Перелом

Выкладывать свои воспоминания на бумагу – это как пытаться собрать пасьянс с неполной колодой. Вроде бы, все карты потратил, всё выложил на стол, но чего-то не хватает. И вот ты судорожно пересчитываешь карты, пытаясь понять, в чём дело. Тут, в принципе, также. Вспоминаешь всё, снова прокручиваешь все события в голове, пишешь это, а затем перечитываешь и понимаешь, чего-то не хватает. Что-то тут не то. И одна «карта» так и остаётся затерянной в твоей памяти и никогда не будет открытой...

 
Мне тогда было тринадцать лет. Не совсем ребёнок уже, но и взрослым тяжело назвать. Стоял жаркий летний день, когда каждое дуновение ветра было настоящим спасителем от знойной жары. Вечером я, как всегда, пошёл гулять с собакой. Не сказать, что мне нравилось это занятие, но кто-то же должен это делать. Отец был на работе, мать тоже. Прогулки с псом были для меня скучным занятием. Конечно, поначалу весело кидать ему палки и смотреть, как он резвится, но за несколько лет это жутко приедается.

Придя на небольшой школьный стадион, я спустил питомца с поводка, а сам ходил, нарезал круги, постоянно поглядывая на часы, отчитывая, сколько мне осталось гулять. И вот именно тогда, наверное, от скуки, меня посетила мысль: а почему бы не попробовать залезть на какое-нибудь дерево? Не знаю, что ударило в мою подростковую голову, но это уже не важно. В общем, выбрал небольшое изогнутое дерево, которое так и манило меня своими широкими выступами, за которые, как мне казалось, будет легко ухватиться. Схватился за ветку, затем закинул на неё ноги, попытался подтянуться и, конечно же, упал, выставив руки вперёд. Затем встал, как ни в чём не бывало, захотел уже отряхнуться, но не смог пошевелить правой рукой. Боли я не чувствовал, но рука была словно чужая, не моя. Не на шутку испугавшись, я взял на поводок собаку и помчался домой. Благо, отец уже вернулся с работы.

В тот же день меня отвезли в больницу. Врач сделал снимок и сказал, двойной перелом со смещением. В общем, одна кость практически наехала на другую.

Доктора решили, что надо вправлять, поэтому сразу же подготовили операционную. Я лёг на кушетку и ждал прихода травматолога. Всё было, как в каком-то фильме: сверху меня обдавали светом яркие лампы, медсёстры мельтешили рядом, подготавливая инструменты. Затем одна из них вколола мне шприц с наркозом. Перед тем, как погрузиться в сон, я заметил, как моя мать подошла к палате. Её лицо было всё в слезах, и этот образ долго не выходил из головы. 
Наркоз – очень странная вещь. Как только проснулся, не мог понять, где я и почему здесь вообще нахожусь. Постоянно просыпался и снова отключался. И только в очередной раз очнувшись среди ночи, я понял, что меня окружает. Всё вспомнил. Рука у меня была загипсована, а пульсирующая боль не давала нормально функционировать. Медсёстры каждый час приходили и вкалывали мне обезболивающее.

На следующий день родители пришли меня навестить и сообщили, что лежать мне в больнице ровно неделю. А мне на первый же день захотелось оттуда свалить. Но возражать я не мог.

В палате был всего один парень моего возраста. В первый же день я начал с ним общаться. Этот Саша лежал в отделении травматологии уже вторую неделю и скоро собирался выписываться. Ему сделали какую-то операцию на колене, и от этого он слегка прихрамывал. Парень этот был очень наивен, но не сказать, что глуп. Первое время он был моим «гидом по больнице». Рассказывал, что тут делают, когда ходят в столовую, в игровую комнату и прочее.

Подъём здесь был в шесть утра. Не понятно только, зачем, ведь завтрак начинался в восемь, и эти два часа мы слонялись без дела, потому что нам не давали спать, мол, скоро придёт врач на обход. «Скоро» всегда наступало не раньше, чем через три часа.

Затем завтрак, где я практически ничего не ел. Собственно, на обед и ужин тоже. Питался, в основном, тем, что приносили родители.

В игровую комнату мы ходили каждый день в двенадцать и были там до двух. Там нам включали телевизор и ставили какой-нибудь фильм или мультик. Обычно, мультики, ибо малышня терпеть не могла кино. Я же старался оставаться в палате и читать книги. В этот небольшой промежуток времени мне никто не мешал. 
На следующий день познакомился ещё с одним парнем, Димой. Он так же, как и Саша, лежал здесь вторую неделю, но ничего серьёзного у него не было. Небольшой ушиб ноги. Сначала я не понимал, почему он находится здесь так долго, но потом узнал, что Дима из детдома. С ним было поинтереснее, чем с Сашей, да и по характеру мне больше подходил. Казалось, что он никогда не унывает, постоянно улыбается, шутит и смеётся. Мы с ним играли в карты, а я научил его играть в шахматы. Так у меня появилось ещё одно занятие в больнице, помимо чтения.

В отделении травматологии были четыре палаты. Две для девочек и две для мальчиков. После пары дней, проведённых там, я немного привык и общался уже со всеми подряд. И так познакомился с одной девушкой. Звали её Вика. Ей было, вроде бы, шестнадцать. Не знаю, нравилось ли ей общаться со мной, малолеткой, но я не возражал. С ней мы, в основном, слушали музыку, обсуждали книги, фильмы. Она читала то же, что и я, слушала то же, что и я и любила такие же фильмы. Мы могли часами сидеть на одном месте и разговаривать, пока другие были или в игровой, или в палате.

В общем, эти три человека спасали меня от скуки и одиночества.

Как-то раз зашёл в палату и увидел Диму, который лежал, уткнувшись лицом в подушку, и плакал. Я попытался незаметно уйти, но он услышал мои шаги и повернулся в мою сторону. Он смотрел на меня своими заплаканными глазами, и мне показалось, что я вижу перед собой совершенно другого человека. Не того, который играет со мной в карты и шахматы, постоянно шутит, улыбается. Мы с ним разговорились, и я узнал, почему тот живёт в детдоме. По его словам, он часто ссорился с матерью, часто сбегал из дома. Иногда сбегал, затем возвращался, сразу же ссорился и снова сбегал. Ночевал у друзей, пару раз на улице. И его мать лишили родительских прав, и они жили порознь. Причины этих разногласий он всегда умалчивал, но я и не хотел его особо доставать. 
На следующий день он выписался. А ещё день спустя и Саша. За пять дней как-то уж слишком сильно привязался к ним. Или я просто боялся остаться один. В любом случае, стало тоскливо.

А затем готовилась к выписке и Вика. У неё была серьёзная черепно-мозговая травма, и она лежала здесь уже третий месяц. Вика собрала все свои вещи, попрощалась со всеми своими подругами и направилась к выходу. Но перед этим заглянула в мою палату и положила смятый листочек на тумбочку. Я не понял, к чему это было, но поспешно отложил книгу и взял записку. Там неровным, мелким почерком было написано «Как выпишешься, позвони мне». И рядом номер. Свернул этот клочок бумаги и, довольный, положил в карман.

На следующий день я покинул больницу. Прощаться мне там было не с кем, поэтому просто собрал вещи и вышел на улицу. Там меня уже ждали родители. Холодный ветер обдувал лицо, а руку приятно грел гипс. Хотя, ничего приятного там, по сути, не было.

Ещё через день я позвонил Вике…

В ответ услышал сообщение о том, что номер не существует...