Разгромный счёт

5

11910 просмотров, кто смотрел, кто голосовал

ЖУРНАЛ: № 54 (октябрь 2013)

РУБРИКА: Проза

АВТОР: Растворцев Андрей Васильевич

 

Разгромный счёт1.

 

Слепень своим монотонным жужжанием и беспорядочным тыканьем в лицо довёл Юрку Сапрыкина до нервного тика. Умахавшись вдосталь рукой, Юрка изловчился-таки и поймал надоедливое создание. Радостно настучал шалбанов по слепнёвской голове, оборвал ему все лапы, вставил в тулово соломинку и отпустил. Слепень, ошалевший от проделанной с ним процедуры, рванул в небо. На поворотах его заносило, но счастье, от того что жив, было весомее, и слепень лихо выписывал воздушные пируэты.

А Юрка, наконец, спокойно откинувшись головой на копёшку свежескошенной травы, предался размышлениям. Мысли его были развесисты, путаны, и если бы можно было их расплести и вытянуть в цепочку – цепочка бы опоясала большой город, а то и земной шар. А что? – у Юрки мыслей много – запросто на земной шар хватит. Юрка размышлял о жизни – почему так, пока молод, друзей кругом пруд пруди, а чем дальше по годам, друзей, словно центробежная сила в стороны отбрасывает. О тех, кого уже нет на свете, говорить не приходится – были они друзьями – друзьями и остались. Разговор о живых. Кто-то, заняв денег на время, испарился на года, кто-то, войдя в достаток, забыл твой телефон. А кто-то, зная, что ты с выпивкой «завязал» – пьёт с другими. Трезвый ты такому другу не интересен. А многие просто забились в свои квартиры, улеглись на диваны у плазменных телевизоров, и никуда их не выдернешь – так, иногда отзваниваются, для подтверждения факта своего существования. Вот и получается – чем дольше живёшь – тем меньше вокруг тебя тех, с кем можно было бы пообщаться. А уж тех, с кем можно какое дело замутить – таких днём с огнём не сыщешь.

Сегодня Юрка раненько с утра на марь за свежей травой приехал. Не для коровы – коровы у Юрки нет, для кроликов. Как говорится, кто-то лохов разводит – Юрка кроликов. А уж они прожорливы! Не старенький бы сапрыкинский ГАЗ-69, в просторечии «козёл», не прорвался бы Юрка на марь. Местами старая дорога почти не проезжая. Но Юркин «козлик» эту непроезжесть  почти и не заметил. На двух  ведущих мостах Юрка без проблем до покоса добрался. Там в охотку косой намахался. Отвёл душу. Потом уж чайку сгоношил. Почаёвничал до поту. Как и в работе – чай усердия требует. Только тогда это чай. А с пакетиков, да на бегу – какой же это чай?! Фикция одна. Ну, а после чайку сам Бог велел подремать. Вот Юрка и дремлет, за жизнь размышляет.

Снова раздалось монотонное жужжание. Ну, слепни, ну, достали! Юрка с досадой приоткрыл один глаз. Никого. Но жужжание нарастало и надвигалось. Юрка привстал. Вертолёт. Самого вертолёта ещё не было видно, а звук его уже из монотонного жужжания постепенно превращался в металлический грохот. Выглядывая в небе вертолёт, Юрка, краем глаза, зацепил, как метрах в ста от него на марь выскочили три оленухи, две с заметно округлившимися животами – на сносях видать. Когда оленье стадо перескочило ручей, что рассекал марь надвое, из-за сопок вынырнул вертолёт МИ-8. Сильно наклонив кабину книзу, летел он почти на бреющем.  Дверь пассажирского салона была открыта. В ней, высунувшись почти на половину своего роста, фигура человека с винтовкой.

«Ах, суки! Что делают!» – Юрку подбросило над травой. Подхватив куртку, на которой только что возлежал, выскочил на выкошенный прогон покоса, стал махать и матерно орать на подлетающее грохочущее чудовище.

С вертолёта его заметили. Резко отвернув влево, вертолёт стремительно стал набирать высоту и уходить обратно за сопки. Одновременно с этим манёвром, человек, висящий в проёме двери, выстрелил. У одной из оленух на бегу подломились передние ноги. Она на скорости сделала кульбит через голову, сгоряча попыталась встать, упала, ещё раз попыталась встать, но ноги её не держали, и она застыла на траве в полусидящем, полулежащем положении.

«Козлы! Козлы! Козлы!» – Сапрыкин был вне себя от ярости: «Совсем озверели?! Беременных оленух бьёте?! У-у-у, гниды!».

Юрка Сапрыкин лесовик по жизни. Рождённый на лесном кордоне, выросший в тайге – знает он её, как свои пять пальцев, и зверьё таёжное понимает и любит. Не до сюсюканья, конечно. Во всём мера должна быть – зверь он зверь и есть, ему до человеческих любовий и дела нет, а вот человеку – есть. Потому, как и со зверем лесным, человеком оставаться должно.

А эти, что на вертолёте, не человеки – особи. И видать не самого простого ранга. Вертолётчиков ведь заставить лететь на охоту – дело не простое. Вертолётчики ребята своевольные – могут и послать далеко. Этот экипаж, по всему видать, тоже без большой охоты браконьерничать полетел – вишь, как сразу, как только Юрку углядели, в сопки рванул – светиться в таком подлом деле не хотели. А тот, кто всё-таки выстрелил – сподличал, подставил экипаж. Дойдёт дело до судов-пересудов: без стрельбы – одно дело, со стрельбой – другое. Юрка ведь просто так дело это не оставит – не отмазаться будет вертолётчикам. Юрка глазаст – углядел на хвостовой балке номер. А особь с винтовкой, если и вправду высокого ранга, может и отвертеться. Да к бабке не ходи – отвертится. Для таких – закона нет. Хотя…

 

                                                                 

2.

 

Одурманивающе, до головокружения пахло свежескошенной травой. Тонким звоном был наполнен колышущийся от зноя воздух. Где-то высоко, невидимые в синеве, заливались полевые жаворонки, а в недалёких зарослях напористо отсчитывала года кукушка. Но Юрке было не до запахов и красот. Он стоял подле лежащей, завалившейся на бок оленухи.

При Юркином появлении оленуха попыталась было вскочить, но сил её на это не хватило, только и смогла она бестолково поелозить ногами по траве и в воздухе. Потом затихла. Большой круглый её живот поводов усомнится в том, что оленуха на сносях – не давал. Огромными влажными глазами раненое животное глядело на подошедшего к ней человека.

Сапрыкин отвёл взгляд. Ещё раз матюгнулся про себя: «Сволочи, одним выстрелом две жизни! Разве ж так можно?!»…

Летом, как правило, в стаде благородных оленей только самки. Три-шесть особей. Редко больше. Самцы изюбры гуляют сами по себе. Объявляются только осенью, когда гон начинается. В этом стаде, по всему видно, только три самки. Две – брюхатые.

Юрка поднял голову – на краю мари, где начинался густой подлесок, из ветвей молодого осинника выглядывали обе товарки раненой оленухи. Не ушли. Не бросили. Ждут её.

Сапрыкин, наклонившись к лежащему животному, попытался рассмотреть – куда вошла пуля. Судя по крови, что подтекала из-под оленухи – вошла она где-то в районе левой передней ноги или лопатки, точнее определить было трудно, так как самка лежала на левом боку и полностью закрывала телом рану. Но, как только Юрка зашёл за спину лежащей оленухи и просунул руку под левую лопатку, нащупывая рану, оленуха резко вскинулась, и, отталкивая в сторону Сапрыкина, встала на ноги. Опустив голову, она часто и загнанно дышала. Нервная крупная дрожь пробегала по телу. В районе левой лопатки пузырилась кровью большая, шириной с ладонь, рваная рана.

Пуля охотника прошла по касательной к телу, на пути вырвав большой кусок кожи и мяса. Рана была глубокая, но не смертельная. По-хорошему если, то затянется. Юрка мысленно перекрестился: «Слава, Богу!». Ноги целы, кости целы – это сейчас самое главное. Юрка слегка успокоился. Случись, перебита нога или лопатка – пришлось бы Сапрыкину добивать животное. Чтобы не мучилось. Со сломанными костями звери в тайге не выживают. Соответственно и плоду тогда не жить.

Юрку кровью не напугать – за свою жизнь на кого только он в тайге не охотился, но от мысли, что сейчас, при худшем раскладе, ему пришлось бы зарезать раненую беременную оленуху – его передёрнуло. Сапрыкин ещё раз мысленно перекрестился – отвёл Господь руку стрелявшего.

Оленуха немного постояла, словно привыкая к реальности, медленно подняла голову, углядела в осиннике поджидающих её товарок и острожным шагом двинулась к ним. Её качало. Видать от потери крови. От шока, от всего произошедшего. Ничего, оклемается.

Собравшееся вместе стадо уходить куда-то с полянки на краю мари не торопилось. Раненая оленуха неподвижно стояла в теньке, две другие щипали рядом траву. Время от времени, то одна, то другая, поднимали голову и смотрели в Юркину сторону.

Сапрыкин, посчитав, что теперь он здесь лишний, вернулся к копне и стал загружать траву в свой шестьдесят девятый. Оказалось, что в охотку намахавшись косой, он перестарался. Травы накосил на три такие машины, как его «козлик».

Вспомнив, что говорит его тёща в таких случаях, усмехнулся: «Кого теперь орать-то, коли сама така тупа». Точно – тупа-тупа. Ладно, ещё разок-другой подскочит. Кролям ведь, сколько травы не дай – всё мало. Сгрёб оставшуюся скошенную траву в небольшую копну и прикрыл её срубленными мелкими осинами. Все сборы и получаса не заняли.

За работой Юрка не обращал внимания на оленей, а когда поднял на них взгляд – удивился. Оленей стало четверо.

Между ног раненой оленухи, уткнувшись мордочкой ей в живот, качаясь на высоченных, ещё неуверенно стоящих на земле ногах стоял пятнистый оленёнок. Шкура его была мокрой, и мать старательно её вылизывала. От коротенького, стоящего торчком хвостика, к голове. Две другие оленухи, внимательно всматриваясь в марь, стояли по краям полянки. Словно охраняли маленькое семейство.

Оленёнок время от времени прекращал сосать молоко и, переступая  ногами, словно ходулями, пытался обойти мать по кругу, но пока это у него плохо получалось. И он снова припадал к соску.

Юрка смотрел на эту картину и улыбался от уха до уха. Не зря с вертолётом воевал.

 

                                                                     

3.

   

Гаишник остановил Сапрыкина на въезде в посёлок. У старой заброшенной лесопилки. Юрка даже удивился – отродясь здесь гаишников не стояло. Рейд, что ли, какой? Правил-то он никаких не нарушал. Да на этой разбитой вдрызг дороге трудно что-то и нарушить. Наверное, всё-таки рейд. Или ищут кого – может солдат беглых или, как в прошлом году,  зэков. Вон слева от гаишника две иномарки стоят – мужики у машин хмурые. Тоже, видать, тормознутые. Никому не нравится, когда без дела останавливают. Значит, точно ищут кого-то.

Гаишника Юрка не признал – видно городской. Прикомандированный. Своих-то он всех до единого – и бывших, и нонешних знает.

Козырнув и буркнув неразборчиво свою фамилию, гаишник лениво принял из рук Сапрыкина его пластиковые права.

«Сапрыкин? Юрий Николаевич?».

«Он самый».

«Что везём?».

«Траву везём».

«Откуда?»

Сапрыкин непроизвольно засмеялся: «Из лесу, вестимо».

«Шутник, значит? Ну-ну. На дальней мари косил?».

Тут уже Юрка напрягся – какое дело гаишнику, где он траву косил?

«Ну, там. Это что теперь – наказуемо?».

Гаишник как-то странно и долго посмотрел на Сапрыкина, потом протянул ему права.

«Да, мужик, сегодня, видимо наказуемо…» – обернулся к стоящим у иномарок мужикам и махнул головой. 

Трое крупных, хмурых, облачённых в одинаковые белые рубашки с короткими рукавами мужчин обступили Сапрыкина. Один, что постарше, ещё раз посмотрел на гаишника. Тот утвердительно качнул головой и сказал: «Он».

Всё, что произошло дальше – Юрка помнит частями.

Всё тот же мужчина, что выглядел старше, задал только один вопрос: «Слышь, лесовик, как у тебя с памятью – хорошая?».

Юрка не дурак, понял сразу – что ни ответь – всё одно бить будут. Не первый день на свете живёт. Хотели бы договориться – поговорить предложили бы. Не желают. Считают ниже своего достоинства. Быстро подсуетились, суки. Или это сами стрелки с вертолёта, или их челядь. Огласки не хотят. Нет, по выучке судя, всё-таки челядь. Не царское дело самому о простого мужика мараться. Высокого полёта стрелок-то оказался, очень высокого – такие силы собрал – быстро на свидетеля вышли.

«Не жалуюсь».

«Вот это-то и плохо».

Удар по печени сломал Сапрыкина пополам. Ударом снизу в челюсть его снова поставили прямо. А что было потом, в памяти не отложилось. Били его долго, умело, без вхождения в азарт. Просто выполняли работу. Нудную, знакомую, доведённую до автоматизма.

Юрка лежал в придорожной пыли. Голова звенела, глаза не открывались, болели рёбра, и трудно было дышать. Откуда-то сверху, издалека-издалека раздался чей-то голос: «Ну, что, лесовик, очистилась память?».

И не дождавшись ответа, тот же голос переспросил: «Оглох, что ли? Ты, мужик не молчи, а то не только память и уши сейчас прочистим».

Юрка попытался приподнять голову – не смог. С трудом приоткрыл заплывшие глаза, но кроме чьих-то пыльных полуботинок и щебня ничего не увидел. Вытолкнув распухшим языком изо рта сгустки вязкой крови, прошамкал: «Очиштилась…».

«Ну, вот и ладненько. Я знал, что мы сумеем договориться. И запомни главное – ты живёшь и дышишь – пока молчишь. Так, что память свою не тереби – она сама по себе, ты – сам по себе».

Мягко заурчали двигатели машин, у Юркиной головы прошуршали по щебню шины, и всё стихло. Только в траве у обочины, как сумасшедшие, стрекотали кузнечики…

Со второй попытки Юрка встал. Добрёл до своей машины и присел у заднего колеса, откинувшись на него спиной. Прикрыл глаза. Даже думать было больно. Болело всё. И тело и душа. Почему-то вспомнился утрешний слепень, которому Юрка настучал шалбанов по голове, оборвал ноги и со вставленной соломинкой в тулове отпустил летать. Как бы больно не было, но Юрка хохотнул. Потому как представилось, что тот слепень сейчас – он, Юрка Сапрыкин и есть. И настучали, и оборвали, и вставили – и живи теперь, как сможешь…

Сколько он так, бездумно просидел, Юрка не помнит. Очнулся от прикосновения к лицу чего-то влажного и шершавого. Разлепив отёкшие веки, щёлками глаз уставился в мир. Кто там?  Чья-то большая, с огромными глазами морда смотрела ему в лицо. А потом наклонилась близко-близко и красно-фиолетовым языком лизнула в щёку.  Юрка попытался улыбнуться распухшими губами. Крестники. Раненая оленуха. Из-за её крупа выглядывал маленький, с высокими нескладными ногами, пятнистый оленёнок. Ещё две оленухи стояли чуть поодаль.

Ну, что ж – будем жить. Одно побитое тело против четырёх спасённых жизней, а то и пяти, второй-то оленухе тоже вот-вот телиться – счёт куда как достойный. Пять – один. Разгромный счёт. Так, что пусть утрутся высокие охотнички – уделал их Юрка…

 

Юрку нашли возвращающиеся из леса грибники. Он был без сознания и всё время бредил. Звал какую-то оленуху с оленёнком…

Потом долго лежал в больнице. Но ни милиции, ни родным о том, что с ним произошло, так и не рассказал.

 

   
   
Нравится
   
Комментарии
Марина Иванова
2013/10/29, 22:31:09
Очень трогательный рассказ из нашей реальной жизни к великому сожалению.Спасибо автору за такую тему.Может ,прочитав этот рассказ,многие задумаются кто мы такие по сравнению с природой?И в сердцах человеческих может что-то ёкнет?
Татьяна Иваненко
2013/10/28, 15:38:07
интересно почитать, не все иногда необходимо так подробно расскладывать по косточкам с позиции литературоведа! неужели мы не можем довериться своим чувствам, сердцу? Молодец автор, побольше бы таких произведений!
Наталья Носкова
2013/10/27, 17:41:55
Спасибо большое автору-Андрею Растворцеву! Тут люди много умных слов написали.....а я скажу по-простому: я наплакалась,пока читала,причем все представлялось так наглядно,как будто я там была и все видела! ох,сколько же на свете и зла ихорошего....мне очень понравилось,скажу от души!Андрей всегда и в стихах и в прозе находит такие слова,которые пробирают иногда до самого донышка души,как говорится
Нетёсова Надежда
2013/10/23, 15:18:33
Я не буду производить литературоведческий анализ рассказа, искать художественные детали, композиционные изыски, средства выразительности и т.д. Я просто поделюсь теми размышлениями, которые, как мне показалось, могут затронуть струны души рядового читателя…
«Как одолеть словом материю зла?» Вероятно, автора волнует загадка человека, сущность его особой природы. Поэтому взор писателя обращается в сторону живых существ — зверей. Зверь — это и дикая природа, и домашняя скотина. Это и наша пища, и помощник, и враг. К такому пониманию приходит А. Растворцев, в рассказе которого мы видим естественное гармоническое мироощущение единства с четвероногими друзьями. Автору удаются образы зверей, которых он рисует просто, но выразительно. Он действует как чуткий посредник двух миров — зверей и людей, Звери в рассказе —олени, которых автор раскрывает как бы изнутри, они показаны им с глубокой симпатией.Что только не видится читателю во взгляде раненой оленухи («Огромными влажными глазами раненое животное глядело…») Здесь и боль, и обида, и бессильная ярость, и мольбы о помощи, а в звере есть своя правда естественности и невинности, потому что он не знает понятий добра и зла. Хищник убивает животных для того, чтобы жить. В звериной охоте присутствует некая целесообразность, которая поддерживает необходимое равновесие в природе. Человек же, изощренный интеллектом, злобной волей, мощными техническими возможностями («Сволочь, суки, гниды, ОСОБИ…») оказываются гораздо хуже зверя, когда бездумно и бессмысленно уничтожают природу ради сиюминутных корыстных выгод, Поэтому рассказ воспринимаю как отчаянный призыв, обращенный к каждому, одуматься, остановиться, осознать свою личную ответственность за все то зло, что творится в мире.
Это он, Человек, врывается в природный мир как преступник, уничтожая все живое. Впечатляет сцена расстрела животных с вертолета. Олени попадают в полосу механизированного «конца света». Эта истребительно-хищническая охота, которую ведут современные заготовители мяса оборачивается, по большому счету, тотальным «геноцидом» меньших братьев это люди-звери, которые сознательно избирают зоологический антидуховный материал. Они одержимы корыстью, жаждой разрушения.
Раненая беременная олениха — это своего рода укор всему человечеству за вереницу преступлений перед живой природой Ведь мы, условно говоря, хищнически эксплуатируя природу, опустошая собственную среду обитания, тем самым убиваем будущие поколения, лишив их чистого воздуха, земли, воды, отравив натуральные источники жизни. Такова, думается, мысль писателя, воплощенная в символическом плане рассказа.
Итак, «Разгромный счёт» призывает человека заботиться о сохранении мира природы, ответственно относиться ко всему живому на Земле, призывает все человечество вернуться к нравственному здоровью.
Чистый образ Юрки, сродни образу Егора Полушкина (роман Б. Васильева «Не стреляйте в белых лебедей»). Такой Человек часть гармоничной природы. Другим человек становится, когда перестает ощущать себя этой частью, начинает мыслить себя царем, победителем природы, нарушается гармония, а это ведет к катастрофе (стрелки на вертолете).
Спасибо, Андрей, за правду, горькую и откровенную, думаю, есть о чем поговорить с моими одиннадцатиклассниками на уроках по современной литературе.
Лорина Тодорова
2013/10/19, 07:17:19
Да, название предопределило и содержание.....Интересный рассказ и с точки зрения его организации, и с точки зрения его сюжета...Рассказ пастроен очень оригинально - две части имеют своего Персоножа-Субъекта и все содержание оказывается полицентричным, т.к. интерес основного Субъекта Юрки скользит от одного объекта к другому и создается впечатление и поверхностном построении, особенно в первой части в сцене со слепнем - именно тут полностью предоминирует трансмодальная связанность типа перцептивные идеи и идеи о действии. Рассказ постраен так, что Субъект Юрка не знает , что случится в следующий момент, т.к. в тексте нет Рассказчика. Во второй части трансмодальная связанность нарушается - вводится модальная связянность - Субъект Юрка исполняет свой долг типа "должным быть", он возмущается охотой с вертолета на беременных животных и пытается помочь животному.
В третьей части происходит смена инцидентного ряда - Юрка -Субъект становится Объектом тех, кто был связан с охотой с вертолета. Именно тут очень ярко проиллюстрирована теория Красимира Манчева об оперативной основе присхода понятий ДОБРО/ЗЛО в одной и той же самой сильной модальной позиции "Должным быть"/"Необходимым быть" Если исполнение долга Юркой -Субъектом порождает ДОБРО - стремление предотвратить охоту, желание помочь животному, то в третьей части представители в белых рубашках тоже исполняют свой долг(чисто субъективный) результативный на Приказ вышестоящих Лиц , т.е. объективный долг "необходимым быть" порождает двойное Зло: необходимость скрыть преступление заставляет Новых Субъектов исполнить свой долг = приказ вышестоящих Субъектов - так порождается ЗЛО в самой сильной модальной позиции, в которую человечество ставит понятие о Божественном. Уничтожение позитивного значиния самой сильной модальной позиции доводит рассказ, т.е. его сюжет до идеи АБСУРДА.

благодарю автора Андрея Растворцева за очень оригинальный рассказ
Добавить комментарий:
Имя:
* Комментарий:
   * Перепишите цифры с картинки
 
Омилия — Международный клуб православных литераторов