1

 

В последнее время Илью Петровича Зудина всё чаще стали одолевать тягостные подозрения, что Ася ему изменяет. Будучи человеком строгого мышления, он исследовал эту проблему со всех сторон втихомолку, не говоря ни слова жене, которая вроде бы ни в чём не изменилась, только стала не в меру хохотлива и привязчива к нему в часы его вечерней работы над рукописью.

– Какой ты у меня красивый и ещё совсем молодой, Илюшенька! – ласково  говорила Ася, ероша седую шевелюру мужа.

Илья Петрович мрачнел, морщился и молчал, поскольку ему начинало казаться, что жена говорит всё это неискренне. Молодость… Какая молодость, когда тебе почти пятьдесят?

И сегодня он вспомнил об этом, когда все мыши, которых подвергали удару ультразвуком в лаборатории, сдохли. Время подходило к обеденному перерыву, но он не пошёл в свой кабинет, а легко, как это часто делал, повернулся на крутящемся стуле к окну и закрыл глаза. Сотрудники лаборатории, эти правые и левые руки, глаза и уши Ильи Петровича, решили, что шеф обдумывает свой очередной ход в сложнейшей схватке с природой, которую он вёл на протяжении многих  лет, и вышли черед дальнюю дверь в коридор. Вскоре защёлкал по теннисному столу упругий шарик, и раздалось могучее ржанье Вадика Воронцова над очередным анекдотом из серии «очевидное-невероятное».

«Надо будет сделать ему внушение, – подумал Илья Петрович. – Вадик несомненно талантлив, но у него нет такта. Всю свою жизнь ему предстоит играть второстепенные роли, быть добротным приращением к другому, более целенаправленному и основательному уму».

Иногда Зудин подумывал о том, что его протеже презирает науку, а это в его глазах было смертным грехом.

Себя Илья Петрович несомненно числил в премьерах. И он имел на это право. Давным-давно ему посчастливилось догадаться, что слава добывается на лабораторном столе, что самые острые, самые жгучие человеческие страсти бурлят возле какого-нибудь дохлого мышонка, а удача идёт к тому, кто ставит решительно и крупно.

Свои карты Илья Петрович не крапил, играл честно. Это способствовало его популярности. Иногда бывал бит, бит жестоко, несправедливо. Но умел ждать, затаиваться до подходящего момента, когда в исследованиях соперничающих с ним учёных наступал застой, а наверху немедленно требовали явить граду и миру что-нибудь на уровне зарубежных аналогов. И уже тут-то Илья Петрович не дремал, он обнародовал полученные его лабораторией результаты, которые отличались всегда оригинальностью, выбивал помещения, вырывал оборудование, выискивал и брал к себе нужных людей, гнал взашей дурней и активно выступал в печати, ибо известности не чурался.

Затем два-три года о Зудине не было слышно. Он ложился на дно, мастерски дурачил начальство, которое изредка наведывалось к нему в лабораторию, и гнал свои разработки. Плановые же задания лаборатории вёл старичок с двумя лаборантками пенсионного возраста, которые пришли в науку ещё в те времена, когда она пыталась сеять «разумное, доброе, вечное». Старичок был безгласен, терпелив и аккуратен. К продукту его труда никто не придирался.

Черед два-три года упорного труда зудинская лаборатория снова гремела в биологическом мире. Но всё-таки купоны он стричь не умел. Проходило три-четыре месяца, и Илья Петрович, оставив дожёвывать свои идеи, как он говорил, «высоколобым телкам», вновь шёл напролом.

– Собственно, что мы знаем?.. – наставлял Илья Петрович своих аспирантов. – Ничего мы не знаем, и не вздумайте говорить кому-нибудь, что наука знает много. Что сделано, делается и будет делаться – не более как подготовка к осаде того, что именуется полным знанием. Вообразите себе кузнечика и великую китайскую стену, которую он пытается перепрыгнуть. Вот так-то …

«Собственно, ничего такого не произошло», – размышлял Илья Петрович. И вдруг болезненно вспоминал, что Ася моложе его на целых пятнадцать лет.

Познакомились они в те незабвенные времена, когда Зудин горячо и шумно праздновал свою первую победу. Он доказал перспективность применения ультразвука в диагностике некоторых заболеваний, был гром, был Юпитер с молнией в руке, в образе одного академика, который подержал Зудина против маловеров. Курульные кресла зашатались, два-три почтенных кумира были низвергнуты; всё это было в таком далёком прошлом, что вспоминая об этом, Илья Петрович не испытывал и тени былого восторга.

Отмечали успех в холостяцкой однокомнатной квартире Зудина под брызги  шампанского и тосты, в которых молодой кандидат провозглашался надеждой науки. Все говорили, главным образом, о нём, причём в степенях превосходных. Был и школьный учитель Зудина, который всё порывался назвать его Илюшей, но ему не давали говорить, заглушая заздравным шумом. Учитель смутился, сник, грустно скривившись, опрокинул две стопки водки и незаметно исчез, унося в сердце свербящий груз растерянности и обиды.

Илья Петрович смотрел на своих расходившихся коллег и думал, что в сущности все они – конченные люди, которые уже достигли или достигнут в скором времени своего потолка, замкнутся в узком кругу, будут играть в картишки, сплетничать о начальстве и лгать себе и другим, что они двигают науку в светлый завтрашний день.

Что такого дня не будет, Илья Петрович знал точно. Напряжение ума, с которым он совершил, в общем-то, незаурядное открытие, родило ещё одно открытие, которое поразило Зудина ничуть не меньше, чем то, о котором теперь трубили на весь учёный мир. Илью Петровича поразила тьма, потрясла бесконечность неизведанного. Он барахтался в этой темноте и бесконечности много лет, и конца этому барахтанью не было видно. И ему всё чаще приходила в голову мысль, будто Кто-То по ту сторону дразнит его, мучает,  изведывает его характер исследователя. У Зудина стала всё чаще возникать мысль, что Кто-То его нарочно втягивает в схватку, в которой у него нет ни малейших шансов победить. На этот раз Кто-То просто сыграл в поддавки, и у Зудина не было сытой удовлетворённости победителя, он чувствовал, что, по большому счёту, остался в дураках. Эта мысль окончательно испортила ему настроение, и Илья Петрович, не слушая очередной тост, вышел на балкон.

Тогда-то Ася и спросила его: «Вам плохо, да?»

Потом выяснилось, что она имела в виду другое, но Илья Петрович понял её вопрос по-своему и начал говорить о себе, о работе, о том, что мучило его в те минуты.

Как ни странно, в свои восемнадцать лет Ася всё поняла, скорее даже не поняла, а поверила его убеждённости и горячности, что всё так и есть на самом деле, как он говорит, думает и делает, и самозабвенно влюбилась в Илью Петровича.

– Милый мой, любимый мой человек, – сказала она ему в ту ночь. – Я буду любить тебя всю жизнь!

Жизненный опыт давал право Илье Петровичу на лёгкую недоверчивую усмешку, но он сдержался, покорённый её чистотой и непосредственностью. Ему вдруг впервые за последние годы стало по-настоящему тоскливо и неуютно от того, что он не может уже больше стать таким наивным и простодушным, как она. – «Мой поезд идёт полным ходом, а её только-только разводит пары…»

Из коридора вновь донеслось могучее ржание Вадика Воронцова. – «Балбес», – раздражаясь, подумал Илья Петрович и взглянул на часы. До обеденного перерыва оставалось всего десять минут.

– Скажите, пусть идут на обед, – сказал Зудин старичку, который корпел в углу над плановым заданием.

Старичок взглянул на Илью Петровича поверх очков, пожал плечами, аккуратно снял нарукавники и поплёлся в коридор.

Выждав, когда смолкнет стукотня в коридоре, Илья Петрович прошёл в свой кабинет и встал возле окна. Ему было нехорошо, в левой стороне груди он ощущал неприятную тяжесть, будто на плечо положили груз, рука слегка холодновато немела.

– Устал, – подытожил Илья Петрович. – Чертовски устал.

Он сбросил с себя оцепенение, прошёлся по кабинету, потом снял и повесил на спинку стула пиджак. «Хорошая порция гимнастики, и всё пройдёт», – подумал Зудин. Но заниматься гимнастикой ему не пришлось. Зазвонил телефон.

– Слушаю, – устало проговорил Илья Петрович в трубку. Он знал, что звонит жена, а разговаривать с ней ему не хотелось.

– Илюша, ты не забыл, что нам сегодня к Тамариным?

– Не забыл. Вообще я сейчас занят.

– Хорошо, милый, – пропела жена, – хорошо…

Предстоял глупейший вечер: нужно было идти на фуршет, посвящённый приезду из Парижа Виолетты Генриховны, но этим приглашением Илья Петрович не мог пренебречь. Тамарин занимал пост председателя Совета директоров крупной фармацевтической компании, которая обеспечивала заказами зудинскую лабораторию, и, благодаря им, она ещё держалась на плаву, а сам Зудин числился научным консультантом фирмы, получал завидную зарплату и часто выезжал за рубеж на различные конференции и симпозиумы ведущих биологов.

Тамарин явно покровительствовал Илье Петровичу, они сблизились, и как-то Пётр Сергеевич попросил Зудина взять под свою опеку своего племянника Вадика Воронцова. Новый аспирант был ленив и самонадеян, но Илье Петровичу приходилось его терпеть как креатуру своего патрона.

Тупая боль в груди не унималась, и Зудин решил приготовить кофе.

– Всё от нервов, – сказал он сам себе. – Да ещё и сегодняшняя полублажная, полубессонная ночь. Надо же так мучить, так выворачивать себя наизнанку.

Он налил себе кофе в тонкую чашечку из китайского фарфора и стал пить осторожными глотками.

Через несколько минут Зудин убедился, что от кофе ему не полегчало, а, наоборот, на душе стало пакостнее и горше. Внезапно выплыла хлипкая мыслишка о смерти, о физико-химическом превращении, процесс которого Илья Петрович представлял себе гораздо лучше, чем абсолютное большинство снующих по улице людей. Обычно Зудин думал об этом на свежую голову и вполне отдавал себе отчёт, что Кто-То вряд ли откроет тайну смерти, даже самому рискованному игроку. Но сегодня к мысли о смерти примешивалась какая-то обидная жалостливость к себе, которую Зудин не мог терпеть, ни в себе, ни в других людях.

Когда в его присутствии заходил разговор о бессмертии, о душе и прочей чертовщине, Илья Петрович утихомиривал спорщиков вольтеровской фразой, которую всегда произносил чуть нараспев и с насмешливой интонацией:

«Когда султан посылает корабль в Египет, заботится ли он о том, хорошо или худо корабельным крысам?»

Корабельными крысами признавать себя никому не хотелось, и разговор неизменно переходил в плоскость реального.

– А, как мерзко вчера всё вышло! – подумал Зудин, откидываясь в кресле.

Вчера вечером они с Асей прогуливались возле дома. Погода стояла тёплая и сухая, и во дворе было много детей.

– Какой красивый мальчик! – сказала Ася, останавливаясь возле мальчугана на велосипеде. – Очень на тебя похож в детстве, помнишь ту фотографию, где ты в коротких штанишках?

Зудин вздохнул и плотнее взял жену под руку. Он понимал, что ей хочется ребёнка, и как раз это злило его, потому что в её словах он услышал явственный упрёк себе. Тогда-то и вылетели эти жуткие и грязные слова.

– Ты идёшь на поводу у инстинкта, – сказал он. – Затем, тобой наверняка движет и зависть, иметь то, чего у тебя нет. Эти мысли ложны. Я тебе хочу сказать, что ты вправе иметь ребёнка, и я разрешаю тебе это. С моей стороны не будет ни упрёков, ни ревности. Но, прошу тебя, не увлекайся и соблюдай порядочность.

– Ты что, Илюша, – запротестовала Ася. – Да как можно подумать об этом!

– Не спорь, пожалуйста, – продолжал Илья Петрович. – Права иметь ребёнка я тебя не лишаю. Ты вольна поступить, как хочешь. Но прежде, чем иметь ребёнка, ты должна решить вопрос, который не приходил в голову самому Господу Богу. Сможешь ли ты создать жизнь такую, чтобы она была счастлива и не прокляла тебя впоследствии? Я не хочу, чтобы когда-нибудь родной великовозрастный балбес сказал тебе, что не просил воспроизводить его на белый свет.

– Что ты говоришь, Илюша, – мягко сказала Ася. – Ты устал, утомился, вот и мысли разные беспокоят. Пойдём лучше в кино.

Они сходили в кино, и в затемнённом зале, перед мельтешащим красивой неправдой экраном к Зудину пришло чувство, что жена ему не верна. Ему стало горько от догадки, что звонит она ему на работу каждый день не потому, что беспокоится о нём, а просто выкраивает себе время для свиданий с каким-нибудь мускулистым пустоплясом.

И сегодня после звонка жены эта мыслишка опять, было, шевельнулась в нём, но он подавил её усилием воли.

– Чему быть, того не миновать, – пробормотал он, глядя в окно.

 

 

2

 

Как биолог Зудин понимал, что такое жизнь, неоднократно наблюдая её движение там, куда до него редко кому удавалось заглянуть и увидеть, как из небытия, из тьмы возникает тонкая и хрупкая ниточка живого и чувствующего, как легко сломать, изуродовать, исковеркать её и как трудно сохранить этот едва дышащий и неокрепший росток. Кто-То по ту сторону день и ночь вот уже немыслимое количество лет работал над воспроизведением жизни, создавая бесчисленное число её проявлений, но всё это совершалось втуне от человеческого разума, которому оставалось только восхищаться этой могучей и прекрасной двигательной силой природы. Признать это восхищение и довольствоваться только им означало для Зудина признать своё поражение. «Познай самого себя» – это изречение расшифровывалось им как призыв к вторжению в конечное звено природного круговорота, но чем ближе подбирался он к решению этой задачи, тем медленнее становилось продвижение вперёд. «Если раньше я мчался на самолёте, то теперь завидую скорости улитки…»

Остервенение, с которым работал Илья Петрович, вызывало у его коллег зависть. Многие называли его фанатиком. «Зудинская одержимость» – эта формулировка получила прописку в монографическом манускрипте одного дотошного социолога, которого интересовали стыки наук и возможность просочиться сквозь эти стыки к материальным благам.

Но никто, пожалуй, кроме Аси, не знал истинной причины работоспособности Ильи Петровича и его пристрастия к своему делу.

Когда-то Зудин был жестоко оскорблён. Это было во времена студенческой молодости, на одной из глухих железнодорожных станций, где он почти сутки ждал пересадки и познакомился от нечего делать с бойкой рыженькой официанткой. Словно затмение нашло на Илюшу Зудина, он много выпил, кобенился деньгами в проплёванном вокзальном ресторанчике, заказывал шампанское, словом, гусарил. Рыжая после смены угостилась зудинским вином и повела его к себе домой. Эта пьяненькая, хохотливая и доступная женщина была у него первой.

Через несколько часов они расстались. Оглушённый пережитым, Зудин на перроне поцеловал официантку в вялые губы и уехал в институт. Всю дорогу его распирало дурацкое чувство гордости от случившегося, и он самоуверенно полагал, что теперь знает женщин насквозь.

Раскаяться пришлось очень скоро. Зудин почувствовал себя плохо, но страшнее всего был стыд. Первой была мысль о самоубийстве, но покончить с собой было выше его сил. Он занялся самолечением, болезнь ушла внутрь, затаилась, а через полгода Зудину пришлось лечь в больницу.

– Ну и дурак же ты, Илья Петрович! – заявил врач, ощупывая распухшие колени Зудина. –  И что же ты, студиоз блудливый, сразу не заявился? Я бы тебя за неделю сделал годным к употреблению.

Через месяц при выписке из больницы Зудину сказали, что детей у него не будет. Он выслушал врача, пошёл в институт и оформил свой перевод в другой город.

Пережитое сделало характер Ильи Петровича ещё более замкнутым. Он полностью всего себя отдал работе, которой только и жил, подгоняемый азартом преследования. Но то, чего он хотел добиться, никак не  давалось  ему  в  руки. Кто-то изобретательно уходил от него, годы шли, надежды таяли…

– Если она мне изменяет, я ничего не смогу поделать, – подытожил свои размышления Илья Петрович. – Впрочем, ей ведь не поздно по её возрасту и забеременеть. Когда это произойдёт, то у меня два варианта. Первое – я отец, гм, довольно пожилой отец чужого ребёнка. Второе – перспектива одинокой старости…

Неприятный сухой комок подкатил к горлу. Илья Петрович понимал, что необходимо было что-то решать и решать незамедлительно. Но ничего путного на ум не приходило. Зудин встал и подошёл к окну. Над городом клубилась сиреневая дымка, внизу по проспекту мчались автомобили и спешили люди. Каждый из них, наверняка, был обременён какой-то целью и смыслом, но с высоты пятого этажа вся эта беготня и спешка казалась смешной. Куда нам плыть?.. Зудин закрыл лицо руками и услышал неизвестно откуда-то возникший мотив, сначала еле слышный, потом всё более громкий и призывный. Илья Петрович почувствовал, как высота дохнула на него из открытого окна, поманила его к себе. Он испугался и отступил к стене. Ему вдруг захотелось вжаться в эту тёплую стену, растечься по ней невидимым тончайшим слоем, но быть, всегда быть.

 

 

3

 

Поговорив с мужем по сотовому, Ася стёрла с лица улыбку и положила телефон в сумочку. «Он явно что-то заподозрил, – подумала она. – Но не могу же я в этом деле просить у него совета».

Вокруг колготилась толпа, шумели машины, но Ася шла по улице, ничего не замечая вокруг. Возле здания женской консультации она остановилась, её внезапно окатила волна страха и неуверенности. Мимо, спустившись с крыльца, прошла, явно на последнем месяце беременности, молодая женщина. Она, переваливаясь как утка, с боку на бок, тяжело ступала по земле, лицо было опухшим, покрытым жёлтыми пятнами. Ася заворожено посмотрела ей вслед и прошептала: «Господи, сделай так, чтобы у меня всё было нормально!»

За последние три месяца ей много чего пришлось пережить, и решение, которое привело её в конце концов сегодня на приём к гинекологу, далось Асе ценой душевных мук, угрызений совести и горьких слёз.

А началось всё обыденно просто, со случайного разговора, начавшегося в квартире Тамариных с Виолеттой Генриховной, которая пригласила её в свою комнату, чтобы продемонстрировать покупки, сделанные  в  столице. Она одну за другой доставала и показывала гостье вещи, Ася непритворно восхищалась вкусом хозяйки, и той это определённо понравилось, она отвыкла от общения с простодушно-доверчивыми людьми и прониклась к новой знакомой почти материнскими, разница в их возрасте была значительной, чувствами. Виолетта Генриховна достала из итальянского шкафчика, где у неё хранилась бижутерия, сафьяновую коробочку и щёлкнула золотой застёжкой.

– А ну-ка, примерь, милочка!

Вспыхнув от смущения, Ася взяла кольцо из белого золота с рубином и надела на указательный палец.

– Прелесть! – невольно выдохнула она.

– Тогда прими на память, – сказала Виолетта Генриховна. – И не вздумай протестовать! Я не люблю, когда со мной спорят.

– Оно же безумно дорогое, – пролепетала Ася.

– Ерунда. Мой Тамарин достаточно состоятелен, чтобы тратиться на женские капризы. К тому же, я уже достаточно стара, чтобы носить броские украшения.

– А вот это неправда! – живо воскликнула Ася. – Я не знаю и не хочу знать, сколько вам лет, но выглядите вы, ну, просто прекрасно. У вас такая молодая кожа и удивительно ясные и чистые глаза…

Виолетта Генриховна вспыхнула, заулыбалась и впрямь помолодела, будто её спрыснули живой водой. В порыве благодарности она обняла Асю и прошептала ей на ухо:

– Спасибо, милочка! Ты такая прелесть.

С этого дня они стали видеться часто, а когда Тамарин и Зудин уехали в Швейцарию к своим хозяевам, эти встречи стали ежедневными. Виолетта Генриховна до обеда была занята в организованном ею городском фонде защиты бездомных животных, и сразу из своего офиса заезжала за Асей домой. Они обедали в каком-нибудь ресторане, разговаривали, затем смотрели городскую газету, выбирая чему посвятить вечер. Местный бомонд ждал приезда на гастроли скандально известного певца и танцора Бориса Задова, был страшный ажиотаж с покупкой билетов, но Виолетта Генриховна решила это вопрос одним телефонным звонком.

Концертный зал был полон, но они вошли в него по особому входу, предназначенному для сильных мира сего, поднялись на лифте и очутились в просторном холле, где, ожидая начала концерта, прогуливались десятка два господ сановного вида с супругами. Тамарина была здесь среди своих, к ней то и дело подходили представительные мужчины и почтительно здоровались.

– Кто это? – полюбопытствовала Ася по поводу белобородого и краснолицего старика, который неожиданно ловко поцеловал Виолетте Генриховне руку. – Я, кажется, его  где-то видела.

– Конечно, видела, милочка! Это мэр Отступников. Не понимаю, а он зачем на концерт припёрся. Вот этому, что с ним рядом, здесь как раз место. Для него сегодня праздник всех голубых!

Ася недоумённо посмотрела на Тамарину. 

– Что за праздник?

– Восхитительно! – воскликнула Виолетта Генриховна. – Какая ты простушка, милочка. Но поговорим после. А сейчас пойдём вдыхать миазмы гей-арта!

Концерт Бориса Задова Асе не понравился. Кумир строил из себя томного чародея, пел тусклым, лишённым окраски голосом нечто унылое и беспредметное, вихлялся, и со своего второго ряда она заметила, что у звезды мёртвые, ничего не выражающие глаза опустошённого человека. Публика между тем бесновалась, особенно неиствовали с десяток молодчиков в кожаных куртках и с бритыми головами.

По гламурным журналам Виолетта Генриховна знала жизнь эстрадного закулисья и просветила Асю, воспитанную на тургеневских героинях, о современных королях порока и тузах разврата.

– Какая гадость, – побледнев сказала Ася, ставя дрожащей рукой чашку с кофе на китайский столик.

– Такова силяви, – усмехнулась Тамарина. – Недавно английская королева благословила своим присутствием свадьбу двух гомосексуалистов, один из них, кажется, даже возведён в рыцарское достоинство.

– Что же они так и будут жить как муж и жена? Детей-то у них не будет, – сказала Ася и задумалась.

– А сколько нормальных семей бездетны, – ответила Виолетта Генриховна и тут же спохватилась. – Прости меня, Ася, болтушку, я не хотела тебя обидеть.

– Я не обиделась. Почему я должна обижаться? – сказала Ася, но в её голосе задрожали слёзы.

– Ах, я  дура! – сказала Тамарина. – Дались нам эти гомики. Я сейчас.

Она достала из буфета бутылку дорогого вина и наполнила бокалы. Выпив вина, Ася не удержалась и расплакалась, а затем рассказала всё о себе и муже.

– С каждым может случиться то, что произошло с Ильёй Петровичем, – рассудительно сказала Виолетта Генриховна. – Но ведь есть выход, в Москве и за границей сейчас это дело поставлено на поток.

– Нет, и я, и Илюша против, – запротестовала Ася. – Что до меня, то я не уверена, что этого ребенка признаю своим. Потом сама процедура. Я ведь всё-таки не корова, а человек.

На следующий день Виолетта Генриховна позвонила Асе после обеда, сказала, что ей неможется, и попросила приехать. И действительно, гостья застала хозяйку на диване в халате, а напротив неё сидел молодой человек.

– Познакомься, Ася, – слабым голосом произнесла Виолетта Генриховна. – Это Вадим, мой племянник. Кстати, он работает в лаборатории Ильи Петровича.

 

Проводив взглядом беременную женщину, она поднялась по ступенькам крыльца и вошла в женскую консультацию. Последний раз Ася была здесь лет пять назад, когда у неё случилась задержка, и она обратилась к врачу, питая в душе надежду, что случилось невозможное. Но чудо не произошло. Гинеколог, весьма мужиковатая особа, деловито осмотрела её и произнесла, сдирая с рук резиновые перчатки:

– Вам повезло, мадам. Тревога была ложной.

До сих пор Ася помнила, с какой смертельной обидой она вышла из врачебного кабинета, еле сдерживая слёзы, и, выбежав на улицу, закурила, не стесняясь окружающих. Сегодня она со страхом подумала, а что если повторится то же самое? Нет, с отчаянием сказала она сама себе, этого ей не пережить. Ася не знала ещё, что в таком случае произойдёт, но, наверное, что-то ужасное и непоправимое.

Возле окошечка в регистратуру никого не было. Она подала паспорт, медработница долго искала её медицинскую книжку, наконец нашла и протянула талончик на приём к врачу.

Здание консультации было старым, столетней давности, с мраморным полом и, поцокивая каблуками, Ася подошла к кабинету, где на стульях сидели несколько женщин. Она заняла очередь, села на стул, почему-то достала телефон, недоумённо на него посмотрела и спрятала в сумочку.

Дверь кабинета отворилась, из него вышла женщина весьма роскошного вида, а за ней и провожатый – человек в ослепительно белом накрахмаленном халате. Доктор поцеловал холеную руку, мельком глянул на очередников и, не спеша, удалился.

– Какой лизун! – сказала сидевшая рядом с Асей женщина и хрипло рассмеялась.

Ася искоса, не поворачивая головы, посмотрела в её сторону. Соседка была явно не из того круга, где вращалась она сама: загорелое обветренное лицо рыночной торговки, такие же руки, с грубо подстриженными, будто обкусанными, ногтями.

– Доктор хороший, – сказала женщина. – Но за аборт берет крупно.

Ася недоумённо на неё посмотрела.

– Сто баксов, – сказала женщина и хихикнула. – Ты в который раз залетела?

– Я вас не поняла, – пробормотала Ася и вдруг почувствовала, что краснеет.

– Что тут непонятного. Я вот в девятый раз скоблиться пришла.

– В девятый раз! – поразилась Ася. – Ведь это ужасно!

– В первый раз действительно страшно, – сказала женщина. – Да и потом не сахар. Мужики – все сволочи!

От продолжения неприятного разговора Асю спасла беременная женщина, которая заняла за ней очередь, и она уступила ей свой стул. Ася подошла к окну и простояла у него, пока её не окликнули, и она, потупившись, быстро вошла в медицинский кабинет.

– Не волнуйтесь, – сказал, доктор, – безболезненно и много времени не займёт.

Ася сняла с себя часть одежды, легла в кресло и закрыла глаза. Она изо всех сил старалась быть спокойной, но внезапно возникшая дрожь начала сотрясать всё её тело, от пяток до головы.

– Одевайтесь, – услышала она весёлый голос доктора. – Поздравляю вас, вы беременны.

– Это точно? – спросила Ася, неловко слезая с кресла.

– Моя информация точная, сказала щёлка замочная, – пошутил доктор – В моём заключении сомневаться не стоит.

Пока медсестра оформляла ей карточку беременной, Ася нервно мяла в руках сумочку. Наконец, решилось: достала деньги и положила на край стола.

Доктор протянул ей визитку.

– В следующий раз звоните, чтобы не стоять в очереди.

Ася, не чуя под собой ног от радости, что невозможное свершилось, сбежала с крыльца и быстро пошла по улице, не отдавая себе отчёта, куда она идёт и зачем. Опомнилась только тогда, когда почти уткнулась в невысокую чугунную ограду набережной. Ветер с реки, влажный и прохладный, коснулся пылающего лица и привёл её в чувство. Она увидела скамью, села на неё, достала из сумочки сигареты и зажигалку, но не закурила, а бросила их в мусорную урну. Всё, подумалось ей, нужно решительно отказаться от вредных привычек – курения, шоколадных конфет, чтения фантастики до третьего часа ночи, крепкого кофе по утрам, но прежде всего отказаться от Вадика, забыть его так, как будто его никогда не было. Он взбалмошный, и мало ли что может прийти ему в голову, бедняга, кажется, решил, что близкие отношения между ними это всерьёз и надолго.

Надо сохранить в тайне от Вадика причину их знакомства, чтобы он не начал мнить себя благодетелем или, ещё хуже, не разболтал о своём отцовстве. Конечно, Вадик умён, образован, но пустоват и легкомыслен. Обо всём этом Ася размышляла холодно и отрешённо, чего с ней раньше не случалось, но теперь ей было что хранить и защищать – новую зародившуюся в чреве жизнь её, только её, ребёнка.

Собственно, Ася никогда не была такой уж наивной простушкой, за которую её принимала Виолетта Генриховна. Она многое видела и понимала, но в силу врождённой деликатности, не совалась раньше других обнародовать своё мнение, что принималось другими за недалёкость ума, хотя это было совсем не так. Увидев у постели мнимобольной Виолетты Генриховны её племянника, она не подала вида, что раскусила этот спектакль, и принялась присматриваться к Вадику Воронцову.

Заочно она уже была с ним знакома. Как-то Илья Петрович вернулся с работы не в духе и под давлением Аси рассказал, что Тамарин возложил на него неприятную обязанность быть опекуном своего родственника, весьма великовозрастного балбеса, которому в наше-то время пришло в голову стать кандидатом наук, и теперь Зудину придётся им заниматься.

С виду Вадик не производил впечатления балбеса, это был высокий, спортивного телосложения парень, лет около тридцати, с большой копной светлых волос, зелёными глазами и твёрдо очерченными губами и подбородком.

– У Вадика в научном журнале вышла большая статья, и он прямо-таки атаковал меня, требуя это отметить, – слабым голосом произнесла Виолетта Генриховна. – Не знаю, что делать, выручи меня, Ася. Моя машина в вашем распоряжении.

Ася не заставила себя долго упрашивать, хотя просьба Тамариной ставила её в довольно щекотливое положение.

– Жаль, что Илья Петрович в отъезде, – сказала она, напоминая о своём муже – Он бы за вас порадовался.

– Конечно, он был бы удивлён! – весело воскликнул Вадик. – Ведь старик, по правде говоря, считает меня тупицей.

Виолетта Генриховна рассмеялась и погрозила племяннику пальчиком.

– Не забывайся, Ася – жена твоего научного руководителя. Постарайся ей понравиться, чтобы она замолвила Илье Петровичу за тебя словечко.

Вечер они провели в загородном ресторане. Вадик так ненавязчиво и пристойно ухаживал за Асей, что через час они уже были на ты, а во время медленного танца она ощутила, что в ней начинает просыпаться нечто такое, что заставило её смутиться и отстраниться от кавалера. «Неужели я способна увлечься другим мужчиной?» – спросила она себя, и эта мысль побудила Асю взглянуть на Вадика более пристально и изучающе, и признать, с некоторым душевным трепетом, что он обаятелен и красив.

Засиживаться в ресторане они не стали. Едва Ася намекнула, что ей пора домой, как Вадик потребовал счёт и расплатился, дав официанту щедрые чаевые.

– Надеюсь, мы ещё увидимся, – сказал Вадик, когда они прощались возле подъезда её дома.

Она не ответила, закрыла за собой дверь, и на её лице вспыхнула улыбка.

Виолетта Генриховна вопреки своей привычке знать всё, о вечере проведённом с Вадиком Асю не спрашивала, она готовилась к выставке кошек и была вся в хлопотах. Тамарин и Зудин вернулись из командировки, и жизнь в обеих семьях потекла по наторенной колее, но Ася нет-нет да и вспоминала о Вадике и задумывалась. Вадик не только оставил зарубочки в её памяти, но и пробудил в ней отчаянную и крамольную мысль, которую она сначала гнала от себя, но всё-таки не могла от неё избавиться.

И тут, будто подглядев Асины переживания, вдруг позвонил Вадик. Она взяла трубку и, услышав, что он приглашает её прокатиться на речном трамвайчике по Волге, внезапно осевшим от волнения голосом согласилась на встречу, но пролепетала, что скоро должен вернуться с работы Илья Петрович и времени для прогулки у неё нет. Ерунда, заверил её Вадик, сегодня у шефа заседание учёного совета, а дальше запланирован банкет, который состоится за городом в том самом ресторане, где они уже были. Закончив разговор, Ася задумалась – то ли она делает?.. Но опять задолдонил телефон, и Илья Петрович сказал ей то, что она уже знала: учёный совет, банкет в загородном ресторане, нужные встречи с московскими коллегами.

Купальный сезон на Волге уже начался, и пассажиров на трамвайчике было много. Ася и Вадик едва в него втиснулись, но это не испортило впечатление от поездки, была прекрасная погода, вода в реке ещё не цвела, они стояли на верхней палубе возле бортового ограждения и смотрели, как мимо них медленно проплыла береговая линия пляжа, затем судно вошло в основное русло реки и, сопровождаемое гомоном ослепительно белых чаек, направилось к большому острову.

Поначалу Ася чувствовала себя несколько скованной, но множество весёлых людей вокруг, и, главное, сияющий простодушной улыбкой Вадик, подействовали на неё самым благоприятным образом, и, когда трамвайчик приткнулся к береговой эстакаде, она храбро прыгнула на качающийся дощатый настил и не почувствовала даже страха от вида качающейся внизу воды.

Вадику остров был хорошо знаком, они прошли мимо большого пляжа, дальше начался сосновый лес, редкий и светлый, и Ася спросила:

– Куда ты меня ведёшь? Там же никого нет.

– К сожалению, от людей здесь не спрячешься, – рассмеялся Вадик. – Увы, остров густо населён, настоящий Тайвань, но я не хочу, чтобы через меня переступали все, кому не лень.

Место, куда они пришли, и правда было обитаемым, рядом расположилась семейная пара с двумя детьми, а на мелководье стоял по пояс в воде рыбак в большой соломенной шляпе.

– Это тебя устраивает? – спросил Вадик, бросив спортивную сумку на белый песок.

Ася засмеялась и побежала к воде, сняла платье и отшвырнула его в сторону. Поёживаясь, она сделала несколько осторожных шагов вперёд и ойкнула от неожиданности. Подкравшись, Вадик подхватил её на руки и побрёл по мелководью. Ася не вырывалась и только тихонько пискнула:

– Ой, я не умею плавать!

– Не беда, – сказал Вадик. – Я тебя научу.

Они долго барахтались в воде, пока Ася не озябла, и Вадик, подхватив на руки, вынес её на горячий песок, а сам разлёгся рядом, раскинув в стороны ноги и руки.

Ася лежала, закрыв глаза, с самым безмятежным видом, но её голова была занята одним, какую выстроить линию поведения в отношениях с Вадиком, чтобы суметь пройти по краю пропасти, не свалиться с неё и остаться при своих интересах. Она совсем не имела опыта баловства с мужчинами, но внутренний голос ей подсказывал, что нужно быть настороже. Нужно относиться ко всему, что произойдёт, говорила Ася себе, как к эксперименту с взрывчаткой – осторожность и ещё раз осторожность. И ни в коем случае нельзя спешить, всё должно произойти там, где я захочу и когда я захочу, а сегодняшняя встреча – всего лишь прелюдия к самому главному в моей жизни поступку.

Рядом зашуршал песок: Вадик придвинулся к ней ближе. Ася открыла глаза и посмотрела на него, и в его глазах прочитала нечто её обеспокоившее.

– Я хочу купаться, – сказала она и устремилась к реке.

Они опять стали барахтаться в воде, несколько раз Вадик довольно плотно прижимал её к себе, поднимал на руках, но Асе это не казалось опасным, и она веселилась, пока после очередного купания он не поцеловал её так жадно и долго, что у неё перехватило дыхание.

– Кругом люди, – сказала она, освобождаясь от его объятий.

– Увы, – возразил он. – И рыбак, и семейка с ребятишками нас покинули.

Ася вскочила на ноги, огляделась, схватила платье и быстро оделась. Вадик за ней наблюдал с весьма кислой гримасой.

– К чему этот номер? – сказал он и потянулся к своим штанам. – Я тебе кажусь опасным? Но зачем другие люди уединяются, как не за этим?

Ася опомнилась, портить отношения с ним ей не хотелось. Вадик стал занимать всё большее место в её планах, и она довольно удачно изобразила растерянность и душевное волнение.

– Это так неожиданно, – пролепетала Ася. – Конечно, я поступила необдуманно, приехав сюда…

Вадик понял, что поторопился форсировать события и примирительно произнёс:

– Извини меня, Ася. Впрочем, и ты кое в чём виновата.

– В чём?

– Ты слишком вкусна, чтобы тебя не скушать.

Ася на мгновенье задумалась, решая, как ей реагировать на высказывание Вадика, и звонко рассмеялась.

– И с какой же садовой культурой ты меня сравнил?

– Ягодой малиной, – выдохнул Вадик и притянул Асю к себе.

– Пора домой, – наконец сказала она, почувствовав, что он снова начинает заводиться. – Ты меня всю изломал, медведь!

К речной пристани речной трамвайчик подошёл, когда стало смеркаться.

– Я тебе позвоню, – сказал Вадик, усаживая её в такси.

Она в ответ весело улыбнулась.

– Звони.

Не успело такси отъехать и ста метров, как в её трубке тренькнул звонок. «Неужели Илья», – с ужасом подумала Ася, торопливо достала трубку и нажала клавишу.

– Ася, я от тебя без ума, – раздался голос Вадика. – А ты?

– Я тоже, – торопливо ответила она и отключила телефон.

«Я ему не соврала, – подумала Ася. – Я действительно без ума, потому что решилась на это».

Возле подъезда своей пятиэтажки Ася торопливо рассчиталась с водителем, выскочила из машины и бросилась вверх по лестнице, с замиранием сердца надеясь, что мужа ещё нет дома, и она успеет к его приходу принять душ. Ася открыла дверь квартиры, прислушалась и перевела дух. Илья Петрович ещё не вернулся. Она повесила сумочку на вешалку и подошла к зеркалу. Как ни береглась, следы поцелуев заметными отметинами засосов остались. Проклиная Вадика, но ещё больше себя, Ася торопливо помылась под душем и надела, укутав шею, шарфиком, махровый халат.

– Интересно, – подумала она, придирчиво осматривая себя в зеркале, – поймёт или не поймёт Илья, что я была с другим мужчиной?

Илья Петрович явился домой во втором часу ночи, осторожно разделся и на цыпочках подошёл к кровати.

– Ты спишь?

Ася что-то пробормотала, а Илья Петрович укладываясь в постель, привычно доложил жене о самом важном, что с ним произошло в минувший день.

– Я бы не поехал на банкет, – сказал он, подтыкая под себя одеяло. – Но приехал сам Лев Константинович Игонин, ты его знаешь, академик и прочее. И он меня взбудоражил своим предложением. Представляешь, в Мытищах, а это всё равно что Москва, организован медико-биологический центр на деньги частных инвесторов. Так вот, Игонин предложил мне взять там лабораторию. Ты меня слушаешь?

Ася откликнулась невнятным бормотанием.

– Назвал и оклад, не скажу какой, но цифра капитальная, да, именно капитальная. Дадут беспроцентный кредит на покупку квартиры, а это, знаешь, тоже не пустяк. Кстати, дом для сотрудников вот-вот сдадут. Спрашивается, стоит ли здесь сидеть? Все умные люди давно по заграницам разъехались или в Москву. Что скажешь?

Утром Ася благоразумно не встала с кровати и притворилась спящей. Илья Петрович потоптался на кухне, сварил себе кофе и ушёл на работу. Она, услышав щелчок дверного замка, соскочила с кровати и подошла к окну. Через некоторое время она увидела мужа, который, отсверкивая лысиной, по бетонной дорожке шёл к своему гаражу.

Вода в чайнике была ещё горячей, и, выпив натощак чашку сладкого кофе, Ася расчётливо проанализировала своё поведение с Вадиком и нашла, что, в основном, вела себя правильно. Главное, выдержала первый натиск, отрезвила его, хотя, укорила она себя, в какой-то момент голова у тебя закружилась. Но теперь Вадик вряд ли решится на столь активные действия, а мне нужно выбрать подходящий момент, чтобы это свершилось.

К выполнению самого главного пункта своего плана Ася была ещё не вполне готова. Для этого нужно было собраться с духом, найти в себе силы переступить через собственное я и заиметь оправдание своему греху, ведь то, на что она намеревалась пойти, и было грехом предательства.

«Я же не только для себя это сделаю, – но и для него тоже. Для него невозможность иметь ребёнка стала пунктиком. Нет-нет да и заговорит об этом, да ещё с такой злобой и обидой на всё, что становится за него страшно. Я Илюшу люблю, я ему всегда была и, кроме этого случая, буду верна впредь. А это необходимая операция, без которой не обойтись, чтобы моя жизнь продолжилась совершенно в другом качестве – матери, а Илюши – отца. Разве это грех? Разве меня не оправдывает то, что, хотя ребёнка ещё нет, а я уже всем своим существом люблю его, фактически он для меня уже есть, он живёт во мне, в моём сердце, и я это чувствую. И когда это произойдёт, я буду любить не Вадика, а своего будущего дитя, он и есть моё оправданье…»

Из задумчивости Асю вывел резкий телефонный звонок. «Это Вадик», – испугалась Ася.

– Я звоню из машины, – раздался в трубке голос Ильи Петровича. – Мы со Львом Константиновичем едем в наш загородный филиал. Вернёмся к часикам шести. Постарайся приготовить к этому времени фуршет на четверых.

Она положила трубку, посмотрела в зеркало и стала быстро приводить себя в порядок. Покончив с макияжем, Ася вошла в спальню, сняла с кровати бельё и заменила его на новое. Затем достала из буфета бутылку французского шампанского, подержала в руках и поставила обратно.

Раздался звонок. Ася криво усмехнулась и пошла открывать. На пороге стоял Вадик с букетом орхидей, потный и красный.

– Я тебя ждала, – сухо сказала Ася и, повернувшись, пошла в спальню. – Ванная комната справа.

 

 

4

 

Виолетта Генриховна после успеха своего персидского кота Зевса на московской выставке, где тот стал первым призёром, получила сразу несколько приглашений участвовать в кошачьих вернисажах в нескольких столицах Европы и посетила Стокгольм, Рим, Мадрид и свой любимый Париж, где нанесла безумными тратами на тряпки и бижутерию такую ощутимую пробоину банковскому счёту своего супруга, что обычно снисходительный и покладистый Пётр Сергеевич взбунтовался и потребовал возвращения супруги домой.

Обременённая парижским багажом, с Зевсом на руках разгневанная Виолетта Генриховна явилась в город и устроила мужу порядочную трёпку, завершившуюся согласием простить мужа, после перечисления на свой банковский счёт кругленькой суммы на иголки и булавки. Но победа всегда кажется неполной и окончательной, если она должным образом не отпразднована, поэтому Петру Сергеевичу пришлось потратиться на собственную капитуляцию – устроить фуршет в своём загородном поместье для самых значительных лиц города. На нём Виолетта Генриховна, переполненная  европейскими новостями, намеревалась просиять звездой первой величины и окончательно убедить своего Тамарина, что за её красоту и ум он должен платить по-крупному и не мелочиться.

Ася чувствовала себя неготовой к встрече с Ильёй Петровичем и уехала к Тамариным на такси. До этого она почти два часа готовилась к выходу, долго выбирала платье, перетормошила весь шкаф, пока нашла нужное, затем перевернула все свои коробки с бижутерией и остановила выбор на матовом жемчуге, который выгодно подчеркивал её смуглую шею. Много хлопот доставило небольшое жёлтое пятнышко на щеке, первый звоночек о том, как она будет выглядеть во второй половине беременности. Но такой пустяк не испортил её настроения, Ася ещё не вполне освоилась со своим новым положением, и её переполняли столь сложные чувства, что она не была способна их объяснить даже самой себе. Единственное, что она отчётливо понимала, было то, что она уже не одна, и в ней трепещет ещё почти не ощущаемая ею новая человеческая жизнь.

Услышав адрес, таксист проникся к Асе должным уважением, не докучал разговорами и, подъехав к воротам (кованое железо, бронзовое литьё) особняка Тамариных, быстренько выскочил из машины и открыл пассажирке дверцу. Охранник знал Асю в лицо и пропустил её без задержки в усадьбу, занимавшую по меньшей мере пять гектаров соснового бора, часть которого была освобождена от деревьев и превращена в большую поляну, на которой стоял дом с примыкающей к нему открытой верандой, а рядом находился ухоженный пруд с купальней и несколько летних домиков, раскрашенных в канареечные цвета.

Ася увидела Виолетту Генриховну сразу, она дирижировала на веранде действиями двух официантов, занимающихся сервировкой столов. Тамарин и колоритный белобородый мужчина, в котором Ася узнала мэра Отступникова, и незнакомый генерал в белой с золотыми погонами рубашке сидели возле пруда вокруг столика на тонких стульях и о чём-то заинтересованно беседовали. Недалеко от широкого мраморного крыльца стояли несколько неизвестных Асе мужчин и среди них Вадик Воронцов, который, увидев её, дёрнулся, приподнимая для приветственного жеста руку, но, отвернувшись, Ася быстро прошла мимо, к веранде.

– Как я соскучилась о тебе, милочка! – вскричала Виолетта Генриховна, увидев гостью. – Мы ведь только успели поговорить по телефону. Ты прекрасно выглядишь, а я о тебе вспоминала, думаю, как там моя Ася. Пойдём, я кое-что тебе покажу.

Большая комната с окном во всю стену выглядела как филиал парижского магазина дамского платья и белья. Коварная Тамарина, чтобы уязвить жён местных олигархов, приглашённых вместе с мужьями, устроила выставку своих приобретений, перед которой дамы почувствовали, как они обойдены Виолеттой Генриховной и поклялись, каждая перед собой, что мужьям так просто их скупердяйство не пройдёт. Злились и на Тамарину, но умело скрывали это улыбками и фальшиво восторженными фразами.

– Ну, как? – сказала Тамарина, приглашая движением руки познакомиться Асю с покупками. – Кое-что тут я приобрела и для тебя.

Эти слова произвели на остальных дам весьма неприятное впечатление: хозяйка собиралась преподнести Асе подарок, а их проигнорировала. Это было уже слишком, и они, поджав губы, не сговариваясь, покинули комнату.

– Вот это как раз для тебя, милочка, – сказала Тамарина, указывая на короткое, без рукавов и с глубоким вырезом платье, сшитое из двух, похожих на лепестки бутона кувшинки, розовых кусков прозрачного шёлка. Ася сняла платье с вешалки, посмотрела и повесила обратно.

– Не понравилось? – удивилась Виолетта Генриховна.

– Да что вы! – вздохнула Ася. – Платье – прелесть, но оно мне ни к чему.

– Что-то я не пойму тебя, милочка! – начала возбуждаться Тамарина. – Рассказывай!

– Я только что побывала в женской консультации. Так вот, я беременна.

– Вот так раз! – всплеснула руками Виолетта Генриховна. – Такое известие, а ты молчишь.

Ася с восхищением смотрела на Виолетту Генриховну, та ничем не обнаружила, что тоже как-то причастна к этому событию. Ведь не кто другой, а она свела её со своим племянником.

В комнату заглянул официант и доложил хозяйке, что всё готово. Виолетта Генриховна взяла со стола пульт и нажала на какую-то кнопочку. Тотчас откуда-то сверху мелодично зазвенели колокола, призывающие гостей на веранду.

– Кажется, все в сборе, – сказала Тамарина, поднимая рюмку.

– Кроме губернатора, – заметил банкир Щукин, и гости рассмеялись. Мэр Отступников был с главой региона в страшных контрах, он и присутствующие здесь демократы первого призыва окончательно расплевались со своим коммунистическим прошлым и подозревали в губернаторе тайного сталиниста, и, изо всех сил, стучали об этом в администрацию президента России. Губернатор был об этом осведомлён и вредил своим недоброжелателям, как только мог.

В доме Тамариных на фуршетах всегда предлагали вина тонкие, закуски изысканные, так было и на этот раз. Однако у богатых и властных людей свои причуды, тот же Отступников предпочитал всем напиткам простую водку, а закускам малосольный огурец с пупырышками. Этим мэр подчёркивал свою близость к народу и широко рекламировал свои привычки, а так же тот факт из своей биографии, что до четвёртого класса он ходил в школу в лаптях. Губернаторская пресса над этим дешёвым пиаром потешалась, но электорату  мэр нравился, и он дружно за него голосовал на выборах.

Выпив и закусив, гости распределились на группки. Дамы окружили Виолетту Генриховну и с самыми разными чувствами слушали её восторженное повествование о Париже и прочих европейских столицах, где ей посчастливилось побывать. Более молодые гости сгруппировались возле Вадика Воронцова, а вокруг мэра собрались те, кто представлял собой городскую власть и капитал. К ним и примкнул опоздавший Илья Петрович на правах друга хозяина дома.

Ася заметила появление мужа и нахмурилась, когда-то да надо будет объясниться с ним начистоту, но как он воспримет известие о её беременности и своём отцовстве, не взбрыкнёт ли, не станет ли требовать всей подноготной или промолчит – вот вопросы, которые тревожными звоночками вспыхивали в ней один за другим. Беспокоил её и Вадик, он не сводил с неё глаз, и Ася опасалась, как бы он не выкинул прямо здесь какое-нибудь дурацкое коленце. С того самого дня, когда он так нагло и так кстати заявился к ней домой, воспользовавшись отсутствием Ильи Петровича, они виделись несколько раз. Ася болезненно переживала своё грехопадение, но Вадик самонадеянно решил, что получил её в бессрочное пользование и продолжал настойчиво добиваться продолжения свиданий. Похоже, Вадик так и не понял, для чего был ей нужен, но его ещё никогда не бросали любовницы, эту инициативу он всегда брал на себя, и тут такой удар и от кого – интеллигентной дамочки, почти тургеневской героини.

Вадик покинул свою компанию и направился к Асе. Она это увидела и, опасаясь скандала, пошла вглубь дома. Он догнал её, повернул к себе, обнял и попытался поцеловать. Ася отчаянно сопротивлялась, наконец ей удалось пнуть его по голени, Вадик ойкнул и ослабил хватку. Она вырвалась и, пробежав анфиладу комнат, оказалась на крыльце. Вокруг было темно, лишь веранда светилась ярким светом, и от неё по дорожке медленно шёл Илья Петрович.

– Ты не озябла? – спросил он.

– Нет, я только вышла, – ответила Ася, стараясь унять охватившую её нервную дрожь.

– Я что-то неважно себя чувствую, – сказал Илья Петрович. – Поеду домой. Ты останешься?

– Нет, я с тобой. Мне тоже нужно отдохнуть. Сегодня такой суматошный день!

Охранник открыл им ворота, и Зудин, не торопясь, повёл машину к городу. Они молчали, каждый думал о своём. Илья Петрович достал сигарету и щёлкнул зажигалкой. Этот звук заставил её вздрогнуть.

– Не кури, Илюша, – сказала Ася. – Это мне теперь вредно.

– Почему теперь? – спросил Зудин, выбрасывая сигарету на обочину.

– Я была сегодня у гинеколога. Так вот, я беременна.

Илья Петрович издал звук, похожий на скрежет зубов, и, что есть силы, сжал рулевое колесо.

– Это точно?

– Смотрел лучший в городе специалист.

Зудин резко остановил машину и, глядя прямо перед собой, произнёс жёстко и членораздельно:

– Это счастье, что ты забеременела. Наше общее счастье. Но я не хочу больше ничего слышать об этой семейке, особенно о Виолетте Генриховне и Вадике. К сожалению, придётся проститься и с Петром Сергеевичем. Я получил официальное приглашение в Мытищи. Надо сменить обстановку. Ты согласна?

– Конечно, согласна, Илюшенька, – сказала Ася, едва сдерживая рыданья. – Я тебя люблю, понимаешь, люблю тебя…

 

© Vinchi Group - создание сайтов 1998-2024
Илья - оформление и программирование