Я начинаю читать книгу А. Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него» (2016) и одновременно писать о ней. Так я поступаю, подозревая, что книга окажется так себе, и, когда у меня лопнет терпение её читать, я просто про так себе повторю и на том отчёт свой закончу.

Пока же я стану фиксировать выдуманности, которые недостоверны.

«…пахнущим металлической стружкой».

По-моему, если металлическая стружка и может пахнуть, то не собой (накалённым металлом, который побуждает пахнуть то, что им нагрето, например, охлаждающую жидкость, а не себя).

«…наступила конечная».

В смысле – остановка общественного транспорта. Так она не наступает, а, например, – если в именительном падеже, – появляется. Глагол несовершенного вида.

Неправильности – принципиальны, а не ошибки автора:

«…при Брежневе или при Брежневе».

Ну хорошо. Автор, мотивируя гриппом Петрова вводит «некоторую измененность сознания».

Посему грамматические ляпы продолжаются? – «Бия».

Но зачем был ляп моральный (дедушка грязно разговаривал с девочкой 9-ти лет, уступившей ему место)? Это ж не продукт изменённого сознания… Изменена, похоже, действительность. – Девочка, как ни в чём не бывало, села на место старичка, выволоченного парнем из троллейбуса для продолжения бития.

Нелепости продолжаются, и читать очень тяжело…

По словам: «с «Советским» шампанским за восемьдесят рублей», – американская Алиса говорит, что время действия романа – 2000 годы.

Вообще, впечатление совершенно бессмысленного чтения. Куда-то прутся Петров и Игорь, про которого Петров ничего не знает, кроме того, что тот Игорь. Я не знаю, как я смогу это дочитать.

 

Грамматические ляпы стали реже, зато появились сюжетные. Ну ехал Петров на Новый Год в семью, с которой не живёт, подарить сыну что-то. Но с какой стати он поддался встреченному Игорю ехать с тем в катафалке? Вообще, почему труп в катафалке без сопровождения родных? Хорошо, водитель катафалка наконец сбежал. Но какова была роль Игоря при катафалке, что от него можно было сбежать? Что за странная внушательная сила у Игоря, что он всех себе подчиняет выпивать? Может, автор балуется и пишет абы что? Что в голову придёт в следующую секунду?

Припёрлись к какому-то философу Виктору Михайловичу, и идёт пунктирно (ведь больной) воспринимаемый Петровым спор.

Отчитываться о чтении невозможно.

Я вам расскажу, читатель, как мне удаётся читать дальше – я отвлекаюсь на другие дела.

Так. «– Я дух-покровитель Свердловска, – ответил Игорь, – а то и всей Свердловской области». – Тогда летит к чёрту ранее определённое время действия 2000 годы.

Но всё ерунда. Описывается ужас бессмысленного течения времени. Для чего объектом взят Петров. Вот что с ним и вокруг него происходит минута за минутой.

 

В третьей главе, где про Петрова, бывшего ребёнком, совершенно поразительные мысли с точки зрения малыша.

«...а во-вторых, что Петров вырастет. То есть Петров, конечно, был не против стать огромным, как люди вокруг него, но фраза «через двадцать лет ты будешь примерно, как я» ничего для него не значила, а точнее значила «пройдет так много времени, что можешь считать, что пройдет вечность, так что большим ты не станешь никогда»».

Но это быстро надоедает, потому что такая же тупая бесконечность, как и прежде. Я никогда скучнее книги не читал.

И в этой главе – об СССР: «на шлеме было три красные первые буквы имени Петрова и одна Петрову неизвестная».

Какая-то привычно-вопиющая у всех бесчеловечность по отношению друг к другу. Невнимательность.

И. Мне в результате понравилось, каким идиотизмом был для дошкольника Петрова новогодний утренник.

Следующая глава «Петрова сходит с ума» мне показалась ультранепонятной. (Я понимаю – жена Петрова из первых двух глав, с которой он как бы развёлся, но поживает.)

«Раньше, до того как она попала в это тихое место, все вокруг нее, как она помнила, состояло именно из пламени, даже существо, которым она была, и существа, которые ее окружали, которых она считала людьми – были из огня».

Ё-моё!.. – Похоть?.. Ну да. Ведь было ж что-то мельком про гон.

Впрочем, об этом через несколько абзацев забыто.

И во всём всегда больше негатива, чем позитива. Словно формула-наоборот стиля импрессионизм: «всё равно абы какой жизни».

О! Петрову младшему уже побольше лет…

Нет, что действительно любопытно (и надо ж было так придумать), это что в Петровой прячется какой-то зверь, и поэтому осторожности ради, чтоб мужа не убить, она предложила развестись, что они и сделали, иногда живя по-семейному вместе.

Какой ужас! Неужели бывает желание убить человека?..

 

В книге появляется перспектива, что ли?..

«…современность после постмодерна беспощадна к здоровью психики. И статистика, которая говорит о росте случаев психических расстройств, это подтверждает».

То есть наблюдаемая до сих пор беспафосность повествования есть крик о необходимости пафоса? И в том замысел автора? Так – жить нельзя. А как? С огромным пафосом.

Но это как-то абстрактно.

Неужели вот то, что я только что прочёл…

Когда большому Петрову было 4 года, и когда он с беспощадной трезвостью отмечал повсеместную (советскую) ложь во всём, всём и всём, случилась одна безусловная и необъяснимая (и тогда, и навсегда, может) странность. У «Снегурочки», взявшей в свою руку руку маленького Петрова, рука была холодная, как у настоящей сказочной (осознаваемой и четырёхлетним) Снегурочки. Спустя много лет выросший Петров это рассказал своему сыну. И тот «вдруг почему-то уютно привалился к нему. У Петровой вдруг подкатил к горлу слезный ком, она потихоньку ушла в ванную, закрылась, (что они делали крайне редко), включила воду и, пытаясь рыдать как можно тише, закрывала себе рот ладонью, но так получалось еще хуже, она была как бы сама себе ребенок и пыталась остановить себя, но только распаляла рыдания этими попытками успокоить».

То есть в советское время было что-то настоящее, о чём теперь – неосознаваемая ЖАЖДА. Вплоть до теперешнего психического расстройства.

Что физическое чудо и советскость не совместимы – не важно: они совместимы духовно. Об этом кричит, собственно, каждая строка. Она кричит о бесцельности ТАКОЙ жизни. В советское время жить имело смысл. Жизнь вела к коммунизму. А потом из жизни этот стержень вынули. И жизнь стала абы какая.

Я понял, что уже прочёл о косвенном подтверждении такой политизации. Случился перелом времени, когда в семье у Петровых ванну перестали запирать на крючок. Ведь метафорическая суть капитализма какова? Удовлетворять потребности, что ниже пояса. По-научному это называется пирамида Маслоу.

Такая скрытость политизации есть одно из двух: или подсознательность идеала, которым вдохновлён А. Сальников, автор романа (1), или стеснительность при осознавании (2).

Идеал можно назвать метамодернизмом.

Предпредшествоваший, модернизм, был эрой натурокорёжения во имя разочарования в итоговом преобладании Добра над Злом, эра «над Добром и Злом». Предшествовавший постмодернизм был эрой насмешки вообще надо всем (ибо как-то позитивно и положение над Добром и Злом). И эта насмешка сама по себе было особый позитив, доказывающий, что идеал – всегда позитивен. А теперь, метамодернизм, стеснительное, но возвращение идеала итогового преобладания Добра над Злом.

Как факт, если последние судороги хватания за преобладание Добра над Злом (в виде идеала физиологизма) были стилем натурализма, то и у А. Сальникова некий натурализм: описание деющегося минута за минутой.

Интересно: та теоретическая высота, на которую меня подвигли две упомянутые текстовые странности, удержится от продолжения мною чтения уж-жасно скучного повествования…

Теперь я читаю с ужасом (Петрову, я понимаю, тянет кого-то убить):

«Петрова заметила, что руки у нее трясутся мелкой дрожью, и не только руки, само дыхание внутри нее вибрировало, как трансформаторная будка, от осознания того, что она чуть только что не натворила. Никогда еще мысль об убийстве не приходила ей в голову по отношению к близким».

Н-не знаю… Читать по доброй воле, как по минутам человек сходит с ума…

Я должен прерваться.

 

«Глава 5. Петрова успокаивается»

 

Пронесло. Она только представила, как убьёт, и глава окончилась.

Не пронесло. Она поехала убивать мужа Алины (сослуживицы, за то, что тот её бьёт). Хуже того – можно понимать, что она уже многих убила:

«Впрочем, спираль в животе редко обманывала Петрову и всегда приводила к людям в правильное время и в правильное место».

Но после такого:

«Однажды Петрова прирезала в переулке какого-то мужика, видимо, гипертоника, потому что из него хлынул на нее буквально фонтан кровищи». Я понимаю, что надо мной, как читателем, просто издеваются, а не серьёзное это чтение.

После этого мне пришлось само чтение бросить и перейти к чтению о.

Оказалось, что Петров раздвоен, растроен. То, что я читал, является поздним выбрыком его творческой натуры на третьем этапе развития.

Как со мной было. Сперва я рисовал, аж в интернат при Академии художеств СССР принимали. Мама струсила остаться одной. Петров сперва думал, что он великий писатель.  Потом я рисование бросил и пошёл в технари. Петров пошёл в автослесари. Потом я пошёл в самодеятельную науку об искусстве, без каких бы то ни было претензий. Петров стал рисовать комиксы тоже без каких-либо претензий. Потом меня прорвало, и я опубликовался по системе «сколько заказано, столько и напечатано». Петрова тоже прорвало, и он придумал, что у него был тёзка друг-писатель, непризнанный, из-за чего и застрелился с помощью пальца Петрова, нажавшего на того палец, а ещё Петров придумал, что его жена сумасшедшая и убивает людей время от времени и потому они полуразвелись. И Петров всё это и многое другое придуманное, но более простое, написал, будучи повествователем в произведении у А. Сальникова.

Кое-что стало на место. Но – нестыковка: непереносимая скука чтения о каждой следующеё минуте осталась. Я при этом в прототипы не гожусь. Потому что у меня в этой самостиной науке об искусстве чуть не ежедневные открытия, от которых у меня непрерывный полёт. Я как бы уже живу в коммунизме (самосовершенствуюсь). Ну, чтоб не быть голословным: в 1996 году я обнаружил, например, что в «Явлении Христа народу» никто Христа не видит. (Это я поставил в интернет, но почему-то никто у меня не ворует.) Повествование же Петрова по-прежнему душераздирающе скучно. Сколько б Сальников ни стыдился уже-коммунизма, одной непереносимости бессмысленной жизни-быта при капитализме – мало, представляется.

Может, он обыкновенный философский ницшеанец с идеалом бегства из Этого скучного мира в метафизическое иномирие? Мистика со Снегурочкой как раз кстати…

Или ещё проще – реалист, желающий нормальной жизни посреди жизни какой-то сумасшедшей.

А ну, посмотрим: в очередном прочтённом предложении будет ли негативизм, этот надоевший до чёртиков негативизм?

«(У нее [первой девушки взрослого Петрова], кстати, была одна татуировка – языки пламени вокруг пупка, и если бы ее мать об этом узнала, то устроила бы скандал и, может, даже потаскала бы дочь за волосы)».

Я думаю, что слов: «скандал» и «потаскала бы дочь за волосы», – хватает, чтоб согласиться, что в 2016 году (это 2 года после 2014, когда начался переворот мира) стало очень близко, хотя бы к ядерной войне, чтоб возник идеал пацифизма.

И тогда понятно и почему такие крайности, как убийства, придуманы Петровым для себя-в-книге и для жены-в-книге, и почему в 2018 году книга получила премию «НОС» («Новая словесность»).

Ведь учредитель премии Фонд Михаила Прохорова. А он не может не быть либералом. А либерал не может не считать Русскую весну (иронически – «крымнаш») агрессией империалистической России против демократической Украины. Пацифизм – тот самый нюанс духа времени, который возник среди либералов как реакция на воссоединение Крыма с Россией. То есть книга А. Сальникова есть произведение настоящего реализма (она написана в 2016 году).

Могут возразить, что бегство либералов из России началось с притеснений белоленточного движения, то есть с 2011 года.

 

Я возражу. Сальников-то против именно агрессивности России выступил. А это явление – если его так называть – проявилось за несколько месяцев до ультиматума НАТО вернуться к границам 1997 года.  То есть чтоб бегство именно из-за агрессивности ощутить, должно было пройти сколько-то времени. Оно и прошло – с середины 2013 до 2016, времени написания.

Потом Сальников вполне мог эволюционировать в либерала из совершенно советского мальчика. Он родился в 1978 году. На ёлке в 4 года он мог быть в 1982 году. Он мог впитаться в себя пафосность советскости. И причину того, что стал такой накалённый агрессивный негативизм кругом, он мог и не осознать. А если и осознать его как противоположным советской мирной пафосности, то замеченная ранее стеснительность по отношению к так опозорившей себя советскости вполне объяснима. Заодно с мистикой вот сейчас умрущей Снегурочки (как предвестие смерти СССР).

А настоящий реализм (пацифизм в 2016) вполне мог быть подсознательным идеалом. И всеобщие хвалы роману оправданы. Лишний раз подтверждается, что нечитабельность – признак глубины.

Кстати, настоящему реализму совсем не обязательно быть таковым абсолютно. Он таковым остаётся лишь в истории литературы, но не в жизни. Как, скажем, рассказы Бабеля, который был уверен, когда их писал, что достаточно частную собственность просто отменить, и все станут хорошими, потому не боялся живописать уродов. Стиль настоящий реализм за рассказами Бабеля в истории останется навсегда. То же и с «Петровыми». Хоть убежавшие из России будут большинством населения прокляты.

«…искусство находится в очень сложных отношениях с моралью, и есть все вероятия думать, что оно скорее и чаще вступает с ней в противоречие, чем идет с ней в ногу».

 

«Глава 8. Театр Взрослого Ожидателя»

 

Предыдущие главы (убийство вымышленного Сергея и болезнь младшего Петрова) – это виртуозное описание взаимной грызни даже там, где её трудно придумать. Она вездесуща по Сальникову-Петрову.

Прелесть:

«…не постояв внутри затора с нервными людьми в кажущихся нервными машинах».

И вот так – сплошь: тихо едят друг друга. Нескончаемый поток психологической и иной меткости. Без этого книгу всё-таки читать было б нельзя. Действительно, новое слово в литературе. Сальников представляется неумолкающим фонтаном таланта, старательно скрывающего, куда он льёт.

Та-ак. Я поймал себя на том, что стал читать вполне заинтересованно.  Оно и понятно. Петров-старший, отправив на ёлку Петрова-младшего, ждёт его на улице. А неподалёку от него стоящие другие родители говорят… о (он понимает) нём, Игоре и катафалке, что из начала романа (Игорь, оказывается, тогда придумал поменять в гробу труп и Петрова, чтоб Петров, проснувшись, испугался; только Игорь отвлёкся и забыл о замысле)! Опа. Сам Игорь в автомобиле подъехал, и его шофёр гудит родителям. (А всё – на фоне вечного в этом романе злословия.)

Стало ясно, зачем был выдуман самоубийца-писатель-Сергей: для пафоса, которого нет в жизни (пафоса капитализма, если тот внутренне не принимать). А того, оказывается, надо принимать. Тот ого, чем вообще-то ворочает. Руками того же Игоря, способного повезти на Новый Год семью в тропики.

Мысль Петрова: «…все должно было происходить не так, как есть, кроме той жизни, что у него, еще какая-то, это была огромная жизнь, полная совсем другого, неизвестно чего, но это была не яма в гараже, не семейная жизнь, что-то другое, что-то менее бытовое».

Не периферийный, что ли, должен был стать капитализм в России? Романтик, что ли, Михаил Прохоров своим «НОС»-ом относительно книги Сальникова сказал «фэ» Путину за нескончаемую олигархичность капитализма в России? Дерётесь-де, звери, за сферы влияния…

Классная руководительница Петрова-младшего: «…сейчас столько примеров враждебности, почти каждая цель для враждебности может на улицах найтись, есть к чему враждебность применить. Дети чуть ли ни с первого класса стрелки друг другу забивают. Это нормально?».

Как реагировать на аполитичность фразы?

И это ещё я не смогу объяснить: покойник в катафалке оказался не покойником…

Сальников, видно, забыл своё же сочинение: ««А вообще, как командир катафалка-то выкрутился? Или не выкрутился? Просто я, когда проснулся, увидел ментов и свалил на всякий случай. Мне что-то продолжения приключений не захотелось».

«Да что там выкручиваться? – недоуменно сморщился Игорь. – Списали все на то, что парень город плохо знает, что заплутал слегка, ментов подмазали, родственникам я слегка подкинул денег на поминки, а то они чуть ли не дома собирались их устраивать, чуть ли не стоя, потому что родственников понаехало. Одни сплошные траты у них были, а тут они на покойнике даже заработали»».

Если можно было без намёков заставить Петрова-старшего придумать как живого и покончившего с собой (убитого в себе) писателя-Сергея, то… Или то же сделать с Петровой-мол-регулярной-убийцей…

Эра постправды…

 

«Глава 9. Снегурочка»

 

Это глава читается вообще нормально. Агрессивности как-то мало, что ли? А ну?

«Актеры стали невежливо обсуждать дела, касавшиеся только их самих, чьи-то курсы, курсы какого-то преподавателя, выгодно отличавшиеся от курсов другого, убедительность и неубедительность актеров в последнем спектакле, на который ходили вместе, а Марина не ходила. Лида после того, как закончит училище, собиралась поставить «Чайку» совсем не так, как ее представляли до этого, у нее был сумасшедший план с каким-то тюлем, подвешенным в темноте и подсвеченным огоньками».

Да. Как-то спокойнее. Или просто дело в том, что я успел на стороне прочесть фабулу, что давным-давно, ещё в СССР, четырёхлетний тогда Петров прикосновением своей очень горячей руки к холоднющей руке Снегурочки-Марины, внушил той не делать аборт, а родить Игорю мальчика.

Да, дело в знании фабулы. Смотрю – опять всё кругом так или сяк плохо.

4-хлетний Петров был копия Игоря…

Тут и конец.

Я понял, что Игорь никогда не узнал о роли этого 4-хлетнего в его, Игоря, судьбе. Судьбе знающего смысл жизни в отличие от незнающего Петрова.

Надо ль понимать, что дело Игоря – масштаба Михаила Прохорова, старающегося выправить Россию, и потому любить Марину, а жить с другой, более представительной женщиной, для Игоря не беда…

В конце концов, по загадочному поведению Путина не понять, что выправление России по Игорю немыслимо.

А Прохоров «учредитель премии «НОС», заявил, что с 2022 года заморозил её для «юридической экспертизы», чтобы адаптировать благотворительную программу под меняющиеся законодательные инициативы в общественной и культурной сфере» (Алиса).

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2025
Илья - оформление и программирование