Окончание, начало в №60

 

Познакомились они при следующих обстоятельствах. Собрались как-то вечером и выпивали, можно сказать, без повода, три закоренелых холостяка: Коля Седов, Никита и корректор Ненашев, похожий на взлохмаченную и встревоженную лесную птицу. Коля давно жил один, слыл закоренелым холостяком, и поэтому его «бунгало» имело вид неухоженный.  На жёлтых выцветших обоях висела в рамке небольшая  картина местного художника-любителя, выполненная расплывчатой акварелью. Синее море, в котором плавало полуденное солнце, и небольшая рыбацкая лодчонка под серым парусом. Простой пейзаж. Автор не догадывался, что великое одиночество – это суть сунской живописи, когда рыбак сливается с морем и им принадлежит бесконечность. А художник своё одиночество погружал в стакан дешёвого вермута, и вся живопись была у него мутная. 

На подоконнике поближе к солнцу пристроились в небольших горшочках шаровидные кактусы. Круглый стол, когда-то имевший полировку, был до беззастенчивости обшарпан и  дополнял комнатный интерьер.

– Поступило от творческой интеллигенции предложение принять ещё по одной. Возражения есть? Нет? Я так и думал, – подал голос корректор Ненашев и потянулся за бутылкой.

Налив почти по полному фужеру, он стал вилкой прицельно цеплять кильку в томатном соусе.

– Не смотри на меня так презрительно, иначе я  обижусь и тебя съем. – Ненашев вилкой подцепил рыбку за хвост и, широко открыв рот, показывая необходимость встречи со стоматологом, отправил её в чёрный провал рта.

Коля нахмурился, отчего у него над переносицей сошлись волнами складки кожи. Ему не нравилось, что Ненашев с некоторой издёвкой иронизирует по поводу закуски. В душе он недолюбливал его за скверность характера, но терпел.

– Ладно, не надо меня подкалывать этой килькой! Могли сами купить морских деликатесов, когда в гости шли.

– А какие ты, Коля, морские дары предпочитаешь? – попытался снять зарождающийся неприятный разговор Никита.

– Ну, я бы предпочёл морского ежа и к нему кальмара.

– Губа у тебя не дура! – усмехнулся Ненашев и выпил водки. Хотел было закусить, но посмотрев на открытую банку с килькой, передумал. – Хочу тебе пожелать, Коля, в этом году найти семейное счастье.

– На что ты намекаешь? – Колино лицо облилось краснотой.

– Совсем не намекаю, а говорю прямо и откровенно. Тебе надо жениться и обустроить свой быт, отказаться от порочной практики водить сюда разных девок на одну ночь, которые и простыню после себя не хотят простирнуть.

– Не надо заводиться и говорить о плотских страстях, мы не члены общества за сексуальную революцию. Хватит! Одну уже пережили в семнадцатом году, – не удержался и отпарировал Коля  едкое замечание Ненашева.

Чтобы перевести тему разговора, Никита обвёл глазами комнату.

– А где твоя кошка? Что-то не видно её. Только запах в прихожей витает.

Ненашев  только усмехнулся и погрузился в себя, отстраняясь от мужского разговора.

– Убёгло от меня это похотливое животное. Впрочем, чему я только рад. – Коля от выпитого обмяк телом,  лицо отекло и брови набрякли.

– Расскажи нам поподробнее эту историю о бегстве несчастного животного, – ожил внезапно Ненашев и посмотрел на хозяина, слегка прищурив глаза.

– Хорошо, расскажу, но только потом мне больше не напоминайте об этом несчастном животном. Коля закинул ногу на ногу и, покачивая носком кроссовки, стал рассказывать: – Подкинули мне это лохматое чудовище полгода назад. По моему предположению, сделала соседка так, чтобы подгадить. С виду кошечка такая ухоженная, шерсть блестит, ходит возле меня, о ноги всё трётся. Видать, признала за своего хозяина. Только пришли долгожданные весенние денёчки. Пробудился в  ней основной инстинкт: кота ей срочно подавай. И  стала моя Мурка орать день и ночь, что я думал, с ума сойду. Соседи стали всё чаще напоминать о себе стуком в стену или морзянкой по чугунной батарее. Мои муки продолжались более недели, эта кошка не давала мне покоя. Совсем лишился сна, можете мне поверить? – Слушатели сидели, молча, терпеливо дожидаясь развязки кошачьей эпопеи. – Наконец, я решился устроить ей личную жизнь. Засунул в свой коричневый кожаный портфель, который привёз из туристической поездки в Болгарию, и  понёс до ближайшей мусорки. Так сказать, вернуть её в родную стихию. Только прошёл один квартал, как она у меня забеспокоилась. Достал кошку из портфеля, а у  неё сердце от страха заходится. Мне даже на короткое время стало её жаль, но разум всё же возобладал, и я отпустил её на землю. Вижу: из тёмного квадрата подвального окна светятся притягательные зелёные глазки местных кошачьих донжуанов. Я облегчённо вздохнул, рукой пощупал в портфеле. А там сыро, видимо, Мурка на прощанье оставила память о себе. Вот, Ненашев, от меня даже кошки сбегают – а ты всё  талдычишь: женись да женись.

Никите стало вдруг совсем не интересно, какие-то никчемушные глупые разговоры тяготили его, в душе стало пусто.

– Я, наверное, пойду, что-то засиделся в гостях.

Он встал и направился к выходу, но тут раздался звонок телефона. Коля проворно взял трубку.

– Ладно, ладно, подождём. Какой разговор! Только приходите поскорее, а то мы заскучали. – Коля положил телефонную трубку, повернулся через левое плечо; было видно, как на его лице засияла радостная улыбка. – К нам идут девы. Да ещё какие! Только что мне позвонила Нина Алтуфьева, моя бывшая одноклассница, и с ней её подруга Лера, с которой они вместе работают в институте.

– А в каком это институте они работают? –  машинально спросил Ненашев.

– Да в каком-то секретном НИИ на углу Петровской. Там стоит грязноватое здание с вывеской «Институт  промышленных технологий».

– Ладно! Вы тут пока все в нетерпеливом ожидании, я быстренько в магазин смотаюсь, что-нибудь прикуплю к столу, – с этими словами Коля исчез за дверью, слышно было, как он снаружи возится с замком.

– Ну, девы так девы, иначе без них нам совсем было бы скучно. Сидели бы и тихо глушили себе водку, а тут явление прекрасных созданий к нам. А как ты думаешь: частенько к Коляну девушки заглядывают на холостятский огонёк? – усмехнулся Ненашев,  крутя в руках железную вилку. Лицо у него выражало явный интерес скорой встречи.

– Меня не очень интересует его личная жизнь и сколько у него в гостях перебывало. Навещают его милые дамы – значит, есть за что, – ответил Никита и отошёл к окну, которое упиралось в стену соседнего дома.

Дом был старый и ветхий. Штукатурка выпала, местами образуя большие проплешины и оголяя серый кирпич. На торце дома  висели обрывки старого красного транспаранта, где проглядывался абрис генерального секретаря партии Леонида Брежнева. Ветер закидывал один конец полотнища за угол, и казалось, что генсек хмурится, сведя свои широкие и густые брови.

В небольшой песочнице сидели две молодые мамочки, курили и о чём-то говорили. Их малыши, примерно трёх лет, с шумом гонялись друг за другом. Бегущий впереди малыш запнулся о выступающий из земли кусок гладкой арматуры, упал, и в окно донёсся его громкий плач. Мама встревожено вскочила с места и побежала к нему, не расставаясь с сигаретой. Она нервно схватила его за руку и стала хлестать по спине. Никита, видя  совсем не педагогическое воспитание, высунулся по пояс из окна и, напрягая голос, закричал:

– Не надо бить ребёнка! Что вы делаете? Отпустите сейчас же!

Мамаша на мгновение оставила в покое малыша и, подняв голову, всматривалась в окно, откуда раздавался голос. Затем с раздражением схватила ребёнка за ворот белой рубашки  и потянула его в сторону соседнего дома. Малыш плёлся вслед за ней, упираясь ногами.

– Ты кого там воспитывал? – неслышно подошёл к окну Ненашев.

– Так, одну особу, которая не знает, зачем родила ребёнка. Никита раздражённо стал закрывать окно. Его остановил Ненашев:

– Не надо, не закрывай. Иначе душно будет, смотри, как солнце в окно жарит.

И действительно, солнце стояло напротив них, большой красный диск как-то незаметно выполз из-за крыши дальней высотки. Никита поднял глаза, чтобы посмотреть на солнце, и ладонью прикрыл глаза.

– Далась тебе эта женщина! Ты чего хочешь, мир переустроить? Родила – и пусть сама отвечает за ребёнка! Ты ей ещё прочти курс семейной педагогики, она потом тебе спасибо скажет, –  наигранная  интонация давалась Ненашеву явно с трудом, он даже приподнял плечи, демонстрируя своё равнодушие.

На пороге стоял Коля и взмахом руки великодушно приглашал пройти в квартиру двух девушек. Он держал в руке большой бумажный пакет.

– Подхожу к подъезду, а они так это робко стоят возле него. Не стесняйтесь, проходите, – настойчиво приглашал Коля и тянул их в комнату.

Появление молодых девушек отозвалось оживлением в  комнате. Стулья в один миг были приставлены к  столу. Нина Алтуфьева, полноватая девушка с  круглым лицом и ярко подведёнными глазами, прошла вперёд и протянула руку для знакомства. Представившись, Никита мгновение подержал белую, пухлую ладонь Нины и из-за её плеча увидел слегка растерянное лицо Леры. Она стояла, прислонившись плечом к дверному косяку, и выразительно смотрела на него голубыми глазами. Ненашев с  Ниной, сразу оказавшись возле окна, о чём-то завели разговор. У Ненашева лицо торжественно прорисовывалось на фоне окна. Коля в одиночестве на кухне гремел посудой. Никита первым сделал шаг навстречу девушке и представился, не забыв улыбнуться.

– Лера, – услышал он тихий голос.

Скользнув взглядом по лицу, он остановился на глазах, которые были прикрыты пушистыми ресницами, похожими на крылья южной бабочки. Широковатые скулы выдавали кровь дальних тюркских предков. В ней было такое таинственное внутреннее очарование, что Никиту обожгло жаром. Лера стояла в нерешительности на месте и оценивающе оглядывала нехитрый холостяцкий быт. Никите показалось, что ещё одно мгновение – и она может разочароваться и уйти.

– Проходите, – он взял её за тонкую прохладную руку и повлёк за собой в глубь комнаты.

Тем временем Коля суетился возле стола, на котором царствовали две бутылки красного вина. Ненашев, окрылённый мыслью, что не придётся проводить вечер в сугубо мужской компании, разглядывал этикетки.

– Да, это, конечно, не «Аяхуяску» – можно смело употребить внутрь и при этом получить некоторое удовольствие.

– Не надо витийствовать и мозги нам пудрить, говори ясно и понятно, а то словечки загибаешь ругательные, – отозвался Коля на незнакомое слово.

– Это совсем не матерное выражение, и не стоит обижаться. Ещё раз повторю: «Аяхуяску». Такой чудо-напиток, обладающий лёгким наркотическим свойством, при этом он может вызвать звуковые и  зрительные глюки. Аборигены Латинской Америки обычно пили только в дни своих праздников. – Он обвёл глазами всех присутствующих и продолжал дальше рассказывать: – Священный напиток готовился из тропической лианы.

– Ну, тебя понесло, как турецкоподданного Остапа Бендера. Тот был весьма охоч до  словоблудия, –  остановил Никита его  речевой водопад.

Он всматривался в Леру, и ему было интересно, как она будет вести себя в незнакомой компании. Девушка стояла немного отчуждённо, смотрела на всех выразительными глазами, словно затерянный островок среди сумятицы первого знакомства. Лера отгородилась неким холодным барьером, не допуская к себе никого. В груди у Никиты стал зарождаться клубочек, готовый заплестись в сложный узор отношений, который может сложиться между мужчиной и женщиной.

Потом все сидели за столом, выпивали, рассказывали смешные анекдоты, содержание которых порой проходило близко с гранью бытовой пошлости. Всем было весело, и когда часы на стене показали  полночь, стали потихоньку собираться возле двери.

– Можно я вас провожу до дома? – предложил Никита,  не надеясь на положительный ответ.

– Можно, – отозвалась Лера и кольнула его взглядом.

Пьяный Коля в узкой и тесной прихожей лобзал гостей своими мокрыми губами, клянясь в вечной любви. Он так расчувствовался, голос срывался, и ему даже хотелось немного всплакнуть.

– Я всех обнимаю и люблю, – на прощание пьяно признавался он. – И приходите ко мне почаще. Коле хотелось, чтобы  Нина Алтуфьева осталась у него. – Ниночка, останьтесь ещё ненадолго, мы с вами кофе попьём.  Девушке было крайне неудобно, что  оказалась в центре внимания, и она спиной прижалась к двери, чтобы поскорее покинуть эту гостеприимную квартиру.

После долгого и пьяного расставания, наконец, дверь за ними захлопнулась, и они оказались в душном и пыльном подъезде. Лера стояла совсем рядом, и Никита, прикоснувшись к ней, почувствовал бархатистость кожи её руки. Лера вздрогнула, но руки не убрала, а даже, наоборот, подалась к нему ближе; ему захотелось обнять её и крепко поцеловать, почувствовать аромат её губ.  Ненашев с Ниной исчезли в подъездной темноте, только внизу слышался их отдалённый разговор. Никита толкнул дверь, и они с Лерой оказались во дворе, затянутом зарослями кустарника.  Ночное небо было провально глубоким, усеянным мерцающими холодными звёздами.

– Смотри на небо, кажется, за нами кто-то сверху наблюдает. Никита запрокинул голову и смотрел на распахнутое, глубокое небо.

– А может, кто-нибудь за нами смотрит из Галактики? – предположила Лера и тоже стала смотреть на небо. – Думает пролетающий инопланетянин: кто же там, на планете Земля, так поздно гуляет по ночам?

Звёзды привычно рассыпались на небе, и только один далёкий огонёк пролетающего самолёта подмигивал из небесной выси.

Возле перекрёстка двух главных улиц Прикамской и Ленина, они остановились.

– Перекрёсток судеб, здесь мы и расстанемся, – Лера протянула руку попрощаться.

– Вам в какую сторону идти? – поинтересовался Никита, ему хотелось ещё продлить встречу.

– Я совсем недалеко живу, буквально два квартала вниз к реке, и если  возникло желание проводить меня, то прогуляемся по ночному городу, да и перед сном полезно подышать свежим воздухом.

– Хорошо, пойдём, но только у меня будет небольшая просьба, – Никита заглянул ей в лицо.

– Я заинтригована… Итак, жду.

– А давайте перейдём на «ты», так проще будет общаться, – предложил он.

– Ну, а мне показалось, что мы уже на «ты».

Ночь густо окутывала улицы, очертания домов стирались и пропадали в перспективе. Прохладный ветерок доносил с собой звуки речной жизни. Коротко взвыл сигнал портового крана, и послышался скрежет металла о металл. Самоходная баржа, пришвартованная к пирсу, стояла под разгрузкой щебёнки.

– Наверное, на реке густой туман? – сказал Никита, завязывая ниточку разговора.

– Вероятно. – Лера немного поёжилась.

– Странный человек ваш Ненашев, сверлил меня всё своим взглядом. Посмотри, нет ли на мне дырочек? – Лера крутанулась вокруг себя, приглушила разлетающийся подол платья.

Незаметно за разговорами они подошли к её дому. Оставалось только с улицы пройти во двор сквозь арку.

Вскоре они оказались возле подъезда, к которому примыкали густые кусты сирени, в темноте казавшиеся невысокой стеной. На первом этаже, несмотря на поздний час, горел свет, и было видно, как по кухне расхаживал в майке престарелый  сутуловатый мужчина. Услышав шаги, он вытянул худую шею и пристально стал всматриваться  в заоконную темноту. Подойдя ближе к окну и разглядев их, он раздражённо задёрнул белые занавески.

– А ты кем работаешь? Извини за нетактичный вопрос! – Лерино лицо наполовину освещалось желтоватым лунным светом.

– Работаю в одной редакции журналистом, освещаю серость наших будней.

– Ну уж, совсем не серость! – не согласилась она. – На мой взгляд, жизнь не такая уж и плохая штука.

Чтобы как-то сменить тему разговора, Лера присела на небольшую лавочку.

– Если ты не возражаешь, лучше нам поговорить о литературе.

– О... о... хо, на какую тебе тему захотелось поговорить, на ночь глядя! Так можно и сна совсем лишиться.

Никита присел рядом с ней, ощущая её тепло.

– И какая тебя литература больше интересует?

– Раньше я зачитывалась античной литературой. Даже тогда бушевали человеческие страсти и эмоции. Столько лет прошло, – она махнула рукой, как бы показывая глубь веков, – и мы, по-моему, обречены, пережить их снова. Вот уж совсем непонятна человеческая природа: один раз набил шишку на лбу – так надо ещё раз стукнуться. Закончив говорить, она стала смотреть наверх, подняв голову, где звёзды распахнутым ковром висели над ними. – Значит, есть в слове что-то такое непонятное для нас, имеющее магическое начало. Может, сам текст имеет Божественный смысл, ведь не напрасно человек появляется на свет. Смотри, после прочтения книги мозг начинает осмысливать информацию, хочешь ты того или нет.  Она посмотрела на Никиту, который внимательно слушал её.

Поймав его взгляд, замолчала. Никита, настойчиво попросил её:

– Очень даже очень интересно ты всё рассказываешь, продолжай, пожалуйста.

– Я тебе по памяти перескажу некоторые рассуждения одного византийского мыслителя, Михаила Пселла: «В одних частях рассуждения нужна сладость, в других – жёсткость, иногда слог должен быть выспренним, иногда совсем простым. Нужно мозг то напрягать, то расслаблять и успокаивать».

– Ты меня просто удивила своими познаниями, я раньше, по своей глупости, только мог предположить о загадочной женской натуре, честное слово, удивлён.

– Что-то на ночь у нас с тобой слишком заумные речи, давай прервёмся, чтобы как-то всё это осмыслить. – Лера встала. – Я пошла, мне уже давно пора быть дома.

Она стояла в некоторой нерешительности и, вытянув руку на прощание, крепко сжала кончики Никитиных пальцев. Никита решил, что вечернее расставание должно произойти по другому сценарию. Двумя руками притянул её к себе. Лера сначала упёрлась руками в его грудь, слабо сопротивляясь, но через мгновение покорно прильнула телом и подняла голову, робко подставила губы для поцелуя. Никита губами прижался к ним, ощущая сладкий вкус. Лера  вздохнула и отошла немного от него.

– Мне всё же пора! Извини! На первый раз и так многовато! – и, не оборачиваясь, пропала в подъездной тишине. Никита глазами провожал Лерин силуэт, пока он мелькал в подъездном оконном переплёте. Он не спеша возвращался домой по безлюдным улицам.  Когда попытался осмыслить сегодняшнее знакомство, ему в голову пришла единственная и, на его взгляд, правильная мысль, что их отношения с Лерой нужно воспринимать пока на уровне весьма тонких осязаний и влечения физических тел. И пришёл к выводу, что встреча с Лерой произошла не случайно и будет иметь своё романтическое продолжение.

 

Утром Никита стоял на площадке возле речного вокзала и сверху рассматривал Каму, ещё не отошедшую от ночного сна. По воде плавал густой и сонный туман. В акватории порта по-деловому уже сновал небольшой упрямый катерок. Он тупым носом буравил тёмную воду, отчего в разные стороны расходились длинные усы. Чадил чёрным дымком, спеша к  барже, стоящей на якорной стоянке. Дремлющие чайки, сидевшие на краю борта, испуганно ударили острыми крыльями о воздух, взлетели и исчезли в тумане.

Возле причала у речного вокзала стоял белый трёхпалубный теплоход «Жолио-Кюри».  Рядом с деревянным трапом стоял немолодой матрос в мятой мичманке с коротким околышем и сдерживал натиск пассажиров.

– Не надо давить… все успеете.

И уже более сердито, поведя белёсыми бровями:

– Женщины пропускаются вперёд.

При этом он важно окинул взглядом столпившихся людей. На его призыв откликнулась женщина в ярком цветастом платье, с чёрным небольшим чемоданчиком. Только она хотела протиснуться вперёд, как ей преградил дорогу мужчина в двубортном  костюме. Он был возмущён, и его пухлые  щёки тряслись от негодования:

– Чёрт знает, что такое! У меня билет в первый класс, а я вынужден стоять.

И, отодвинув женщину  плечом, стал протискиваться к матросу, проверяющему билеты.

– Вот, посмотрите, люди добрые! Какой хам! Посмотрите на него, он торопится, а остальные что же, не хотят своё место в каюте занять? – негодуя, женщина схватила его за рукав пиджака и не пускала, грозя оторвать его.

Разъярённый мужчина встряхнул рукой, словно хотел избавиться от женщины, как от назойливой мухи.

– Да ладно уж, проходите! А то иначе кондратий хватит! Смотри, как покраснела. Он  отошёл немного в сторону, пропуская  женщину к теплоходу.

– Какой мужчина невоспитанный, – не удержалась женщина, проходя мимо него, и окинула его взглядом полным презрения.

Посигналив пару раз, к трапу подъехала чёрная машина с тонированными стёклами. На радиаторе виднелся знак «BMW». Машина казалась хищником, готовым прыгнуть за жертвой в любой момент. Обычно на таких машинах ездили бандиты или зарождавшийся класс новых буржуа. Задняя дверь распахнулась, и из машины выпорхнула молодая худощавая блондинка в помятой чёрной юбке и модных остроносых туфельках на тонких ногах, затянутых в чёрный капрон. Маленькими острыми глазками она блеснула по стоящим в очереди людям. Из кожаной сумочки извлекла небольшое зеркальце и стала приводить свой макияж в порядок.

Вслед за ней из машины появился мужчина лет тридцати с бритой головой. Большой нос с вывернутыми ноздрями придавал лицу угрюмый вид. Он смачно сплюнул себе под ноги и не спеша по-хозяйски прошёлся вокруг машины. Белая рубашка, распахнутая на груди, выпросталась из брюк и придавала ему неряшливый вид. Свой красный пиджак он оставил в машине.

– Вот, моя милая, смотри, даже не опоздали! Наше судно стоит, и название соответствующее. – Он начал читать, вытянув  губы вперёд. – Чёрт!.. Так и язык можно сломать! Надо же, так  обозвать посудину. А кто это такой, Кюри, бомбист-революционер или ударник коммунистического труда?  Лицо у него приняло глуповатое выражение.

Он ещё раз смачно сплюнул. Услышав, что к ней обращаются, женщина только махнула рукой: «Отстань». Бритый, засунув руки в карманы брюк, стоял, рассматривал окрестности.

– Н-да, вот тебе, бабка, и Юрьев день! Кажется, напрасно тебя послушал. Придётся на этой посудине две недели париться. Говорил же я тебе: «Возьмём авиабилеты и махнём в Египет, там сейчас просто кайф». – Раздражённо крутанулся на месте, затем пошёл к багажнику за чемоданами. – Быстро заканчивай свою мазилку, забираем чемоданы, и пошли на пароход, иначе, пока ты себе накладываешь боевую раскраску, он без нас уплывёт.

Женщина встрепенулась и бросила взгляд на теплоход.

– Ну, ты, Женечка, как обычно, нервозность создаёшь, у нас ещё полчаса в запасе есть.

– Люда! Это у тебя есть, а у меня его совсем нет.

Женщина разволновалась, отчего её острый носик вздёрнулся, и она стала похожа на небольшую африканскую птичку. Бритый мужчина шёл впереди, держа в руках два тяжёлых коричневых чемодана. Женщина, мелко семеня, торопилась за ним, узкая юбка мешала ей идти. Она остановилась и одёрнула её за подол. Эта странная пара подошла к очереди и растворилась в ней.

По ступеням речного вокзала к теплоходу быстро спускалась молодая девушка в белой  блузке с расшитым красочным узором. Синие, потёртые джинсы «Levis» плотно обтягивали её бёдра. Волосы от быстрой ходьбы растрепались, и чёлка птичьим крылом прикрывала ей половину лица. Полноватые губы были приоткрыты, показывая ровный ряд зубов. Через плечо небрежно перекинута синяя сумка, расшитая бисером. Спустившись с лестницы на асфальт, девушка ускорила шаг и, играя бёдрами, направилась к причалу. Увидев Никиту, она скользнула по нему оценивающим взглядом. Лёгкой походкой прошла мимо бритого мужчины и его спутницы, которые о чём-то горячо спорили, жестикулируя руками.

 

Вдалеке остановился рейсовый автобус, плотно набитый пассажирами, и из него буквально выпали двое мужчин. Это были вольные художники. Получив дешёвые путёвки через профсоюз, они с лёгкой душой отправились в речной круиз за новыми впечатлениями, имея в кармане заказ от речного пароходства изобразить на своих полотнах камских тружеников.

После окончания художественного училища два закадычных друга решили пуститься по городам и весям необъятной страны в поисках лёгкой жизни и халтуры. Не чурались ничем, могли взяться за любую подённую работёнку. По воле судьбы оказались однажды в одном южном колхозе. Председатель колхоза выписал для начала неплохой аванс. И вместо написания портретов местной интеллигенции и передовиков колхозного строя, они ударились в пьянство и ухаживание за полногрудыми доярками. Спустили за неделю весь аванс и под покровом ночи тайком, ни с кем не прощаясь, покинули гостеприимный колхоз. Так они стали «художниками-передвижниками». Колеся ради случайного заработка и зыбкой перспективы, которая не сулила ничего доброго кроме уголовной статьи за тунеядство, они оказались в прикамском городе.

Один, повыше, Гриша Цекоев, чернявый, с копной кучерявых волос, больше похожий на цыгана, дёргал  с силой дорожную сумку, пытаясь вытащить её из автобуса.

– Отдайте сумку… да отдайте же мою сумку! – говоря это, он одной рукой держал сумку, другой давил в спину мужчине в сером пиджаке. После недолгой борьбы он оказался  с сумкой в руках.

– Так и порвать могли, вещь-то заграничная, – бормотал себе под нос. Тряхнул обидчиво головой в кудряшках и пошёл в сторону, где его уже поджидал невысокий мужчина с длинными до плеч пшеничными волосами, Игорь Хренов.

– Слушай, Гриша! Я, наверное, совершил большую ошибку, что согласился с тобой в это путешествие отправиться, – раздражённо обратился он к своему другу.

Гриша Цекоев лёгким движением головы откинул волосы назад и стал похож на иконного апостола. Глаза глубоко спрятались в глазницах. Худощавое вытянутое лицо, чуть затянутое щетиной, заканчивалось острым подбородком с небольшой ямочкой. Выгоревшая клетчатая рубашка прикрывала руки по локоть, и светлые волосы буйно тянулись снизу вверх. Брюки пузырились на коленях и плохо держались на бёдрах. Ладони были испачканы жёлтой краской.

– Напомню прошлогоднюю нашу поездку по Вологодчине. Тебе захотелось там пленэр устроить, а что получилось? Ты вздумал там любовь крутить с этой экспансивной Лизкой. Я откровенно тебе скажу, что она к любому в постель прыгнет, только пальцем помани.

Гриша при упоминании  Лизиного имени  обиделся, отчего у него отвисла нижняя губа.

– Сказанёшь про Лизку тоже! Она девушка воспитанная, и не говори глупости про неё.

– Дуралей ты, Гришка, и не лечишься! Пока она подрабатывала натурщицей, многие студенты с нашего курса имели с ней кратковременные половые отношения. А ты: «девушка она непорочная». Послушай, что тебе говорю и сделай выводы, а то иначе утащит тебя под венец. – Глаза у Игоря Хренова радостно увлажнились оттого, что он смог в очередной раз поддеть Гришу, которому всегда тихо завидовал в душе, его успеху у женщин.

– Ладно… ладно тебе с самого утра заводиться! Пошли-ка лучше к теплоходу, – и первым двинулся вперёд. Небольшой ветерок, набежавший с Камы, растрепал его волосы.

Возле бетонного парапета нетерпеливо прохаживалась невысокая, полноватая женщина в платье, узко приталенном, отчего её фигура казалась бесформенной. Лицо кругловатое, с двумя тёмными смородинками глаз. Уголки губ опущены вниз, что придавало лицу обидчивый вид. Увидев художников, она в нетерпении порывисто шагнула к ним навстречу.

– Ребята, вы совсем, что ли! Я уже думала, что не приедете. Вечно ты, Григорий, такой увалень! С тобой только за смертью ходить.

Не слушая Елизаветиных причитаний, Игорь прошёл мимо, обдав её холодным безразличием. Григорий посмотрел в спину удаляющемуся Игорю и стал беззлобно выговаривать.

– Ты напрасно на него так! Парень он совсем неплохой, и не стоит его задирать понапрасну.

– Да он сам показывает свою брезгливость ко мне, – отпарировала она.

– Тебе это просто кажется. Ты не обижайся на меня, но ты порой просто нетерпима. Не будь такой мегерой.

Его уже давно тяготили их отношения, и он подумывал, как их прекратить. Гриша раздражённо подхватил сумку и торопливым шагом припустил за своим другом.

– Ну, ты и пошляк! Надо же! Я тебя ещё и терплю, – хотела выплеснуть ему в спину.  Через секунду Елизавета, обуздав свои эмоции, стала равнодушной и безучастной ко всему.

У входа на теплоход сгрудилась небольшая пёстрая толпа. Бритый мужчина с красным от напряжения лицом слегка подталкивал руками вперёд Людмилу, та шла, поводя глазами по сторонам. Матрос рукой, словно шлагбаумом, перегородил трап и спросил:

– Ваши билеты?

Бритый мужчина из-за спины спутницы раздражённо протянул ему два билета.

– На, держи! И пропускай побыстрее, батя! Люди заждались.

В конце очереди невысокая женщина в синем костюме споткнулась ногой о трап и вытянутыми вперёд руками нечаянно толкнула молодого мужчину. Голова у него дёрнулась, и небольшие очки оказались на самом кончике носа. Он, обернулся и, щуря глаза, близоруко оглядел её. Хотел что-то сказать, но женщина виновато засуетилась.

– Ой, извините, пожалуйста! Я совсем не хотела, – стала оправдываться она и заторопилась уйти вперёд.

От долго стояния очередь подалась в сторону матроса. Мичманка у него съехала на затылок, оголяя высокий лоб и белёсые выгоревшие брови.

Матрос стоял растерянный, не ожидая такого напора. Красная повязка спала с рукава и лежала на трапе, храня чей-то отпечаток ноги.

Солнце захватило всё пространство между рекой и  небом. Вода посинела, только возле дальних берегов ещё стелился кусочками туман. Потянуло засвежевшим ветерком, вода заиграла, заискрилась под небесным светилом. С противоположного обрывистого глинистого берега, затянутого мелким кустарником, летели чайки. Большой  железнодорожный мост, ажурно переплетённый металлическими конструкциями, высился вдалеке, и казалось, что он парит в воздухе без  бетонных опор.

Теплоход от работы дизелей мелко подрагивал всем корпусом, готовый отшвартоваться по команде капитана и отправиться вниз по Каме. Музыка тихо плавала по коридорам вместе с ветерком и заглядывала в ещё не занятые каюты.

– Кажется всё! Нашли свои места, – облегчённо вздохнул Гриша и поставил на пол сумку.

– Да здесь совсем не дурно! Обзор хороший, – отдёрнул занавеску с окна Игорь и окинул взглядом опустевший причал и небольшую стаю ворон. – Кажется, все сели на теплоход… А впрочем, нет. Смотри, Гриша. Он кивком головы показал на бегущего парня с гитарой в руках. Сумка, перекинутая через плечо, у него съезжала. Он остановился, чтобы  подхватить её под мышку, и, махая рукой с зажатой в ней гитарой, кричал:

– Подождите меня!  Голос его пропал в басовитом гудке проходящего рядом буксира.

Волна от его борта разбежалась и, потеряв силу, только слегка лизнула высокий белый борт теплохода.

 

Никита стоял возле окна и смотрел, как меняются очертания берега. Теплоход, делая большой полукруг, отходил от причала. Сквозь стоящие возле самой кромки воды тонкие сосны просвечивали дома – высотки. По песчаному берегу бегала небольшая собачка, хвост, закрученный крендельком, болтался в разные стороны. Набегавшись, она присела возле ног хозяйки, которая сидела на прибрежном камне. Женщина с грустью провожала взглядом чаек, скользящих над водой, едва не задевая её острыми крыльями.

 В закрытую дверь тихо постучали:

– Разрешите? – В каюту вошёл молодой человек с гитарой.

– Конечно, можно! Я уже стал думать, что придётся коротать время одному. Будем знакомы, Никита, – Никита улыбнулся и протянул руку.

– А меня можно просто Стас, – представился молодой человек.

– Ты пока располагайся! Я схожу на палубу, подышу свежим воздухом. Никита оставил Стаса одного в каюте. Пройдя на корму, он облокотился на поручень и стал смотреть, как  гребной винт теплохода оставляет  белые буруны.

 

– Молодой человек, что-то вы совсем заскучали, – мелодичный женский голос раздался рядом.

Никита повернул голову и увидел девушку в расшитой  блузке.

– Нет, нет, совсем даже не скучаю! А так, обдумываю бренность нашей жизни.

– И в чём, по-вашему, она, эта самая бренность, заключается? – девушка приветливо улыбнулась, показывая, что совсем не против развития их знакомства. Она стояла рядом, и от неё исходил притягательный аромат свежести, который присущ всем молодым девушкам.

– А меня Флорой звать, – охотно протянула тёплую ладонь, кокетливо улыбнувшись.

– Никита, –  он задержал ладонь девушки больше, чем это положено по этикету.

Она певуче складывала слова:

– Никита! Как звучит  мужественно! За тобой, наверное, любая женщина, как за каменной стеной? А ты женат? Её глаза вопросительно буравили Никиту.

– На сегодняшний день, можно сказать, я холост. Он стал смотреть, как теплоход медленно обходит  бетонный мол. На самом оголовке виднелся небольшой маяк  с наглухо закрытой дверью. Возле покатой бетонной стены на волнах от проходящих судов покачивались плоты, которые буксиром притянули с верховья реки. Крайнее бревно облюбовали чайки. Они теснились рядком и  разглядывали чёрными точками глаз проплывающий мимо теплоход. Флора облокотилась на поручень.

– Как ещё сыро! – она подняла руку вверх и огорчённо рассматривала тёмное пятно на рукаве блузки.

– Не переживай, скоро высохнет. Смотри, заходим в шлюз.

Верхние ворота были широко распахнуты, и теплоход на малых оборотах вошёл в камеру. Мощные насосы откачивали воду, и теплоход медленно опускался вниз. Тёмные бетонные стены со следами зелёных подтёков громоздились сверху. Стало сумеречно, и казалось, что стены давят, закрывая половину неба. Вскоре нижние ворота медленно открылись, и теплоход, набирая скорость, стал спускаться вниз по течению. Флора, побледнев, держалась за руку Никиты, пока не закончилось шлюзование.

– Я слышала, что, когда этот шлюз сдавали в эксплуатацию, он не выдержал нагрузки, и одна из стенок упала на теплоход. Были даже человеческие жертвы. – Голос у неё от волнения прерывался.

– Сейчас-то мы нормально прошли шлюз, и не стоит переживать. Как ваша соседка по каюте? Успели познакомиться?

– А ты о ком? – не поняв, переспросила Флора. Бледность прошла, и щёки залились румянцем.  – Да, пожилая женщина, лет под шестьдесят, наверное. Молчит всё время. Правда, представилась Глорией Ивановной. Вся из себя, губки поджала при знакомстве. Тоже мне фифочка. Флора безучастно рассматривала пассажиров, вышедших из кают и разбредающихся по палубе.

День набирал силу, солнце стояло в зените, на теплоходе играла музыка. Мимо не спеша проплывали берега. Справа  по борту тянулся  крутой берег с плотно растущим сосняком.  Обрыв серо темнел, и возле самой речной кромки вода была выкрашена в коричневый цвет. К самому берегу волной прибило несколько брёвен, блестевших под солнцем осклизлыми боками. Слева была видна низина, и на ней росла вымахавшая в половину человеческого роста густая трава. Паслось небольшое стадо коров, охраняемое собакой. Порой доносился глуховатый, словно простуженный, лай. Большая лохматая собака с подрезанными ушами неспешно вышла на берег, легла на сухой песок и смотрела на теплоход, пока её не подозвал к себе хозяин тонким свистом. Притянуло лёгкий, едва уловимый запах костра, перебиваемый речной прохладой.

– Ух, как хорошо! Какая прелесть! – Флора потянулась своим гибким телом. Зеленоватые глаза вызывающе притягивали.

– Я, пожалуй, откланяюсь. До скорой встречи на обеде. Никита махнул рукой, исчез в коридорной сутолоке.

 

В ресторане царил людской гомон. Официантки сновали между столиками, едва не задевая пассажиров бёдрами. За крайним столиком, возле занавешенного тонкой тканью окна, сидел Никита и с интересом разглядывал присутствующих. Столик напротив занимала супружеская чета. Женщина с немного тоскливыми глазами и с сединой в волосах заботливо подкладывала салат мужу. До Никиты доносился настойчивый голос женщины:

– Володя, надо всё доесть, не оставлять же нам здесь обед.

Мужчина с высокими залысинами сопротивлялся напору жены:

– Ну, что мне, объедаться нужно, чтоб потом лопнуть? И не надо настойчиво мне предлагать всё это поедать.

По залу прошла  Флора. Она легко ступала по полу, на ней были плотные джинсы, бёдра поигрывали при ходьбе. Блеснув глазами в сторону Никиты, Флора подошла к столику, где заканчивала обедать семейная пара и спросила:

– Можно к вам в компанию? Отодвинув стул, она села как раз напротив Никиты и ещё раз одарила его блеском своих глаз. В зале появился, слегка покачиваясь, пассажир, который запомнился Никите своей бритой головой. Он переоделся в длинные до колен коричневые шорты и рубаху с яркими цветами.

– Не возражаете? – произнёс он и слегка покачнулся в сторону Флоры. Та брезгливо отодвинулась.

–  Всем здрасьте! – Бритый мужчина оценивающе посмотрел на Флору и задержал взгляд на её груди.

Флоре его взгляд не понравился, и она принялась есть салат из огурцов.

– Какие они горькие! – недовольно отодвинула тарелку в сторону и с нескрываемым любопытством стала разглядывать туристов.

– Слушай, милочка, а ты, случаем, не видела мою супругу? –  Бритый мужчина потянулся через стол, намереваясь погладить Флорину руку. Она сморщилась словно от зубной боли, отдёрнула руку и положила себе на колено.

– Ну, к чему эти  приставания? Лучше окажите внимание своей жене. А, впрочем, давайте лучше познакомимся. Меня зовут Флорой, а вас как? – улыбнулась через силу, скрывая  неприязнь.

Бритый мужчина некоторое время находился в задумчивости. Глаза, затянутые хмелем, сузились, и он процедил  сквозь зубы:

– Можно просто Жека.

Флора ещё раз заставила себя улыбнуться, кровь прилила к лицу. Глядя прямо в лицо, скороговоркой выпалила:

– Не надо больше приходить пьяным к столу! Воспитанные люди так не делают.

Жека, не ожидая такого отпора, встрепенулся:

– Милая барышня! Как раз меня нельзя причислить к воспитанным людям. В наше беспокойное время хорошее воспитание не получишь. Выпил немного, а ты сразу на меня наезжаешь. Ладно, замётано! «Датым» буду приходить только вечером, к ужину.

После короткого разговора казалось, что он утратил интерес ко всему, весь разом обмяк, и крупное тело с отвислым брюшком бесформенно покоилось на стуле.

Через два столика сидел мужчина с карими задумчивыми глазами. Голову он подпёр одной рукой,  а другой выводил вилкой непонятные знаки на белой скатерти. Чёрные и густые волосы шапкой громоздились на голове. Глазами, полными мучительной тоски, он бессмысленно смотрел перед собой, словно вглядывался в пустоту. Тонкие усики, аккуратно выбритые, тянулись чёрточкой над верхней губой. К нему подошла Глория Ивановна и, вежливо поздоровавшись, присела на стул, положив сухонькие руки перед собой. Сосед равнодушно скользнул по ней печальными глазами и слегка кивнул головой.

Елизавета появилась в зале, тенью прошла возле стены. На ней было зеленоватое платье с глубоким вырезом, где виднелась тонкая ложбинка груди, убегающая вниз. Глазами пошарила по залу, ища Гришу, и, не найдя его, погрузилась в мысли о том, как проведёт сегодняшний вечер. У них случился разлад, и для осмысления отношений требовалась пауза. Официантка отодвинула в сторону её стратегические размышления, вернула в действительность.

– Что будете на обед? На первое есть борщ и рассольник по-ленинградски. – В руках она держала небольшой блокнотик.  Елизавета, погружённая в свои мысли промолчала. – Дак что вы будете на обед? – переспросила официантка с настойчивостью в голосе.

– Принесите лучше борщ. – Елизавета посмотрела  мимо неё.

Мужчина с чёрными густыми волосами сидел за соседним столиком. «Интересный человек, немного со странностями, наверное, у него трагедия, взгляд какой-то отрешённый, а так вроде бы даже симпатичный», – мелькнуло у неё в голове. Она и дальше бы его разглядывала, но увидела Гришу, который шёл к ней по проходу. Поравнявшись с официанткой, он обнял её за талию и что-то прошептал на ухо, та ответила ему радушной улыбкой.  «Вот ведь, козёл какой! Только пусти в чужой огород», – подумала Елизавета ревниво  и  натянуто улыбнулась ему.

– Ты где потерялся, мой дорогой? Или коридоры такие длинные, что пришлось поплутать? – усмехнулась она. И уже примирительно: – Присаживайся, сейчас борщ принесут. Небось, весь избегался?

На Гришиных губах  промелькнула недобрая улыбка.

– Ты чего меня в последнее время «заедаешь»? И так слякотно на душе. Хоть волком вой.

– Ну, ну, сейчас у меня расплачешься… Мальчик мой, ты запомни: баба она и есть баба, ей ведь хочется заботы, теплоты. Тогда она всё сделает, ты только голосом своим позови.

На глазах у неё навернулись слёзы, она салфеткой промокнула их, потом вытерла нос. Елизавета сделалась совсем некрасивой, глаза, затянутые слезой, покраснели и стали совсем маленькими. Губы подрагивали, выдавая, что она может расплакаться в любую минуту.

– Лиза, ты стала совсем нетерпима! Постоянно идёшь на обострение. Зачем тебе это надо? Он  недовольно нахмурился, взбугрив брови возле переносицы. – Не надо было с нами на теплоходе плыть. У тебя одни эмоции через край льются.

Лиза порывисто встала, с шумом отодвинула стул в сторону и уверенной походкой пошла к выходу. Гриша безразлично посмотрел на уходящую Лизу и продолжил поданный обед.

К Никите подсел небольшой, весь такой чистенький старичок. Белый костюм с узкими лацканами был ему немного великоват. На лице, заросшем пушистой сединой, блестели голубизной глаза.

– Иван Петрович, – представился он и протянул маленькую морщинистую ручку с длинными сухими пальцами. – А я знаю, как вас звать: Никита.

– Извините, мы, по-моему, не были знакомы до сегодняшнего дня. 

– Не удивляйтесь, молодой человек, это я случайно подслушал, когда вы разговаривали со своим соседом. Так уж извиняйте великодушно.

К Никите повернулся вполоборота мужчина, сидевший за соседним столиком, бесцеремонно вмешался в их разговор:

– Соседи! Соли не найдётся, а то нам забыли положить. В руке он держал керамическую солонку.

Рыхловатое лицо со следами оспинок было потным.  И словно оправдываясь перед ними, добавил:

 – Сегодня жара стоит несусветная. Пивка бы выпить. Компанию мне не составите?

Никита, молча, протянул ему солонку со стола.

– Вот спасибо, выручили! А меня звать Слава, – представился он и тряхнул головой с остатками жидких волос.

Обед продолжался, в зале слышались приглушённые разговоры, официантки  собирали со столов посуду. Музыка играла где-то под самым потолком.

 

К вечеру небо налилось тёмной синевой, солнце, задевая верхушки сосен, скатилось за лес. Вода окрашивалась во все цвета летнего заката. Заиграли природные краски, от которых городской житель отвык, и всё происходящее он воспринимал с восторгом и умилением. Близилась ночь, сумерки сгущались, на теплоходе зажгли огни. Всё кругом теряло свою дневную яркость. Очертания берегов размылись, и берег пропадал из виду в тёмной, словно настоянной на чернильной гуще, дымке. Навстречу из-за поворота реки выскочил белый «Метеор», его корпус летел над водой и оставлял за собой шлейф водяных брызг.

– Не правда ли, красиво, – раздался тихий голос из темноты.

Никита повернулся и увидел Ивана Петровича. В темноте черты лица стёрлись, только костюм белым пятном маячил рядом. 

– Смотрите, кругом Божье творение! А мы порой своей неразумной жизненной энергией портим то, что дано нам. Молодой человек, поверьте мне, старику! В жизни за всё надо платить.

Иван Петрович стоял рядом и всматривался в темноту, словно хотел там что-то увидеть. Мимо них прошёл грузной походкой пассажир в тренировочных брюках и футболке с эмблемой команды «Спартак», в сандалиях на босу ногу. Он тихо напевал себе под нос и пританцовывал ногами. За ним тянулся лёгкий запах свежего перегара.

– Извините, я не совсем понял вашу мысль о плате, – заинтересованно спросил Никита.

– Возможно, вам пока не понять некоторые жизненные обстоятельства. Хотя, впрочем, как раз из них складывается то, что называется временным пребыванием на этой грешной земле. Могу пояснить по поводу платы: каждый человек, появившийся из материнской утробы, вскоре заявляет о себе как о личности. Живя с такими же себе подобными, он по разным обстоятельствам совершает деяния, за которые надо платить… И не звонкой монетой, а своей совестью. Тут тоже возникают некоторые сложности.

– Какие? – Никита,  пока не понимая суть разговора, подался вперёд, чтобы не пропустить слова старика.

– А, допустим, где взять совесть? Если она как субстанция отсутствует у человека. Тогда что: надо брать её взаймы или ещё хуже – зайти в пункт проката и взять попользоваться на время? – И, подытоживая разговор, проронил: – Запомните, молодой человек, совесть – это большое мерило человеческих грехов.

Буквально за час до этого разговора случайно встретился Иван Петрович в коридоре, наполненном светом, с Глорией Ивановной. Невысокая худощавая женщина быстро шла по ярко освещённому коридору, словно куда-то торопилась. Шею прикрывал белый воздушный платок. От носа с небольшой горбинкой сбегали вниз по лицу две упрямые бороздки, придавая ему суровость. В её глазах, затянутых болотной зеленью, что-то промелькнуло, когда она встретилась с Иваном Петровичем. На мгновение она остановилась, что-то припоминая, худые плечики опали. Она постояла, словно отдыхая, возможно, напрягая память. Лицо пассажира ей показалось отдалённо знакомым. Нервно встрепенулась, как рыба, выброшенная на берег, и пошла дальше.

– Узнала? – вопрос Ивана Петровича словно кнутом хлестанул.

– Да, да, что-то припоминаю вас, а где мы могли встречаться? – лицо Глории Ивановны пошло белыми пятнами.

Подойдя ближе, Иван Петрович посмотрел ей прямо в глаза. Глория Ивановна, не выдержав твёрдого взгляда, отвернулась.

– Знаешь, – жёстко сказал он, – давно хотел тебе так прямо в глаза посмотреть, много лет об этом думал. Ну вот, спасибо Господу, сподобил. А встречались с тобой мы, Глаша, в суде, ты тогда меня судила по наговору.

– Как по наговору? Такого у нас не бывает, – ответила она и приподняла острые плечики. Ей стало вдруг так жарко, что хотелось выйти на палубу вздохнуть свежего воздуха.

– Посадили, можно сказать, ни за что. Жёнушка моя разлюбезная захотела от меня избавиться. Имущества моего захотела, сама-то была босячка, и детей нарожала от встречных-поперечных кавалеров, а я по простоте душевной пожалел, приютил змею подколодную. Вот и наговорила, чёрт его знает что, а тебе надо было план выполнять, вот и присудила мне лагерь. Тебе, как я понял, ещё нашёптывали её подруги. Сама себе ты казалась солнцем правосудия и рукой, карающей преступников. Взяла на себя промысел Господний. Куда ты меня определила, было далеко не домом отдыха для ветеранов партии. Каждый день надо было выживать, место под солнцем все хотят застолбить.

Иван Петрович видел, как её лицо стало совсем полотняным. Она вспоминала очень важное для себя, посиневшими губами только и могла прошептать:

– Простите! Наверное, это была судебная ошибка, бывает и такое.

Черты лица сделались жёстче, отчуждённей, словно она хотела стеною отгородиться от неприятного разговора.

– Простите, если можете. – Она хотела что-то ещё сказать, но не могла разлепить посиневшие губы, и нужные слова не подбирались в тот момент.

– Нет, не смогу простить! Там, в лагере, можно было погибнуть не раз: блатные хороводили, да начальство ломало. Хотели сделать из человека скотину – слава Богу, не получилось. А ты ходи, мучайся совестью, если она у тебя ещё осталась! В магазине её не купишь! – Иван Петрович обошёл её стороной и пошёл вперёд к выходу, твёрдо ступая ногами и держа голову прямо.

 

С кормы доносились звуки музыки, она лилась, заполняя коридор, и манила к себе. Пока Никита разглядывал происходящее на палубе, старик исчез, мелькнув белым пятном, растворился в темноте. Пройдя немного вперёд в поисках собеседника, в надежде продолжить интересный разговор, Никита столкнулся с Флорой. Протянув руки вперёд, она обхватила Никиту за шею и, приблизив своё лицо к нему, обдала запахом вина.

– Ты не будешь против, если мы будем сегодня вместе? Ты мне сразу приглянулся, как только я тебя увидела, – сладко нашёптывала она, заглядывая ему в глаза.

Они стояли обтекаемые пассажирами. Никита, подхватив её за руку, потянул в сторону огней, где было весело и празднично. Мимо прошёл мужчина с чёрной копной волос; окинув их безучастным взглядом, он двинулся дальше по светлому коридору.

– А это кто такой, ты  с ним ещё не познакомилась? – Никита проводил его взглядом.

– Слышала, что воевал где-то, видимо, сказывается контузия. Странный человек, словно тень ходит, а может, тень сама за ним. – Флора, увлекаемая ритмами музыки, от нетерпения пританцовывала каблучками на месте.

– Ну, пошли же скорее, потанцевать хочется, а не то палубу пробью, – запрокинув голову, задорно засмеялась и быстро пошла к танцующим на палубе.

Огни ярко светили, люди, стоящие возле поручней, разглядывали друг друга. Заиграла медленная музыка, и массовик, взяв в руки микрофон, объявил дамский танец. Никита стоял  в стороне, наблюдая за танцующими. Мужчина с чёрной копной на голове танцевал с Елизаветой, она тесно прижалась к нему всем телом и предалась ритму танца, закрыв глаза.

– Как мне хорошо с вами, Юра! – произнесла Елизавета и посмотрела на него блестящими глазами.

Юра стеснялся, это было заметно по его скованности, он слегка отодвинулся, чувствуя запах её волос.

– По-моему, ваши друзья уже на подходе! Смотрите, вон они идут, – кивнул головой в сторону, откуда шли художники.

Гриша слегка покачивался, придерживаясь за руку своего друга.

– Между нами пролегла глубокая пропасть! Всё кончилось! – неожиданно всхлипнула Елизавета и пошла в спасительную темноту, увлекая за собой Юру.

– Не буду ли я помехой в ваших отношениях с мужем? Я видел, как вы шли на теплоход, – тяжело дыша, отозвался он.

– Он кобель такой! Если женскую юбку увидит, сразу разум теряет, – выплеснула она свою обиду и  добавила, уверенная в своей правоте: – Кобель, ну чисто кобель. – Переключила тему разговора: – А вы, точнее… ты, откуда?

Юра, встряхнув волосами, заботливо провёл по ним рукой.

– Дали совершенно случайно путёвку за счёт соцстраха и пожелали счастливого плавания.

– Ты такой загадочный, в тебе что-то есть такое, я это женским чутьем ощущаю. Взяв его за руку, пошла в центр площадки.

Лампочная гирлянда, натянутая вдоль бортов, словно извиняясь перед пассажирами, предупредительно моргнула несколько раз и погасла.

– Ну, вот и потанцевали, – разочарованно проговорила Елизавета.

Спиной к ней стоял Никита, вокруг него пританцовывала Флора.

– Какие планы на вечер? – обернулась к Никите Елизавета.

Темноту раздвинул голос массовика:

– Дамы и господа, приносим глубокие извинения по поводу отсутствия света. Только что электрик сказал: сгорела схема, и починить ему потребуется два часа, так что танцы отменяются до следующего вечера. Всем спокойной ночи.

Недовольные пассажиры стали расходиться  по каютам.

– А пойдёмте к нам, – неожиданно предложила Флора.

– Нет, не подходит, с тобой божий одуванчик проживает. Бабуля привыкла рано спать ложиться, так что тревожить не станем. – Никита сразу отверг предложение. – Лучше к нам, мы устроились с молодым человеком. Тем более у него гитара есть, скучно не будет. – И пошёл первый по коридору, увлекая всех за собой.

Каюта скупо освещалась светом. Сидевший на койке Стас лениво перебирал струны гитары, пальцы скользили по грифу, издавая мелодичные звуки.

– Вы нас не ждали, а мы пришли. – Елизавета первая оказалась в каюте.

– Проходите, проходите, пожалуйста, места всем хватит, – отложив гитару в сторону, засуетился Стас, не зная, как разместить незваных гостей.

– Да мы ненадолго, посидим, песни послушаем и разойдёмся по своим норкам, – весело рассмеялась, показывая красивые зубы, Флора.

На столе возникла, как будто ниоткуда, бутылка марочного молдавского вина.

– Хорошие запасы! Откуда?

Никита только развёл руками.

– Да вот как-то позаботились о поездке, не как некоторые штатские.

– И у нас кое-какой запасец есть. Мы тоже не лыком шиты. – Елизавета пошла к двери. – Без меня не начинайте, я сейчас буду, – и исчезла за дверью.

В полуоткрытую дверь  отдалённо слышались мужские голоса.

– Ну не надо так настаивать, ну выпили помалёху и будя на сегодня! Завтра будет день – будет и пища.

Разговаривали трое мужчин. Один, с фальшивым фальцетом, разом взвинтил:

– Елизавета, ты ли это или тень твоя?

Послышалась нешумная возня. Женский голос настойчиво требовал:

– Отпусти меня, Цекоев. Как ты мне надоел. Иди, поищи себе другую бабу, а от меня отстань. – И уже твёрдым голосом: – Отстань, кому говорю, между нами всё кончено. Разве ты не понял?

В дверной щели возникла растрёпанная Гришина голова. Широко раскрытые глаза пьяно блуждали по каюте.

– Можно? Надеюсь, не прогоните.

Растерянность, возникшая вначале, сменилась  оживлённым разговором.

Боком протиснулся в каюту Игорь Хренов, в его апостольских глазах отсвечивалась потолочная лампочка. Он немного помялся, собирая слова во рту.

– Неудобно как-то, пришли без приглашения, сами знаете, что незваный гость хуже...

Его перебила Флора:

– Знаем… знаем, присаживайтесь, в ногах, как говорится, правды нет, – и спохватилась, всплеснув руками: – Стаканы есть в каюте? Принесите, иначе не хватит на всех.

Игорь с приподнятыми плечами, отчего он казался неуклюжим, сутулясь, вышел, не закрыв за собой дверь. В дверной щели промелькнула тенью Глория Ивановна.

– Соседка прошла, – муторно произнесла Флора и добавила: – Сухая, как осенний лист, только поскрипывает.

– А кто она такая? – заинтересованно спросил Стас.

– Мне сказала, что работала всю жизнь в суде, ходит вся смурная, может ей что-то не нравится. Подавай отдельные апартаменты.

Стас взял гитару, легко прошёлся пальцами по грифу, с хрипотцой запел:

Пуля летит прямо, да и не свернёт,

Ни зверь и ни птица, песню не споёт.

В ногу залетела, а вышла в грудь…

Ой, мамочка родимая, больше не могу.

Флора наклонилась к Никитиному уху, шепча:

– Стас в Чечне воевал, контужен, его немного замыкает, не надо обращать внимания. Ну, что же вы, мужики, так затосковали, только-только познакомились и сразу грусть наводите, – Флора бабочкой вспорхнула с места и закружилась по каюте. – Накрываем быстренько на стол. Стас, отложи пока гитару, доставай из пакета фрукты, только помой их обязательно.

Пришёл Игорь, держа в руке два стакана. На границе света и тьмы его лик привлёк внимание.

– С тебя бы надо писать иконы, вид апостольский, – с места бросил Стас.

– А он и есть апостол, спустившийся с небес посмотреть на наше грехопадение, – с этими словами Елизавета возникла из темноты дверного проёма.

Вино было разлито по тонкостенным стаканам, и его аромат витал в воздухе.

– Этот божественный напиток надо пить, слегка подогрев теплом рук. – Флора взяла стакан и прижала к себе.

Стас сумрачно обвёл всех взглядом из-под сдвинутых бровей.

– Предлагаю тост за тех, кого с нами нет.

Он опрокинул в себя стакан вина и, не закусывая, сидел молча, упёршись взглядом прямо перед собой. Черты лица сделались жёстче, скулы поигрывали.

– Стасик, милый! – Флора порывисто обняла его и по-матерински прижала его голову к  груди, они так и сидели, слегка покачиваясь.

 

Никита поднялся и пошёл к выходу. Елизавета, разочарованная тем, что он уходит, всплеснула руками, пытаясь его остановить.

– Не надо, не уходи, мы только немного посидим, поговорим. Вся ночь ещё впереди.

– Пойду, проветрюсь, может, в голове посвежеет. – Никита закрыл за собой дверь, оставив в каюте Елизавету со своими проблемами любви и ненависти, Стаса с кровоточащей занозой в сердце, Флору в поисках новых любовных приключений.

Вокруг царствовала ночь. Только немного впереди мигал огонёк костра. Звёзды спустились с небес и висели шатром, сотканным мириадами холодных точек.

– Не спится? – К нему неслышно подошёл Юра. – Огонька не найдётся? Свою зажигалку потерял в темноте, не найти. Красиво, не правда ли? Да и жизнь  ночью становится совсем другая. В горах звёзды так близко, что можно протянутой рукой достать и за пазуху положить.

– Ты воевал?

– Два года оказывал дружественному афганскому народу помощь своим автоматом. – Он опять потянулся в карман за сигаретами. Рука немного подрагивала. – Правда, я после войны в психушку попал, уже у нас, на родине. Ты не смотри на меня так, я вполне нормальный человек, но на какое-то время кукушка из головы вылетела.

– Да я вполне спокойно к этому отношусь, в жизни различные обстоятельства бывают, и даже похлеще, – попробовал успокоить его Никита.

– А ты веришь, что человек, совершивший убийство, пусть случайное, там, на небесах, обязательно встретится со своей жертвой и они обо всём потолкуют?

Никита некоторое время убеждал Юру, что нет загробной жизни, что это всё враки.

– А как это произошло? Ты был на войне?

Юра стоял возле стойки, опершись на неё спиной.

– А я совсем завязал с выпивкой после психушки. Там можно было выпить: то сёстры медицинские принесут, то гонца отправим в магазин. Живые всё же, хотя и психи.

– А что там, на войне с тобой произошло? – Никите  хотелось узнать эту историю.

На Юрино лицо сверху падал желтоватый лунный свет.

– Сколько раз я просил у небесных сил простить меня за грех убийства, отпустить его, дать мне  всё позабыть.

Никита видел, как  Юра взволнован и ему тяжело возвращаться памятью обратно на войну.

– Мне оставалось меньше месяца до долгожданного «дембеля», и однажды пошли в кишлак на зачистку. Зной, печёт так, что в глазах темнеет. Мы скинули «броники» возле боевой машины, идём себе, немного расслабившись: кишлак был спокойный. Наш комбат договорился с местным беком о нейтралитете. Мы изредка подкидывали им то продукты питания, то соляры в бочках привезём, лишь бы те не постреливали в нашу сторону. Короче, идём себе, по сторонам посматриваем, а кишлак будто вымер – ни души. Впереди мелькнула хрупкая женская фигура и скрылась из вида. Прохожу мимо небольшой мазанки и боковым зрением вижу: дверь приоткрылась немного и быстро обратно закрылась. Я иду вперёд, держу палец на спусковом крючке. Иду, а за мной моя длинная тень тянется. Ногой дверь открываю и оказываюсь в небольшом дворике, где одно чахлое деревце растёт. Там стоит маленький пацан босой, лет десяти, наверное, тельце худенькое, только рёбрышки из-под смуглой кожи торчат. Коричневые глазки смотрят на меня пристально. Он  улыбнулся  беззубым ртом и развёл руками, показывая, что дома никого нет. Я спокойно пошёл обратно и спиной почувствовал, даже, наверное, затылком, как на меня смотрит чёрный срез автомата. Стал я поворачиваться и вижу: этот пацан затвор передёргивает, что-то не получается у него. Ну, у меня подсознательно сработала реакция, автомат вскинул и, не целясь, дал длинную очередь. Скосил этого пацанёнка, подошёл поближе, смотрю: у него кровь алой струйкой изо рта течёт. На выстрелы прибежал сержант Ковалёв. Увидав эту картину, он вытолкал меня со двора и бросил гранату в открытую низенькую дверь. Взрывом разнесло половину мазанки.

После этого у меня пустота в голове образовалась. Домой вернулся, в пьянку сначала ударился, тот пацан мне всё снился в пьяном сне, глаза его вижу, как жизнь в них затухает.

Так, наверное, что-нибудь с собой сделал бы, если бы не мать. Видит: что-то со мной неладное происходит. Я ей, правда, ничего не рассказывал, видимо, сердцем своим чувствовала, увезла меня в психбольницу. Я там полгода кашу казённую ел. Жить там можно было, не все психи буйные, некоторые даже косили под них. Врачи сказали, что пить совсем нельзя, иначе от своего призрака никогда не избавлюсь.

Возникла пауза, слышен был только чей-то отдалённый разговор из открытого окна. Никита смотрел на Юру: лицо у него расправилось и не было таким напряжённым.

– Да ты не изводи себя понапрасну. И забудь, как дурной сон, призраки не должны возвращаться. А там, на небесах едва ли встретитесь.

– Поговорил с тобой, и всё легче на душе, я так впервые откровенничаю, может, потому, что, когда круиз закончится, мы больше с тобой не увидимся, –  он взглянул  на Никиту  глазами,  в которых можно было угадать некую облегчённость.

– Ладно, расходимся, а то уже утро скоро проклюнется. – Никита протянул руку и дотронулся до Юриного плеча, пожелал: – Спокойного сна, утро вечера мудренее, встанешь и забудешь свою больную тему.

Юра в ответ благодарно улыбнулся и, повернувшись, пошёл по коридору. Его сухая фигура ещё какое-то время маячила отдалённо, потом он завернул  за угол и исчез.

Никита остался один, всматриваясь в чернильную ночь, и ему показалось, что из неё вышла, словно призрак, старуха из сна, в своей зелёной шляпке на голове. Она радостно улыбалась, как старому знакомому, и потирала сухонькие ручки. Сухими губами шепелявила: «Никитушка! Вот и встретились, как я и обещала». По мере приближения её силуэт растворялся в ночи, и она исчезла, как будто её совсем и не было.

Никита тряхнул головой, освобождаясь от ночного наваждения, и пошёл по палубе к себе в каюту. Так заканчивалась ночь, принёсшая ему не только новые знакомства, но и откровения, очищающие  душу человека.

 

– Скучно стало! Может, пройдёмся, погуляем по палубе? – настойчиво предложила Флора Стасу.

– Действительно, а чего бы не пройтись! На людей посмотреть и себя показать, – согласился Стас и встал с примятой постели. – Гитару взять? – Он вопросительно посмотрел на Флору.

– Думаю, что не надо. – И, уже стоя у двери, поторапливала его: – Пошли скорее, а то ночь скоро закончится. Я так люблю на звёзды смотреть!

В каюте осталась гремучая смесь: Елизавета и художники-передвижники  Игорь Хренов и Гриша Цекоев.

– Смотри, пока мы сидели в каюте, совсем прохладно стало, – Флора прижалась, как бы невзначай, грудью к  Стасу. Тяжёлой походкой по палубе мимо них прошёл матрос в помятой мичманке, которого они видели утром.

– Гуляете? – лениво спросил он и, не останавливаясь, добавил: – Гуляйте… гуляйте, пока молодые. Время мотает неумолимо. Матрос исчез в темноте.

Флора потянула Стаса за руку.

– Пойдём, здесь одно местечко есть, такое потайное, нас не увидят.

– Ну и чего там будем делать? – Стас остановился, но руки Флориной не выпускал.

– Дурачок ты! Пошли… пошли, – на секунду прижалась к нему всем телом, Стаса обдало жарким и близким дыханием.

На самой корме было пусто и холодно. 

– Вот здесь и посидим, – кивнула головой в сторону небольшой лавочки.

Первая присела и обхватила его руками, и пахнущие молдавским вином Флорины губы тянулись к его лицу.

– Обними меня скорее! Мне холодно. Скорее же, ну какой ты неумеха!

Стас ощутил своё бессилие перед натиском Флоры и безвольно подчинился ей.

 

По освещённому коридору бежал, топая ботинками, мосластый матрос. Его лицо, залитое потом, было злым. Бежать ему было тяжело, он глубоко дышал и в руке крепко держал спасательный круг. Теплоход терял скорость, корпус вибрировал меньше.

– Человек за бортом! – слышался усиленный мегафоном голос капитана.

Прожектора на рубке острыми лучами скользили по спокойной воде.

– Что случилось? – крикнул Никита вслед матросу.

Тот, не оборачиваясь и не сбавляя своего грузного бега, ответил:

 – Да, – дальше он выругался матом, которым могут виртуозно выражаться только бывалые матросы, – вздумал пьяненький мужичок проявить смелость перед одной дамочкой и на спор прыгнул в воду. Вот дурень-то… Нашёл нам тоже работёнку.

Никита быстро оказался на корме, освещённой светом прожекторов. Метрах в двадцати от теплохода белела надувшаяся пузырём рубашка мужчины. Тот ухватился за спасательный круг и призывно махал рукой.

На небе висели едва заметные блёклые звёзды, и уже было видно вдали, как горизонт наполняется светом. Возле самой реки вдоль низкого берега тянулся мелкий подлесок, а немного выше росла плотная дикая куртина шиповника с красными, словно огоньки плодами. Колючие кусты вымахали почти в человеческий рост и были непроходимы. Дикой розой деревенские жители исстари называли шиповник. В сентябре, пока ещё не пахнуло колким северным дыханием и по утрам на земле изморозь не прихватывает пожухлую траву, заготавливают его плоды впрок.

А дальше начинался хвойный лес. Он темнел, в нём ночь ещё додрёмывала, и казалось, что он обнимает сонную Каму. По правому берегу реки шёл летник, разбитый тракторами. По гребню высокой колеи бодро вышагивал в резиновых сапогах и серой рабочей одежде грибник, в надетой на самые глаза соломенной шляпе и с большой плетёной корзиной на сгибе правой руки. Грибник, увидев проплывающий мимо белый теплоход, приветливо взмахнул своей мятой шляпой. Потом свернул в сторону леса и пропал  в нём. Напуганная крупная серая птица, упруго взмахивая широкими крыльями, шумно вылетела из леса и вскоре исчезла из вида.

 

 

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование