«Выдох в вечность»

«У меня есть критерий оценки любого произведения – если ты в течение нескольких дней возвращаешься в мыслях к прочитанной книге или, увиденному на экране, - то это достойно выдоха в вечность».

Василий Вялый

Прочитав рассказ Василия Вялого «Чужая рукопись», считаю что этот «выдох в вечность» состоялся.
Сюжетные коллизии произведения преследовали меня несколько дней, и не написать этого развёрнутого  отзыва я  просто не могла.

Литературный мир Василия Вялого – это, по существу, великое в малом, образно говоря, космос, вмещённый в сознание, чувства, поступки его героев. Вряд ли найдётся на сайте хоть один мало-мальски серьёзный автор, который  не читал бы вяловских работ.

Его литературные персонажи  находятся в постоянных поисках истины, становятся  как бы поверенными в нашей бурной и нервной жизни. Являясь представителем творческой художественной интеллигенции, тем не менее Василий Вялый не щадит себя, своих героев, они не приукрашены. В жёсткой прямоте, обнажённом порой до нерва натурализме прочитывается его бунтарство, несогласие с показной причёсанностью житейского пространства. Оно у него психологически насыщенно настолько, что во многих сюжетах будничный план переносит читателя в иное измерение, вплоть до мистики.
Рассказ «Чужая рукопись» – яркое тому подтверждение. Знакомство с ним окунает нас во внутренний мир главного героя, раскрываемый гротескно, выразительно путём необычного композиционного построения: сюжета в сюжете.

Один  выстроен на реализме – получение рукописи, знакомство с ней, дом, жена, творческие размышления.

И второй – на мистике, сне: герой очарован пением незнакомки, встреча с ней, сказочная неясыть, зародившееся чувство любви к Ксении, таинственное поведение бабушки Цили, покупка филина, письмо жены, возвращение  домой, внутренняя борьба с самим собой, попытка разобраться в своих чувствах…

Вот что говорит сам автор по этому поводу  словами cвоего героя – одного из  завсегдатаев литературных тусовок:

«Впрочем, формулировка художественной задачи достаточно прямолинейна, просматривается повторяемость элементов и образцов... – но мотив повествования кажется убедительным и достойным внимания. Что же касается литературной ценности… – всё это так субъективно».

Субъективность оценки рассказа автором этих строк выражается не только в принятии избранной композиции, развития сюжетных коллизий, поведения персонажей, но и в  суждении о том, что именно такой должна быть «малая» проза, в которой А. Чехов видел «силу не совсем обыкновенную».

Многих писателей привлекает проблема мистики. Василий Вялый не выводит её за скобки реальности, ибо всё, что происходит  в сюжете сна, чужой рукописи, имеет  непосредственное отношение к внутренним поискам себя любым человеком в реальной жизни.

Кому незнакома извечная тема  любви,  верности, страсти, измены, постоянства,  драматизма семейных отношений?! Она присутствует в произведении между строк, спокойно, не назидательно, без банальных  скандалов и ссор.

«Милый Александр, я невыносимо страдаю от твоего отсутствия и уже ненавижу дела, которые, как ты пишешь, задерживают тебя. Приезжай скорее, тоска овладевает мною. В довершение всего, в последние ночи меня преследуют кошмарные сны. Самые мрачные мысли неотвязно лезут в голову – мне кажется, с тобой что-то случится. Или со мною. Приезжай и успокой меня, ради Бога. Любящая тебя Елена». (Жена главного героя. – С.Д.)
Ей и невдомёк, какие душевные муки переживает в это время её неожиданно влюбившийся в командировке муж. Новая страстная волна к юной Ксении захватила всё его естество.

«Я ускорил шаг, но странное дело – ноги меня несли не к её дому, а к гостинице. Она стояла под деревом, освещённая мягким светом луны. Тишина и свежесть ночи прикасались ко мне с необыкновенной нежностью. Окружающий мир существовал лишь в облике Ксении. Я подбежал к ней и почувствовал, что уже не принадлежу себе.
– Ну, что же? – прошептала она и прильнула ко мне. – Целуй, – её голос был нежным и властным одновременно. Огненные поцелуи Ксении жгли меня, опьяняли. Спеша и спотыкаясь о ступеньки, на ходу срывая друг с друга одежду, мы ворвались в мою комнату и... я внезапно остановился. Я был готов броситься в пугающую глубину её глаз и чего-то боялся.

– Да... – тихо произнесла она».

Любовь переворачивает жизнь человека. Герой, предаваясь ей, попадает в какую-то  нравственную прострацию, преисполненную таинства и загадочности.

«Звёзды в небе стали менее отчётливы и ярки. Чёрная страсть неба всматривалась в меня своими удивительными глазами. Мне чудился в них мрак какой-то скорбной тайны. Непонятная сила влекла меня к ней, и я непроизвольно протянул руки. Ксения подошла ближе и, склонившись, обняла меня и поцеловала. Откинула голову, обожгла взглядом и снова прильнула губами к моим губам. Вдруг она отшатнулась. Я стоял точно в оцепенении. Какое-то чувство овладело мною – новое, непонятное, всепоглощающее. Её прекрасные глаза в упор смотрели на меня, пронизывая сверкающими огоньками молний».
Как часто мы, попав в объятия кажущегося совсем нового чувства и сопротивляясь ему, ищем причину, истоки и, как правило, не в себе, а вне себя.

«Неуютная тяжесть тревоги и неопределённости не давала мне покоя. И как, на первый взгляд, всё просто получилось. Лунная ночь... Чарующий голос... Особенное и обычное в то же время настроение. Чёрные очи... зачем-то птица... Я был убеждён, что перемена произошла в окружающем мире, а не во мне».

Надо сказать, что мистицизм писателя в части передачи внутреннего борения в душе героя совершенно не воспринимается как чудо, нечто таинственное, наоборот, скорее свидетельствует о его незаурядной поэтической фантазии, тесно сопряжённой с действительностью.
«Домашняя жизнь начинала терять для меня свой аромат. Оставалось лишь поддерживать видимость того, что было прежде. Как легко человеческое благополучие распадается при соприкосновении с таинством. Я надел на лицо маску и не снимал её даже при порывах физической близости».

В реальной жизни нужно иметь мужество, чтобы в этом признаться даже самому себе.

Такие признания читателю не представляются мистическими, хотя это и происходит в другой, придуманной писателем, жизни. Мы понимаем, что герой страдает, не имея возможности сказать об этом  «во всё горло».

Мятущаяся душа мужа жаждет ясности, определённости. Но объекта вожделений рядом нет, а жена ничего  не замечает.

«Обрадованная, готовая пуститься в пляс, нежная, воркующая Елена едва ли была способна подметить в человеке внутреннюю перемену. В её глазах танцевало счастье. …Когда птица кричала своё «у-у-у-к-к-х-х», – жена радовалась как ребёнок.
Порывы ребяческой наивности, искренней весёлости, подвижности выходили у неё непосредственно и вызывали у меня необыкновенную нежность. Но теперь у меня были точно другие глаза. Я смотрел на её мягкие изящные движения, слушал её болтовню с филином, которого она перевела в новую роскошную клетку, слушал её переливчатый смех – и не чувствовал того умиления, испытываемого мною раньше. Нечто новое жило во мне; оно зачалось там, откуда я недавно приехал, и здесь, – я ощущал это, – росло, углубляя свои корни»

Авторские отступления в рассказе не живут в его сюжетной канве изолированно, они мастерски  преломлены в панораме психологических нитей, связывающих основных персонажей.
Что примечательно при этом: себя писатель, от имени которого ведётся повествование, ставит в равное положение путём введения пейзажных зарисовок, обстоятельств, фактов, поясняющих  поступки других героев. У читателя даже мысли не возникает личностно соотнести литературного героя с автором произведения. В этом также проявляется  несомненное мастерство Василия Вялого.

«Звёзды в небе стали менее отчётливы и ярки. Чёрная страсть неба всматривалась в меня своими удивительными глазами. Мне чудился в них мрак какой-то скорбной тайны.
На слух давила тишина, наполненная таинством и вечностью. Из состояния полного безразличия меня вывело неожиданно возникшее чувство великой жути. Я очутился во власти какой-то тёмной силы во мне живущей или только приближающейся. Широко открыв глаза, с ужасом продолжал смотреть на светящийся голубоватым светом прямоугольник. Чем напряжённее я всматривался, тем яснее возрастала уверенность, что сейчас на этом месте кто-то появится. Этот кто-то – воплощение неумолимости и тёмной силы. И фигура эта явилась. Она стояла как раз на том месте, где я ожидал её увидеть. Нечто тёмно-серое с размытыми очертаниями, но с ледяным немигающим взглядом, словно у огромной змеи, смотрящей в глаза своей жертве».

Несмотря на возможную реальность описываемых событий, на протяжении всего повествования автор держит интригу сказочности, чуда в различных ситуационных поворотах.
Вот герой  предаётся игре, выигрывает. Казалось, не до чувств ему в эти минуты. Но нет, одна лишь фраза о  «бархатном голосе Ксении»  не прерывает основной идеи.

«…Счастье игрока – это цепи, которые никогда не рвутся. Я рисковал отчаянно, но всё-таки выиграл. Наконец, я кое-как заставил себя сказать, что мне дурно, оторвался от стола и с кучей денег вышел на улицу. Меня трясло, как в лихорадке. Вдруг я явственно услышал бархатный голос Ксении».

Той же сказочности и необычности в сюжете служит введение образа  птицы – неясыти. Но, по-моему, не только сказочности. Авторский замысел более глубок и символичен.  Это аллегория. Ведь в религиозных текстах издавна указывалось на  значение слова «неясыть», как  птица «несъедобная», та, которую нельзя есть.

Вспомним, что мы знаем об этом из Библии, в частности книги «Левит»:

«Всякую птицу чистую ешьте.

Но сих не должно вам есть из них: орла, грифа и морского орла,

И коршуна, и сокола, и кречета с породою их;

И всякого ворона с породою его,

И страуса, и совы, и чайки и ястреба с породою его,

И филина, и ибиса, и лебедя,

И пеликана, и сипа, и рыболова,

И цапли, и зуя с породою его, и удода, и нетопыря».

Любовь ведь сложное чувство, порой за неё можно принять влюблённость, особое поклонение.
Автор предупреждает нас: соблазнов много, но стоит ли им предаваться, все ли «съедобны» они? Тем более, что неясыть оказалась в руках молоденькой девушки.
Филин переходил из рук в руки (от Ксении к бабушке, от неё – к нашему герою, затем – к его жене, опять – к старухе, и опять к герою) до тех пор, пока герой сам не расправился с ним. Браво! Великолепный образ, явная  авторская литературная находка.

Особое место в рассказе занимает  природа. Для её описания Василий Вялый использует яркие изобразительные средства: метафоры, эпитеты, сравнения, великолепные художественные образы, что делает текст красочным, ярким, запоминающимся.

«Спокойно и величаво раскинулась над землёй гигантская мантия небес, покрытая мириадами мерцающих блёсток. И вдруг я ясно понял, чего я хочу. Сладость мечтательного и упоительного мщения наполнила моё сознание. Пусть в этот миг молчаливая земля сотрясётся в своих основаниях, пусть разверзнутся пламенные бездны, загрохочет гром, засверкают причудливые зигзаги молний, пусть этот сатанинский праздник разрушения прорежут человеческие вопли, – безмолвная мантия не шелохнётся».

Стиль изложения у Василия Вялого изящен, эстетичен. Чувствуется, говоря словами Томаса Манна, стремление «к небу, чистоте и красоте» во всём и, прежде всего,  во взаимоотношениях близких людей.

Мне даже не нужно подводить итог сказанному, ибо он дан героем рассказа: «Сюжет так насыщен, что между предложениями не пропихнешь и швейную иголку. Но читается просто и увлекательно».

О Василии Вялом.

Окончил Кубанский университет.  Автор пяти книг.

Печатался в газете «Литературная Россия», альманахах «Кубань», «Глагол Кавказа», литературных журналах «Новая литература», «День и ночь», «Русский Глобус», «Топос», «Новый Карфаген», «Север», в журнале московской патриархии «Свиток» и др.
Серебряный лауреат международного литературного конкурса «Золотое перо Руси 2010».

Член Союза российских писателей с 2003 года.

Лауреат шолоховского конкурса Кубани 2005 года.

Финалист международного литературного конкурса «Интерпроза 2008».