерпывающим образом, то больше от меня – ни одной жалобы, ни письменно, ни устно. Более того, все свои предыдущие жалобы аннулирую, лишь бы … PS И с соседкой враждовать перестану, пусть не отжимает бельё, и на мою стирку пусть потопы с её балкона… PPS Я даже отпишу ей в завещании машину стиральную!»

Мария Петровна прислушалась. Дочь мыла посуду. «С завещанием – перебор», – подумала и стёрла оба постскриптума.

Она с сомнением перечитывала текст. «Чушь собачья. Никто не поможет, всем по фиг» – подумала о своём письме.

Перечитала ещё раз последний абзац.

«Если вышеописанную проблему решите исчерпывающим образом, то больше от меня – ни одной жалобы, ни письменно, ни устно. Более того, все свои предыдущие жалобы аннулирую».

– Дура, – сказала вслух.

– Кто дура? Назарова? Или я? – засмеялась на кухне дочь.

– Я дура.

– Так вот я в кого.

– Ты позавтракала?

– Да.

– Лекарство выпила?

– Святое дело, – дочь снова засмеялась.

Мария Петровна с сомнением взглянула на конверт с вложенным файлом, помедлила и всё же навела курсор на «отправить».

В зеркале трюмо ей видна была часть кухни. Трюмо специально находилось у двери в зал – для правильного обзора.

В квартире у Марии Петровны каждая мелочь продумана – для слежки.

Ирка склонилась над мусорным ведром. Она прятала под картофельными очистками не выпитые ею таблетки «от печени».

Пока мать плескалась в ванной, Ирка села за компьютер, нашла в папке под грифом «Переписка с властью» файл со свежей жалобой и с весёлым лицом прочла.

То, что она подыгрывает матери в требованиях принимать лекарство «от печени», её смешило.

Во время прогулки Мария Петровна не пересказывала по традиции новую серию любимого сериала, против обыкновения почти всю дорогу хранила молчание. Дочь, напротив, с воодушевлением делилась мнением о взятой в библиотеке книге про доброе и светлое, она любила читать про доброе и светлое.

Они гуляли привычным путём. Прошли через центр города по проспекту, мимо автобусных и троллейбусных остановок, мимо гигантского каменного Ленина в центре площади Ленина, мимо расположенных там же огромного музыкального театра в стекле и ещё более огромного правительственного здания в граните, два раза спускались в подземные переходы с торговыми ларьками вдоль стен. Эти спуски и подъёмы по ступенькам для Марии Петровны были утомительны, и выйдя наверх, она стояла, чтобы отдышаться, и затем шла ещё более медленно, тяжело опираясь на руку дочери. Мария Петровна не любила подземные переходы ещё и за скопление там людей, толчею, шум, её раздражали крикливые продавцы.

Раньше они гуляли иным маршрутом, без подземок, но пешеходные «зебры» без светофоров пугали Ирку. Она паниковала, что они попадут под машину. Она упросила мать выбрать раз и навсегда путь со светофорами и подземными переходами.

Час бродили вдоль реки по благоустроенной гранитной набережной, смотрели на уток, кидали голубям сырые семечки. Для бродячих кошек был припасен сухой корм, самый дешёвый, из зоомагазина по соседству с их домом.

Когда вернулись домой и освободились наконец от громоздких тяжёлых шуб, Мария Петровна, отдышавшись на табуретке после трудного подъёма на третий этаж, сказала:

– Вот что, я к Назаровой схожу.

– Так подморозило же с утра, в мороз бельё вроде не сушат.

– Можно и в мороз сушить. Свои плюсы. Я в интернете смотрела.

– Что с того. Главное, от Назаровой сегодня точно на нас не лилось. Да и у тебя там ничего не висит. Нет причин к ней идти. Опять нервы начнутся.

Мария Петровна постояла с минуту перед зеркалом, глядя на своё отражение, и после паузы спросила:

– Ты точно хочешь стиралку ей отдать?

– А что?

– Просто...

Во время прогулки Мария Петровна обдумывала предстоящий разговор с Назаровой. И помимо прочего даже приняла было решение подарить ей стиральную машину, как того желала Ирка. Но в последний момент поняла, что на такой подвиг не способна, да и стирать вручную тяжело.

– Думаю, чем бы её угостить.

– Кого? Назарову?

– Что у нас есть такое, чем бы её угостить?

– Яблоки на снегу, розовые на белом, – пропела дочь, открыв холодильник. – Ты яблок вчера купила…

Мария Петровна взяла из её рук новый, с магазинной наклейкой, пакет с яблоками, и ушла.

Высунув голову на лестничную площадку, Ирка прислушалась к разговору на верхнем этаже.

Потом ей надоело, и она, улыбаясь, закрыла дверь. Она старалась это сделать бесшумно, но поскольку в квартире всё продумано для слежки, то замок звучно щёлкнул.

Услышав звук закрывшейся двери, Мария Петровна почувствовала облегчение, она ждала этого момента. Теперь, когда дочь перестала подслушивать, можно говорить без опасений.

На всякий случай она всё же понизила голос и продолжила разговор, который был до этой минуты чисто светского содержания, то есть ни о чём:

– А теперь главное. Это… – она кивнула на подаренный пакет с яблоками под ногами Назаровой, – не главное... Вика, ты, наверное, слышала, моя Ирка не того, – она постучала пальцем по своей голове.

– Слышала.

– Знаешь, Вика, а ведь моя дочь к тебе прониклась.

– Слава Богу! – Назарова перекрестилась.

Она была верующей и по воскресеньям посещала церковные службы. Марии Петровне сейчас это казалось важным. «Может, не откажет», – подумала.

Она не могла начать то, что хотела сказать. Побаивалась открыть своё, наболевшее. «Может, я зря затеяла…», – засомневалась.

Из квартиры Назаровой шёл приятный запах ладана. Доносилось приглушённое церковное пение.

– Проходи, Маша, чего в дверях-то.

– Нет-нет, надо домой скорее, – сказала Мария Петровна.

Она решилась взглянуть в лицо соседки, и неожиданно для себя обнаружила в глазах той искреннее сочувствие.

Это придало ей сил.

– Когда умру, ты согласилась бы приглядывать за моей Иркой?

Назарова по-прежнему смотрела на неё с таким искренним участием, что Мария Петровна ощутила комок в горле от нахлынувших чувств.

Она будто увидела себя со стороны. И ничего хорошего не обнаружила. И вот та, которую Мария Петровна терпеть не могла, поедом ела, сейчас к ней, сварливой, гневливой – с любовью, с какой-то даже радостью, будто родного человека встретила.

Дальше говорить Марии Петровне стало легко, и она, ободряемая ласковым взглядом соседки, рассказала о наболевшем.

Иногда она замолкала, прислушиваясь в тревоге к посторонним звукам, а затем торопливо, тем же тихим голосом, продолжала.

– Она смирная, но это пока таблетки пьёт. Правда, есть загвоздка. Когда она отказалась от нейролептиков, то я стала их подсовывать под видом пилюль от печени. Как-то она умудрилась подглядеть за мной, и ответила на обман – обманом: стала делать вид, что пьёт, но тайком лекарство выкидывала. Я сообразила, что меня раскрыли, лишь тогда, когда у неё сон нарушился, появились признаки начинающегося психоза, срочно пришлось менять тактику. В настоящее время так: чтобы дочку не спугнуть, вида не подаю, что знаю, что она знает. Продолжаю подсовывать пилюльки якобы от печени. А на самом деле – плацебо. Она же, как и раньше, потихоньку от меня это всё выбрасывает. Ирка не подозревает – тьфу-тьфу, не сглазить – что теперь нейролептик смешан с питьём – кофе, чай, компот, кефир... В этом пункте, Вика, не скрою, напряг тебе. Если, конечно, согласишься смотреть Ирку после моей смерти. Надеюсь, это случится не слишком скоро. А в остальном без проблем. И ещё, чуть не забыла, раз в месяц – посещение псих-диспансера: за льготным рецептом и лекарством, его продают там же, в их аптеке.

«А я у нотариуса завещание составлю – квартиру, имущество тебе отпишу», – хотела, но не сказала. «Это она успеет узнать». Ей хотелось убедиться в бескорыстности Назаровой.

«Ангела-Хранителя вам с Ириной, спаси вас Бог!» – вспомнила перед сном слова Назаровой при расставании.

«Боже, спаси и сохрани!» – будто подумалось.

Она удивилась, что такое ей подумалось.

И тут же уснула, ни разу не проснувшись против обыкновения до утра.

Ей снилось что-то хорошее, светлое, такое, как любит Ирка.

Художник Игорь Белковский (из открытых источников).