Дом в яблоневом саду / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Этот дом в яблоневом саду, был весь разрушен, в нем уцелела лишь одна комната с кроватью, столом и шкафом. Сохранилось и окно. А дверь покосилась, висела на петле. Сад выглядел нетронутым, только ближе к дому несколько деревьев посечены осколками.

Иван обследовал руины и нашел вход в подвал, где могли быть люди. Крышка завалена битым кирпичом и упавшей оконной рамой. Иван расчистил вход и поднял крышку, окликнул:

– Есть, кто живой!

Иван посветил внутрь фонариком и обнаружил сидящую на полу подвала девочку, она жалась к стене и испуганно моргала глазами.

– Не бойся, – сказал ей Иван. – Теперь тебе ничто не угрожает. Выходи.

Девочка молчала и продолжала сидеть. Тогда Иван спустился по лестнице, оглядел девочку, ей было лет пятнадцать, одетая в тонкий джемпер и синюю юбку.

– Ты не ранена? – спросил Иван. Девочка отрицательно качнула головой.

– Всё позади, – сказал Иван. – Пошли отсюда. – Он взял девочку за руку и вывел наружу. Затем повел её через развалины разбитого дома в уцелевшую комнату, усадил на кровать.

– Как тебя зовут? – спросил Иван.

– Ира, – ответила тихо девочка.

– А меня Иван. Где твои родные?

– Не знаю. Мама ушла добыть хлеба и не пришла.

– Когда она ушла?

– Два дня назад.

– А сколько дней ты сидела в подвале?

– Четыре.

– И ничего не ела?

– Только яблоки, сорвала с дерева, но они еще недозрелые.

– Вот, что Ира, – Иван достал из вещмешка банку тушенки, несколько пакетов с сухим пайком и отстегнул от пояса флягу. – Здесь немного еды и вода. Мне надо идти. Завтра ты выйди на дорогу, если заметишь машину и людей, иди к ним, вас эвакуируют. В подвал спускаться больше не надо. Поняла?

Девочка молча качнула головой. И Иван ушел. Он побежал в ту сторону, откуда доносились редкие одиночные выстрелы. Вскоре он догнал свой взвод, завершающий зачистку поселка. Враг ушел за реку, и бойцы закрепились на окраине, чтобы дождаться подкрепления и двинуться дальше.

Штурмовые операции не обходились без потерь, а раненный – это потеря боевой единицы, но в этот раз обошлось без двухсотых, только четверо получили ранение, один из них – тяжелый, его и других трёхсотых сразу отправили в тыл.

Старший сержант Иван Ракитин замкомвзвода штурмовиков с наступлением темноты выставил охранение, снабдив бойцов приборами ночного видения, и прилёг отдохнуть. Три-четыре часа сна – сущая малость для восстановления сил, но порой и того не было, так что Ивану не привыкать к такому режиму. Обычно он засыпал сразу, и отдыхая в полудрёме, ощущал атмосферу происходящего вокруг, просыпался тотчас, если грозила опасность. Теперь сон не шёл, Ивану на память пришла давешняя девчушка Ира из подвала с кроткими испуганными глазами, как она там одна в разрушенном доме среди ночи? Такого примерно возраста младшая сестра Ивана Света, озорная, ребенок ребенком, которая едва отошла от кукол. Сестренка с матерью и отцом жили во Владимире. Своё собственное отрочество Иван видел далеким-предалеким, канувшим в лету, – а он теперь взрослый мужчина – на войне люди рано взрослеют. А ему двадцать четыре.

Уснуть уже не удастся, решил Иван и поднялся. Он доложил командиру, что отлучится на некоторое время, и ушел в темноту. Он двигался неспеша, спокойно, – поначалу, когда после трех месяцев тренировки в учебном центре он прибыл на передовую, было ему внове приспосабливаться к бронежилету и другому снаряжению, – запасные рожки к автомату, аптечка, фонарь, две гранаты, нож. Автомат и пистолет в кобуре – само собой. Еще рация. И вещмешок с провизией. Иван знал где что лежит. Теперь ему было не в тягость всё это носить на себе. Другое дело, когда вытаскивал с поля боя раненного товарища – вот уж где приходилось попотеть. Самого Ивана Господь уберег, ранения он получал легкие, можно сказать, царапины, потому обошелся лишь перевязками.

Он шел натруженным, пружинящим шагом, – силуэты деревьев и домов, побитая вражеская техника на обочинах дороги и прочие детали служили ему ориентиром.

Вскоре он свернул с пути и вошел в яблоневый сад, пробрался через развалины дома, луч его фонаря выхватил вход в стене и комнату, кровать. А девочки нет. На столе фляга, чайник и упаковка от сухого пайка.

Где девочка? Не случилось ли что с ней? Теряясь в догадках, Иван пошел в сад. Огляделся. И заметил он колеблющийся свет между деревьями, который приближался в его сторону.

– Ира, это ты?! – окликнул Иван.

– Я!

Девочка подошла к Ивану, держа в руке керосиновый фонарь, в другой руке у неё был узел.

– А ты, что, Иван, вернулся? – спросила Ира.

– Хотел узнать, как ты тут? – сказал Иван.

– Я ничего, – ответила девочка. – Искупалась. Банька не совсем разрушена, печь цела, натаскала воды из колодца. Шибко хотелось помыться после подвала.

Они прошли в комнату, Ира поставила фонарь на стол, села на кровать. Иван уселся напротив на табурет, спросив:

– Не страшно тебе одной?

– Нет, – сказала девочка. – Боязно, когда стреляют. А так ничего, мне же здесь всё знакомо, хотя непривычно тихо стало. Соседи справа и слева эвакуировались, как всё началось, а мама не захотела. Где она теперь…

– Вы с мамой вдвоём живёте?

– Да. Папа на фронте погиб год назад. Мы одни остались.

– Твоя мама обязательно найдется.

– Может, ее убили?

– Нет, не убили. Возможно, только ранили, тут вражьи коптеры летали… Я знаю, вместе с нашими раненными бойцами эвакуировали и несколько гражданских. Она жива.

Помолчали. Девочка задумчиво смотрела пред собой.

– Ты, поди, голодна? – сказал Иван. Он прислонил автомат к стене, снял вещмешок, достал хлеб и две банки тушенки.

– А как же ты?

– Не беспокойся, возьму у ребят.

– Я поела, что ты оставлял, еще на утро оставила. Потом легла тут и уснула. А ты, Иван, откуда будешь?

– Из Владимира. Слышала? Древний город.

– От вас недалеко еще Ярославль, да?

– Точно. До Ярославля от нас чуть больше двухсот километров, а до Москвы сто семьдесят пять.

– Мы всем классом хотели поехать в Москву на экскурсию, да не успели, война помешала.

– Ещё поедешь, – Иван взял банку тушенки, вдел палец в кольцо, открыл. Потом достал из вещмешка ложку. – Давай, ешь?

– А ты?

– Я уже ел. Сейчас нарежу хлеб. Ты в здешнюю школу ходила?

– Да. У нас школа начальная. А дальше надо в райцентр ездить. Я и ездила на автобусе. Теперь нет школы ни у нас, ни в райцентре. Разбомбили.

– Отстроим заново. Все наладится. Ты кем бы хотела стать, Ира?

– Учителем, как мама, она здесь географию преподавала.

– Хорошо.

– А ты, Иван, кем будешь после войны?

– Так профессия у меня уже есть, я архитектор, окончил институт в Москве. Поработать не получилось, сразу добровольцем ушел на фронт.

На груди у Ивана слабо загудела рация, Иван включил ее, подал голос: «Енисей, я Рокот, слушаю... Понял, скоро буду!»

– Ну, что же, мне пора, – сказал Иван и взяв в руки автомат, поднялся.

– Можно тебя попросить об одном? – сказала Ира.

– Да.

– Останься, пожалуйста, живой.

– Куда я денусь!

– Обещай мне.

– Обещаю. А знаешь, что… Приезжай в гости ко мне во Владимир. Потом, когда всё устаканится. Сестра у меня твоего возраста, подружитесь. Мы недалеко от автовокзала живем, по улице Островского. Рокотовы мы, нас все знают.

Ира молча кивнула. И Иван ушел.

Через месяц Иван получил тяжелое ранение, подорвался на мине. Врач сохранил ему ноги, и после полугода лечения в госпитале Иван вернулся домой, опираясь на костыли.

Дома его ждали родители, младшая сестра и пять писем из города Симферополя, подписанные Ирой Сергеевой. На конвертах не был указан номер дома получателя, только город, улица и имя – Рокотову Ивану. Но письма все дошли. Сестра Светлана их все сохранила, сложив аккуратно в шкафу. И поделилась с матерью, что нынче такие бумажные письма редкость, что все люди обходятся сообщениями по телефону. Мама Ивана Валентина Григорьевна, глянув на конверты, предположила, что, судя по почерку, пишет юная девушка.

Иван прибыл домой ранней осенью, на груди его гимнастерки поблескивали две медали – Суворова и За Отвагу. Он стал частым гостем школы, где учился, его приглашали на все праздники и даже открыли специальную доску в фойе школы с его фотографией и газетными статьями. Иван стеснялся всего этого, но в целях воспитания учащихся, ходил на встречи, и больше рассказывал не о себе, а своих товарищах.

Письма от Иры он прочитал, и, собравшись с мыслями, ответил. Ира писала, что её мать, как и предполагал Иван, была ранена, но умерла по дороге в больницу, и похоронена на сельском кладбище. Сама Ира вместе с другими детьми, потерявших родителей, оказалась в интернате города Симферополя, и что ходит в школу, учится в одиннадцатом классе. Ира писала еще, что бережно хранит флягу, которую Иван оставил ей.

В ответ Иван кратко известил Иру, что находится дома после госпиталя и сожалеет ей из-за случившейся беды. И что он уже не сможет вернуться на фронт, а в скором будущем пойдет работать по своей специальности архитектора.

Вскоре Иван расстался с костылями, но ходил ещё, опираясь на палку. И в таком виде, опирающийся на палку, Иван встретил гостью во дворе, – Ира вошла в калитку, одетая в простенькую куртку и юбку, в ту самую, синюю, в которой была в разрушенном доме. На плече девушки висела дорожная сумка. Они обнялись. Глядя на них, родители Ивана и его сестренка Светлана поняли, что встреча эта неспроста, что она – предвестник чего-то важного и светлого.

– Вот наконец мы увидели Иру, – с улыбкой произнесла мать Ивана. – Проходи, милая в дом. Будем чай с пирогами пить...

Художник Анатолий Рыбкин (из открытых источников).