Русь святая / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Русь крестьянская

Не ухожена, не пригожена,

думой вечною растревожена,

деревенская, работящая,

Русь крестьянская, настоящая…

На твоих плечах перетруженных

сколько слов пустых незаслуженных,

осуждающих и презрительных

взглядов искоса подозрительных.

И за что тебе все немилости?

Так хотелось бы справедливости –

уважения и внимания,

да хоть капельки сострадания.

За дела для всех незаметные,

за слезиночки предрассветные,

купола твои золочённые,

за судьбинушку обречённую.

Ах ты, Русь моя, из глубиночки,

в сарафанчике и косыночке,

как же хочется с зорькой раннею

подарить тепло долгожданное.

Заплести в косу ленту нежности,

уберечь от злой неизбежности,

разделить с тобой долю горькую

и омыть слезой душу стойкую.

Чтоб увидел мир Русь народную,

дружелюбную, хороводную,

задушевную, работящую –

Русь крестьянскую, настоящую.

Русь простая…

На затворках всех разрушенных надежд,

за трущобами немыслимых проблем

ловко спрятана от фирменных невежд

Русь простая, что не признана никем.

Под заморскими обёртками витрин,

на экранах с разговором ни о чём

не видать её… Она не для смотрин –

деревенская, с прострелянным крылом.

Но жива пока, сознанью вопреки,

незнакомая для развращённых глаз,

у наполненной заботами реки…

Незаметная, без лживости прикрас.

Русь простая, что живёт на хуторах!

Кто когда-нибудь заметит и тебя?

Кто же вспомнит о мозолистых руках

и омоет из волшебного ручья?

Васильковое утро

В васильковый ситец нарядилось поле,

за ночь превращаясь в голубое море,

и былую юность в свете перламутра

пригласило встретить вместе это утро.

Под лучами солнца юность, как и прежде,

щеголяет в поле в ситцевой одежде,

наслаждаясь счастьем, что с утра под осень

довелось украсить васильками косы.

Русская Марьюшка

Разрумяненные щёчки,

лента яркая в косе,

по серёжке в каждой мочке

и улыбка на лице…

Кто сравнится с русской Марьей?

Где найти её милей?

Нет на свете лучезарней

русской Марьюшки моей!

Взгляд очей её бездонных

тайну вечности хранит,

как улыбка у Мадонны

иль уральский малахит.

И под небом православья

как ты всё же хороша –

разрумяненная Марья,

наша русская душа!

Заражённый организм

Влез однажды вирус перестройки

в истощённый чудо-организм,

и мгновенно в жировой прослойке

проявил себя капитализм.

Более полвека жил без дела,

прятался под сенью кумача,

а теперь он проявляет смело

признаки хапуги и рвача.

Кровь по венам больше не струится,

а слезами льётся по лицу,

и не зря ликует заграница,

что легко живётся подлецу.

Свежих сил для сердца маловато,

но исчезнет, вряд ли, оптимизм,

что сумеет одолеть когда-то

вирус обновлённый организм.

«Поэт в России больше, чем поэт»

(Е. Евтушенко)

За прегрешенья в итоге расплата.

Истина эта ещё сыровата…

Можно поспорить, за что же, ей Богу,

Бродскому камнем устлали дорогу,

сердце Ахматовой болью сверлили

и отобрали последние силы

у нежной Марины перед рассветом…

Только за то, что родились поэтом?

В чём же поэзия здесь виновата?

За вдохновенье в итоге расплата?

Если в строке целый мир Мандельштама,

жди, что на ней вдруг появятся шрамы.

Если свободой проникнуты строчки,

то не добраться к утру им до точки.

Если из клетки душа, словно птица,

ствол револьвера не даст возвратиться.

Если похвал между строк маловато,

тут же настигнет за дерзость расплата…

Хватит! Довольно свинцом и петлёю!

Хватит расплаты за то, что весною

ввысь улетают бессмертные строки.

Пусть на Руси процветают пророки!

Наше детство

Нам детство выпало лихое

В шестидесятые года,

Когда повеяло весною

В стране, где злились холода.

Когда целинные просторы

Чуть-чуть початок потеснил,

И поэтические споры

Прибавили Союзу сил.

Мы с Байконура в это время

Летели к звёздам по утрам,

Встречая молодое племя

И поражаясь их делам.

Нам юность выпала лихая

В семидесятые года,

И согревала солнцем мая

Нас комсомольская весна.

Нам повезло, что наше детство

Согрето искрами костров,

В котором жили повсеместно

И спорт, и дружба, и любовь.

Очернителям истории

Ушедших дней не возвратить,

Они летят за ратью рать,

И хочется убавить прыть

Тем, кто пытается вписать

Страницы новые в судьбу,

Что мы делили пополам

С моим ровесником в пургу

Наперекор лихим ветрам.

Ещё не заросла тропа

К истории прошедших дней,

И наши прошлые дела

Чернить, писака, ты не смей!

Не поднимал ты целины,

Не проводил в лачуги свет,

Не видел прошлого страны

И первых запусков ракет.

Да, были трудными года –

Мы были первыми в пути,

Но мы не ныли никогда

И этот путь смогли пройти.

Святая память

Безразличье сердце не обманет,

равнодушье не прервёт полёт,

до тех пор, пока людская память

вместе с нами на земле живёт.

Память прошлых горестных ошибок,

торжество невиданных побед

и сиянье радостных улыбок

на борту космических ракет.

Тихий стон закрытого ГУЛАГа,

комсомол на юной целине,

кумачьё прострелянного стяга

над Рейхстагом в памятной весне.

Кипяток на мёрзлых полустанках

под туман и запахи тайги.

и Володькин голос в коммуналках

в унисон с напевами пурги.

Все дороги горных перевалов,

что кому-то довелось пройти

в Кандагаре, Грозном и Цхинвале,

у границ Афгана и Чечни.

Это с нами. Это наша память –

боль, победы, горе, тяжкий быт…

И никто не сможет нас заставить

это наше прошлое забыть.