К большому дубу / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

К большому дубу Резкая боль в правом колене заставила вскрикнуть и на какое-то время забыть о происходящем. Потревоженные мёрзлые ветки быстро перестали качаться, снежная пыль осела, и всё замерло. Падение закончилось. Охотник, морщась от боли, приподнял голову из гущи увядших травянистых стеблей, оценивая своё положение.

Ещё минуту назад он проходил как раз по бровке ложбины, огибая оказавшийся на пути широко раскинувшийся куст черноклёна. Перебираясь через валежину, его угораздило наступить на обледеневшее скользкое бревно, предательски присыпанное свежим снегом. Поскользнувшись и потеряв равновесие, Охотник полетел сквозь кусты и отмершие древесные сучья вниз по склону. Стремительное движение закончилось только у валявшихся крест накрест полусгнивших замшелых стволов. Неудачно подвернувшаяся ступня застряла в развилке толстых ветвей, а тяжесть тела с рюкзаком заставила резко выпрямиться неестественно согнувшуюся ногу.

Превозмогая стреляющую боль в колене, Охотник высвободился из западни и стал подниматься наверх. Пришлось сильно постараться, чтобы достать из-под обросшего травами бурелома слетевшую с головы шапку.

На промёрзшем склоне несколько раз опора уходила из-под здоровой ноги, и приходилось опираться на другую, травмированную. В такие моменты раздавалась краткая брань, посвящённая конкретной кочке или трухлявой коряге. Торчавшие некстати ветки так и норовили пырнуть острыми концами в лицо, некоторым это удавалось.

Выбравшись наконец из лощины, Охотник присел у старой корявой ветлы, положил рядом ружьё. Исцарапанной рукой медленно стянул со взмокшей головы шапку, откинулся на шершавый ствол – вот оно, блаженство! Отдышавшись минуту, Охотник погладил ладонью ноющее колено: «Мениск! Будь он не ладен!».

Вспомнилось, как заработал себе эту проблему. Послали их в армии перенести сейф в штабе. Ремонт там какой-то затеяли. Сейф тяжеленный был, еле подняли. И вот вышло так, что в каком-то узком месте прижало одному бойцу руку, тот её отдёрнул и остался Охотник в одиночку держать свою сторону. Пальцы быстро разгибаться стали, понял он, что не удержать ему тяжеленную железяку, да и отпрыгнуть не получится. Как раз на ноги сейф упадёт. Крикнул солдат товарищам, чтобы остановились, и подставил под выскальзывающий из рук металлический ящик колено. Правильное в то мгновение это было решение – удержали сейф, и никто из молодых парней тогда не покалечился. Только вот с годами болеть стало колено при нагрузках, или, как говорил друг детства, «выстёгиваться».

«Возможен выход мениска из суставной сумки» – объяснил осматривавший впоследствии колено врач – «Никаких сильных нагрузок!». Охотник с тоской вспомнил строгое выражение лица хирурга, членораздельно повторившего: «Ни-ка-ких!».

Отхлебнув несколько раз из армейской фляжки крепко настоянного, но давно уже остывшего чая, Охотник посмотрел в злосчастную ложбину. Подумалось, что мог бы и шею на этом захламлённом склоне свернуть. Валялся бы сейчас где-нибудь там, в зарослях хмеля и крапивы… Как-то совсем неуютно стало от этой мысли.

Густое серое небо низко нависло над погрузившимся в зимний сон лесом. Ноябрь в этом году выдался холодным, солнце уже давно не пробивалось сквозь тучи и не радовало остывшую землю своими живительными лучами.

Трескучие голоса перекликавшихся соек потревожили дремотную тишину заснеженного леса. Перелетая в кронах деревьев с места на место, непоседливые птицы с «зеркальцем» из голубых пёрышек на крыльях, кружили вокруг смирно сидящего человека, выглядывая для себя какую-нибудь поживу.

Боль в колене между тем успокоилась, а вот тело стал охватывать всепроникающий холод. Подмерзающая вспотевшая спина заставила активно зашевелиться. Надо было вставать и идти. По пути к дому, может, кто из охотников и встретится, тогда всё хорошо и быстрее закончится. Но надежда на это слабая – слишком редкий гость в эту пору человек в лесу.

«Главное из леса выйти, к Большому дубу, а там, по лугу, уже проще будет» – размышлял Охотник. Держась за ствол приютившей его ветлы, он не торопясь встал, закинул за спину двустволку и осторожно сделал первый шаг. Прислушавшись к себе, понял, что идти можно, только непривычно медленно. «Слава те, Господи!» – сказал совершенно искренне и тронулся в путь.

Шаг за шагом, обнося правой ногой кочки и валежины, огибая куртины заиндевелых кустарников, Охотник брёл проложенным мысленно маршрутом. Несколько раз, когда пострадавшая нога налетала на скрытый снегом сук или пень, он останавливался как вкопанный и, закрыв глаза, ждал, когда уймётся резь в колене. Так и прошло оставшееся светлое время суток.

Тусклый ноябрьский день быстро угасал, длинными густыми тенями из-под стволов деревьев и из зарослей кустарников выползали сумерки. Над открывшейся в плотном древостое поляной, с грустными посвистами пронеслись прочь несколько красногрудых снегирей. Смолкли ещё недавно доносившиеся из чащи короткие песенки-позывки синиц и тихое постукивание малого пёстрого дятла.

Выбрав подходящее место, Охотник присел на вывороченный с корнем ветровальный дуб. Измученные ноги требовали основательного отдыха, было ясно, что домой в этот вечер попасть не удастся. Надо было устраиваться на ночлег.

Прошло совсем немного времени, и поляну озарил разожжённый умелыми руками костёр. Языки жёлтого пламени то тут, то там взметались вверх над дровами как космы диковинного яростного зверя. Пляшущие светлые блики выхватывали из окружающей темноты торчащие из кипельно-белого снега стволики черёмухи и колонны восходящих ввысь дубов и лип. Мерцающие красноватые искры взлетали в небо от потрескивавших в огне сучьев и исчезали в кронах деревьев, среди сцепившихся в причудливые узоры чёрных ветвей.

Охотник сидел на ворохе нарезанных веток и с наслаждением предавался долгожданному теплу. За его спиной лежал толстый дубовый ствол, над которым возвышалось сделанное на скорую руку нагромождение из сучьев и ветвей вроде стенки, призванное послужить «домашним углом». Оставшийся с обеда хлеб и чай, подогретый во фляжке у костра, позволили подкрепить силы.

Засмотревшись на огонь, Охотник подумал, как волнуется дома жена. Голубоглазая и русоволосая – она была самая замечательная женщина на свете! Задерживаться в лесах и возвращаться поздней ночью и поутру доводилось и прежде, поэтому до завтрашнего обеда она точно дождётся, а уж потом отправится за помощью к приятелю. Растормошит его, а если потребуется, то поднимет всех «на уши», и начнутся поиски. Охотник невольно усмехнулся, представив, как приятель высоко поднимет брови и философски промолчит, отрываясь от какого-нибудь приятного дела, а потом мысленно выскажет ему всё, что о нём думает.

А в это время супруга, наверное, уже укладывает спать младшеньких сына и дочку, объясняя им попутно, что папа прекрасно знает весь лес и ничего не боится. Через некоторое время он обязательно вернётся с новыми байками о лесных птицах и зверях, продолжит рассказывать свои сказки о сторожевом Большом дубе, к которому всякая живность бежит спасаться. А ещё принесёт какой-нибудь гостинец от рыжей лисички…

Неторопливо пролетая над вершинами стылых деревьев, прокричала сова – серая неясыть. Её протяжное замирающее «Угугууу!» наполнило ужасом души всех мелких лесных обитателей. В компании зимующих свиристелей или в семействе короткохвостых полёвок опять поутру кого-нибудь не досчитаются. На этом тяжёлая дрёма закрыла глаза усталого путника, и он крепко уснул.

Холод, сковывающий и обездвиживающий, заставил Охотника очнуться. Костёр почти совсем потух, тлеющие угольки, виднеющиеся сквозь слой белёсой золы, напоминали покрасневшие усталые глаза готовые вот-вот закрыться совсем. Охотник прильнул к умирающему огню и долго, до одури в голове, раздувал эти едва живые крупицы пламени. Наконец вспыхнул яркий огонёк, суетливо забегал по заботливо подложенным тонким веточкам, стал перебираться на более крупный хворост. Чтобы не примёрзнуть к дубовому бревну и хоть как-то поспать, пришлось несколько раз за ночь раздувать и разводить заново прогорающий костёр.

Уже на рассвете, очнувшись от тяжёлого сна в очередной раз, Охотник принялся разминать озябшие и затёкшие тело и конечности. Спина ныла от лежания на крупных ветвях и сучковатых палках, голова тяжело гудела. Веки отяжелели, моргнув ими, требовалось приложить усилия, чтобы открыть глаза снова. Разгоняя дрёму и согреваясь, Охотник покрутил шеей, похлопал ладонями по бокам. Неподалёку, у небольшой мочажины, раздался глухой всхрап и частый топот ног убегающих кабанов. Проводив испуганных животных взглядом, Охотник подумал, что и ему пора двигать отсюда, и, ёжась от холода, принялся собирать свой нехитрый скарб.

Утренняя мгла заполняла окружающее пространство, которое казалось из-за этого густым и плотным – вот-вот придётся плыть через него, раздвигая морозный воздух руками. Измученное ночным холодом и неоднократно прерываемым сном тело так и тянуло к земле, в горизонтальное положение.

Травмированное колено опухло за ночь, и при каждом шаге отзывалось натянутым до предела нервом. Чтобы поменьше его тревожить, приходилось стараться не сгибать ногу и переставлять её по возможности прямой. Это плохо получалось, особенно при подъёме в горку или движении сквозь кустарник. Уже через сотню метров Охотник почувствовал себя взмокшим. Сняв из-за спины ружьё, он присел на подвернувшийся трухлявый пень. Отдышавшись немного, Охотник впервые с момента вчерашнего падения, обнаружил в себе новое неприятное ощущение. Заключалось оно в том, что сил идти дальше уже не хватает. Охотник поначалу даже немного растерялся. «Дела!» – промелькнула мысль – «Как же другие-то люди шли?».

Вспомнил деда своего – фронтовика. Однажды, в начале войны, пришлось ему вырываться к своим из вражеского «котла». После изнурительных боёв, в которых танк деда подбили, собралась из разных частей группа человек двадцать, таких же советских солдат-окруженцев. Оказался среди них лейтенант один, а у него – карта-километровка. Вот и вёл этот офицер всю команду по той карте, пока она не закончилась. А впереди уже канонада слышна была, линия фронта значит. И вот пошли они ночью наугад, напрямую через лес.

Ночь тёмная была, звёзды сквозь тучи еле-еле подсвечивали. Тихо шли, след в след, и вдруг в какой-то момент обнаружили, что оказались в расположении вражеской части: там и сям, прислонившись к стволам деревьев, в кустах спали немецкие солдаты. Делать-то нечего было, двинулись дальше. Да только через некоторое время наступил кто-то из наших на фрица. Тот завопил с перепугу: «А! Рус партизан!», шум поднялся, началась стрельба. Тут уж кинулись, кто куда мог. Дед бежал вперёд и только успевал вправо-влево из автомата очереди короткие давать на крики и выстрелы фашистов. И уже где-то за спиной остался растревоженный немецкий лагерь, да только настигла деда проклятая вражеская пуля. В тот самый момент, когда перепрыгивал он через какую-то яму или окоп. Пуля пробила колено и задела два пальца на левой руке державшей автомат. Упал дед на землю как подкошенный. А дальше была борьба с мучительной болью, перевязка колена разорванной гимнастёркой. Больше суток после этого он брёл, опираясь на подобранную палку, а где и ползком, на восток, пока не встретил своих. Хорошо, пуля тогда в мышцы попала, не повредив кости, смог он ходить после этого. А пальцы так и остались навсегда согнутыми, как будто сжимающими магазин автомата ППШ…

«Спасибо, дед!» – произнёс вслух Охотник и, глубоко вздохнув, решительно поднялся с пня, чтобы продолжить свой путь.

Редкими крупными хлопьями с неба неторопливо падал снег. Мягкое снежное покрывало неторопливо, но верно прятало до весны опавшие листья, поникшие травы, понарытые кабанами в жирной почве ямины. Деревья, кусты, весь лес на глазах переодевались в сияющие чистотой белые одежды.

Охотник то медленно брёл по всему этому великолепию, то устало присаживался на какую-нибудь корягу, отдыхая и собирая по каплям оставшиеся в организме силы. Торжественное вступление зимы на родную землю восхищало и рождало в нём ощущение причастности к великому действу, совершаемому Природой, однако пульсировавшая в колене боль не позволяла полностью раствориться в происходящем чуде, возвращала к реальности.

Сладкий чай во фляге давно уже закончился, и о нём приходилось только мечтать. Теперь, когда незаметно появившийся жар иссушал губы, и появлялась жажда, приходилось небольшими порциями топить снег во рту и глотать потом безвкусную влагу. «Встать! Идти!» – командовал сам себе Охотник и с усилием переставлял ногу ещё на шаг вперёд.

На опушке пойменного леса, до которой наконец-то удалось добраться, стоял большой дуб. Однажды Охотник измерил его, и получилось два с половиной обхвата. Бог весть, сколько ему было лет, может двести, а может и больше. Толстые сучковатые ветви отходили от его мощного ствола на изрядной высоте и простирались вширь над землёй. Под корнями дуба находилось вместительное дупло, в него, при желании, мог пролезть и распрямиться внутри даже взрослый человек. Не раз доводилось Охотнику отдыхать под этим деревом после утомительных дневных переходов. Здоровая энергия и спокойствие, исходившие от этого исполина способствовали быстрому восстановлению сил и располагали ко всяким пространным размышлениям. Именно отсюда приносились лесные были и небылицы, рассказываемые дома сыну и дочке.

Охотник тяжело опустился возле припорошенного снегом гиганта, погладил ладонью знакомую, словно рубленную топором грубую кору – «Здравствуй, Большой дуб!». Чтобы было удобней, подсунул под себя обломок толстого сука и подтянул на поясницу полу бушлата. Прямо перед ним раскинулся заливной кочковатый луг, через который к дубу, со стороны деревни, вела ухабистая дорога.

Начавшиеся сгущаться сумерки уже не позволяли разглядеть её на всю длину, видимая часть луга всё быстрее исчезала в серой дымке. В этой наползающей тьме как-то сами собой, незаметно закрылись веки.

От звука, похожего на довольное сытое урчание, Охотник резко очнулся. В нескольких шагах от него тускло горело два больших желтоватых глаза. Ещё мало чего соображая, непроизвольно потянул к себе лежащую вдоль ног заряженную двустволку.

«Э! Э! Э! Мотри там, поаккуратней!» – раздался из темноты хрипловатый голос приятеля – «Домой-то, вообще, собираешься? Гляди-ка, расселся тут!». Тёмная коренастая фигура, освещаемая фарами со спины, вразвалку подошла к лежащему под дубом. Отодвинув в сторону дуло ружья, приятель склонился над Охотником: «Эй! Ты живой что ли?», «Да живой. Ногу вот только немного подвернул».

Через несколько минут видавшая виды «Ока», круто развернувшись под огромным деревом, шустро помчалась по присыпанной рыхлым снежком грунтовке. Охотник вскоре узнал, как переживала его жена, как она нашла приятеля в гостях у кума, тоже рвалась ехать на поиски, её насилу отговорили, как не вовремя полетел бензонасос и так далее. Сквозь шум мотора Охотник рассеянно слушал историю, стараясь при этом не удариться головой об потолок, когда машинка подпрыгивала на ухабах.

«Я, было, хотел сначала за озеро ехать» – продолжал громко приятель – «а она говорит, нет, надо сразу сюда, к дубу этому…».

Накопившаяся за полутора суток усталость пересилила-таки и сморила Охотника – «Она-то знала!» – пробормотал он.

«Чего знала?» – не понял приятель.

«К большому дубу…»

«А? Да, к большому дубу, так и сказала, представляешь? Как будто чувствовала!» – произнёс приятель и с тревогой взглянул на Охотника. Но тот уже ничего не мог слышать – откинувшись на спинку кресла, он осел и провалился в глубокий-глубокий сон.