Стул / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Стул Владимир Радович слушал по привычке приёмник у себя на балконе. С третьего этажа его квартиры был хороший обзор местности, и он осматривал её зорко, как орёл, только не летая, а сидя на покрашенной в несколько слоёв, белой табуретке. На пенсии это для него осталось чуть ли ни единственным способом отдыха и одновременно занятия.

Во дворе его все уважали, за здравость суждений и не меньшую здравость осуждений. Он любил давать советы, но не любил их навязывать, поэтому в каждодневной пустой болтовне они ценились и слышались. Он не любил курить, но любил когда курят, не любил болтать с пустыми пьяницами, но любил наблюдать за ними и порой с интересом слушал про их приключения и проступки. Сам он не был любителем рыбной ловли, но любил спрашивать, где лучше ловится, интересовался даже сколько, внутренне понимая, что эти новости могут пригодиться для поддержания другого разговора. Жизнь его, уже давно замедлилась, стремления утихли, он жил и снисходительно смотрел на свою жизнь. Как будто слушал приёмник, переключал каналы, становилось то интересно, то скучно, он делал то тише, то громче, но изменить и остановить вещание приемника, как и ход жизни, не мог.

Как раз в этот час, приёмник Владимира Радовича монотонил балконному пространству скучным голосом про дешёвые таблетки от всех болезней. И хотя частый собеседник и единственный слушатель приёмника находился в самом эпицентре вещания, он ничего не слышал. Мысли его были далеко от пространства балкона. Он следил за человеком, который нёс что-то на помойку, но это был не пакет, а твёрдая вещь, потом аккуратно поставленная рядом с контейнерами.

Владимир Радович любил свой балкон ещё за то, что с него очень хорошо было видно всё происходящее рядом с мусоркой, и, конечно, идеально виделись всегда переполненные мусорные контейнеры. Это была его тайная страсть. Часто он высматривал там добротные доски, советские подвесные полки и много всякой твёрдой всячины. Но брал их оттуда он редко, зато когда такое случалось, приспосабливал у себя на даче. Не сказать, чтобы он был беден, в квартире у него были спрятаны деньги, которых хватило бы, чтоб справить, по его словам, пять свадеб или десять похорон. Но была страсть, и в его представлении дело полезное.

Напряжённый взгляд Владимира Радовича рассмотрел очертания хорошего, обитого мягкой тканью стула. Всё в его теле встрепенулось, мысли стали работать с быстротою наступления опасности. А стул стоял рядом с мусоркой, как сторож.

Через десять минут Владимир Радович уже поспешно кивал головой на приветствия знакомых и на ощупь застёгивал пуговицы на плаще. Если бы кто-нибудь сейчас сидел бы на его балконе, то как всегда услышал бы монотонный приёмник и увидел бы во дворе силуэт, двигающийся к мусорке, но с пустыми руками. В самом деле, это Владимир Радович спешит и чуть ли не кричит вслед отдаляющемуся от помойки с помощью нового, оборванного, бородатого хозяина, стулу.

– Стой, это моя вещь! – приблизившись, крикнул вору Владимир Радович. К его удивлению этого хватило, чтоб бесхозный хозяин, старой обновки распрощался с ней. Но бородатый мужик сделал это так же дерзко, как и заполучил злополучный стул, он просто напросто бросил его в сторону и был таков. Отлетевшая ножка показалась Владимиру Радовичу невосполнимой потерей, и он в порыве решимости даже хотел догнать негодяя, но переведя дыхание и взяв в руки стул, внутренне восторжествовал.

Жизнь – это когда ты ещё что-то можешь – думал Владимир Радович, неся стул домой, – да и зачем он этому оборванцу нужен, с одной помойки на другую носить. Вторую жизнь стул там не получит, а может вскоре понадобиться согреть чьи-то руки, – усмехаясь, двигался он домой.

Ночью сон никак не приходил к Владимиру Радовичу. Он то ворочался, то засовывал руки под подушку, то ложился навзничь и думал, – скоро зима, стул на дачу везти не стоит, в квартире его хранить негде, куда его деть? Раздумья привели к мысли отдать стул сыну, который должен заехать на днях. Поворочавшись ещё и окончательно укрепившись в этой мысли, на глубоком выдохе он заснул.

Через день сын заехал к отцу, они дружески обнялись, перекинулись несколькими фразами. Владимир Радович мигом принёс поломанный стул и сказал:

– Вот возьми, дома подчинишь, служить будет, у тебя места много. А то у меня на даче воров полно.

Сын сначала упирался, но потом, чтоб не нервировать старика, взял стул. И уже на улице укладывая его в багажник машины, через причитания жены думал. – Да, точно с дачи стул, старик думает, что я и не знаю, где он его взял. Наивный он человек, ведь я все стулья наперечёт знаю и в его квартире, и на даче. Тут он взглянул вверх на балкон и увидел добрую улыбку отца и тоже улыбнулся ему, уезжая.

Чувство сделанного дела кружило голову Владимиру Радовичу, радовало, как в молодости. Он отблагодарил себя походом на улицу и излишней разговорчивостью с дворовыми людьми. Так закончилось его дело под названием «стул».

Устав спрашивать про ремонт и надобность, чувствуя, что надоел сыну, Владимир Радович практически забыл про стул. Он также сидел на балконе и слушал приёмник, ходил гулять во дворе и разговаривал со знакомыми. Казалось, что не менялись даже темы для разговоров, интонации и люди, о которых они велись. Можно сказать, сама жизнь устала от этого, и пустила всё на самотёк, а однажды вернувшись в этот двор, обнаружила, что ничего не произошло.

В один из таких зимних дней Владимир Радович вышел на улицу, повторяя свой жизненный оборот событий. Ведро с мусором парило в его руке на раннем морозце. Он шёл, казалось, не думая ни о чём, и вдруг замедлил шаг, остановившись перед мусоркой. Там лежал стул.

Да, множество стульев и разных твёрдых вещей выкидывали в эту мусорку, но увидав эту, он испытал не чувство находки, дела, прибыльного события, а чувство паники, перемешанное с нематериальной горечью.

– Тот самый, безногий… – сказал он, выдыхая.

Владимир Радович грустил в эту минуту не о вещи, не о стуле, который заметно потерял внешний вид. Он грустил о чём-то большом, необъятном, чего не увидит глазами человек, чего не сможет вылечить врач, передать и объяснить написанная история.