Брезгливый патологоанатом

Научиться делать уколы Вере пришлось, когда заболела дочь. Таскать кроху к врачу всякий раз было хлопотно и небезопасно: в больнице были и другие вирусные пациенты, и, подлечившись от одного заболевания, можно было подхватить другое. Муж делать уколы отказывался категорически: он не мог воткнуть иглу в тело. Никакие уговоры и убеждения, все эти привычные бессильные призывы «ты же, в конце концов, мужчина!» на него не действовали. Вера и сама не могла выносить вида крови, не представляла, как можно втыкать иглу в плоть, потому и не стала поступать в медицинский, выбрала учёбу на филологическом, заочно закончила факультет искусствоведения и работала в местном музее, выступала экспертом предметов искусства, оценщиком.

Но когда дело коснулось здоровья ребёнка – уколы ставить научилась. Муж, кстати, имел медицинское образование. Но вот уколы делать отказывался категорически. «Не могу живое тело иголкой тыкать. Бр-бр!» – отвечал он на увещевания жены. «Врач в доме называется!» – пробовала восклицать Вера. Но и эти вскрики не действовали. «Дорогая, далеко не всякий человек может свою профессию применять в домашних условиях. Например, палач, если семье повезёт, ни разу не употребит в семейном кругу навыки, полученные на рабочем месте. Да и я – не врач живых. Я – врач мёртвых». Сергей работал патологоанатомом.

Работу он свою любил. Первое время после женитьбы даже пробовал рассказывать Вере об «интересных случаях» на работе. Вдохновлялся он обычно после того, как она делилась новостями со своей работы: вот выставка готовится, вот музей приобрёл ценный экспонат… И Сергей в ответ на сообщение об интересном экспонате делился своим: «Да, у меня сегодня тоже очень интересный своего рода экспонат был: вскрываю брюшную полость, а там не только печень вся расползлась, но ещё внутренняя гематома и гнойные массы…»

Вера затыкала уши с криком ужаса: «Серёжка, замолчи! С ума ты сошёл!» Она была уверена, что он так специально её разыгрывает. Сергей же не понимал, чего здесь такого? Но со временем не стал в ответ на рассказы о произведениях искусства спичевать на тему патологии в анатомии.

Воспитанный в интеллигентной семье, Сергей был не только интеллигентен, но даже застенчив порой, потому не всегда даже мог адекватно ответить на грубости какой-нибудь шпаны. Вера же делала замечания и хамам, и хулиганам. Причём, будучи с мужем, она не так бросалась на защиту общественной морали, как, если была одна. Муж одёргивал: «Ну зачем ты вмешиваешься? Неудобно, скажут, что мы скандалисты». Однажды на её упрёк, почему он не дал в морду хаму, он ответил: «Ну я же знаю куда бить, чтобы вопрос решить окончательно. А так чего и руками зря махать? И что, потом мне его на прозекторском столе смотреть? Зачем мне клиентов себе множить? У нас в последнее время и без того все планы перевыполняются». Вера подумала, что в этих словах есть резон. И лучше возможных последствий, нарисованных мужем, избегать. Но если Вера была одна, и случались ситуации, требующие вмешательства, она непременно вмешивалась, стремясь навести прядок. Приходилось порой делать это совсем не интеллигентными методами. Вера уже не раз и матом изъяснялась, и мужику особо непонятливому лицо поцарапала.

Всегда думала при этом: «Слава Богу, меня муж и коллеги не видят. Глазам и ушам бы своим не поверили». Впрочем, уши коллег и мужа могли слышать анекдоты в её исполнении с вворачиванием таких словечек, что муж делал ей замечания: «Ну что ты себе позволяешь? Разве нельзя без этих слов обойтись?»

Первое время молодая семья жила с Вериными родителями, которые освободили дочь и зятя от основных забот о домашнем хозяйстве. Тесть даже ревновал Сергея к рукоделию, когда тот порывался сделать полки, починить утюг. Пётр Макарович останавливал: «Да брось ты это дело! Тут делов-то – раз плюнуть. Мне и одному не хватает работы. Так немудрено и разучиться руками что-то делать. Наработаешься ещё, когда своим домом заживёте. А в своём доме пока я справляюсь». Сергей не очень-то и настаивал и не отвоёвывал у тестя фронт работ.

Даже в деревне, где у Вериной матери жили родители и куда порой выбиралась молодая семья, их не нагружали работой. Они вели себя там как дачники. Конечно, в страду, когда картошку сажали, окучивали, копали, лишними ничьи руки не были, но в остальное время кроме, как воды принести да полы помыть, у Веры и Сергея обязанностей не было.

Как-то, когда деревенский забойщик скота уехал к тёще на Украину, к приехавшему на выходные Сергею обратились соседи с просьбой зарезать бычка: он стал прихрамывать, был вялым, ветеринар ничего определённого сказать не мог, и, боясь падежа, хозяева решили зарезать Быню. Сергей с Верой приехали вечером, сосед, увидев их машину, пришёл и обратился к Сергею с этой просьбой – зарезать. Тот замешкался с ответом. Потом проговорил: «Ну не сейчас же». Договорились на утро. Но на рассвете Сергей, разбудив Веру, сказал, что срочно нужно ехать в город, у него дежурство, о котором он совсем забыл. Недовольная жена стала ругаться, просить созвониться с коллегами и подмениться. Шутка ли! Приехали за 400 километров, и переночевать не успели, как в обратный путь! Всю обратную дорогу она дулась на мужа. Ей вообще показалось, что он сбегал. От чего?

Сюрприз в городе её ожидал: когда Сергей ушёл на это внеплановое дежурство, позвонил его дежуривший в тот день коллега, который хотел что-то передать по смене. Вера сообщила, что муж на работе, коллега сначала посмеялся, а потом что-то стал невразумительное лопотать. И Вера поняла, что обманута. И что проговорившийся коллега уже пытается выгородить Сергея.

Пришедшего мужа встретила скандалом. Он подтвердил, что не был на работе. Чтобы отвести упрёки и подозрения в измене, признался, что придумал эту уважительную причину для того, чтобы уехать из деревни и не резать бычка. Вера обомлела: Сергею ли привыкать вспарывать животы?! Но Сергей в ответ тоже и удивился, и возмутился: «Я же не живых вспарываю! Мне уже готовеньких привозят. Это две большие разницы».

И в деревню отказывался ездить до тех пор, пока не вернулся местный забойщик: боялся, что в нём в качестве резателя с навыками расчленения вновь возникнет нужда, и отговориться под удобным предлогом будет уже нелегко.

Вера ездила без него, что стало настораживать её мать: «Ты чего его в городе оставляешь? У него, никак, зазноба здесь появилась. Того и гляди ещё в твою постель приведёт». Вере неудобно было называть настоящие причины отлынивания Сергея от деревенских поездок. Она что-то говорила, но мать это совсем не убеждало: та настояла, чтобы ей дали комплект ключей, чтобы совершать разведки боем. Эти её выходки поссорили её и с дочерью, и с зятем, и с мужем, поскольку обставлялись иногда с раздражающей близких обстоятельной неожиданностью.

Вот приезжают они все в деревню на машине родителей: они, Вера с дочкой. Сергей остался дома. Пятница вечер. Все ложатся спать. Субботним ранним утром, когда и похмелье-то с вечерней встречи не прошло, Татьяна Матвеевна будит мужа, настаивая на поездке в город. Тому не удаётся отнекаться ни выпивкой накануне («А я тебе не говорила – не пей?»), ни плохим самочувствием. «Балконную дверь не закрыла. Обворуют. Что стоит на второй этаж забраться, когда все знают, что мы в деревне? Твои же новые сети уволокут», – била она в слабое место мужа-рыбака, накануне купившего сети и возившегося с ними.

Этот аргумент действовал, родители срывались с места, оставляя Веру с ребёнком, за которой по схеме «туда – обратно» должен был приехать в воскресенье Сергей.

А в городе балконная дверь оказывалась закрытой, но Татьяна Матвеевна шла в квартиру дочери со своими ключами, надеясь застукать там зятя с причиной его «невыездов» в деревню. Не удавалось застукать, но удавалось вызвать раздражение сообщением, что он должен в воскресенье ехать за семьёй, тогда как планировалось, что приедут они с тестем и тёщей.

Поскольку уличить или найти подтверждения подозрений в городской измене не удавалось, то тёща стала их искать в других местах. И нашла. В деревне. Вот чего зятёк так резко перестал в деревню ездить! Там от него девчонка-овощевод понесла! Живот вон уже полез, а мужа нету. Скрывает, кто наследил. Вот и глаз бесстыжих зятёк не кажет обременённой его семенем.

Вера пыталась разубедить мать, но не это удавалось. «А чего у него как отрезало? Вдруг ездить перестал! Чего?» Ну не скажешь же, что ждёт, когда деревенский забойщик с Украины приедет. Разве поверят, что патологоанатом боится скот резать? А если поверят, засмеют. Прозвище приклеят какое-нибудь, потом его с собой в могилу унесёшь – не отлипнет. И ты будешь женой «этого самого», и дочка – дочкой «того…»

Подозрения от зятя отвёл только явившийся из города отец ребёнка, за это время разведшийся с женой и женившийся на красавице-девчонке.

Как-то и Вера не поехала в деревню – дочка приболела. Вернувшиеся родители заскочили на минутку, чтобы оставить молоко, сметану и живую курицу. «Сами зарежете. Некогда было» – бросила мать на ходу.

Единственным недостатком отдельного от родителей проживания для заживших своим домом Веры и Сергея было то, что всё приходилось делать самим. До того все заботы по хозяйству старшее поколение брало на себя.

Обрадовалась привезённой курочке только дочка. Она тут же стала играть с недоумевающей хохлушкой, отпущенной на кухне. Впрочем, та недоумевала недолго, а занялась клёвом высунувшегося на свою беду из-под плинтуса таракана, исклевала и нарисованный на линолеуме горошек. Родители радовались, что болевшая, ничего не кушавшая дочка не просто первый раз за несколько дней засмеялась, но и составила компанию курочке Рябе в поедании пшена в виде сваренной с утра, но нетронутой до вечера каши.

Но когда дочка уснула, перед родителями встал вопрос, как же быть с гостьей? Сергей не просто категорически отказался рубить голову птице, но и ушёл из дома, пока вынужденная это делать Вера занималась сим занятием в ванной. А когда вернулся и пошёл в ванную, то выскочил оттуда, в ужасе прошептав: «Там на стене кровь осталась! Иди вымой!» Второй заход он делал с таким брезгливо перекошенным выражением лица, что Вера засмеялась, хотя настроение её весёлым назвать было нельзя. Её тем более раздражала необходимость стать «головорезом», а потом заняться тщательной уборкой санузла, что нужно было готовить лекцию для студентов художественного училища «Влияние поэтов “серебряного века” на творчество поэтов нашего края». Времени и без того было в обрез, так как лекция была совершенно не разработана, всё приходилось находить и выстраивать самой. О лекции самой лекторше стало известно только в пятницу. А тут ещё болезнь дочки.

Отрубив курице голову, замыв со второй попытки кровь, Вера продолжила подготовку материала к лекции.

Твоей перчатки белой

Мускатный аромат,

Твоей вуали чёрной

Дрожанье на ветру… –

читала она малоизвестного, незаслуженно, пожалуй, поэта. Она даже выписала для себя некоторые его стихи:

На незнакомых дам

Не навожу лорнет…

Удивительно, но ей были если не близки, то понятны женские строки той такой далёкой по ощущениям и традициям эпохи:

Я хочу быть рабой

И на ложе твоём орхидеей лежать.

Чтобы мог подойти

И меня подневольную, вольную взять...

Дочка первым делом после пробуждения утром спросила, проснулась ли курочка. Нужно побыстрее пойти вновь с ней играть! Ей было сказано, что та улетела через открытый балкон. Даша погоревала, но совместными семейными предположениями о маршруте полёта беглянки было заключено, что та улетела домой в деревню. И на этом все успокоились. Ну и не составило труда потом в деревне встретить ту самую крылатую городскую гостью, приезжавшую с бабушкой и дедушкой специально, чтобы навестить больную Дашеньку, которая и цыпушек кормила, и курочек кормит, когда приезжает. Так что хохлушки проявили себя как настоящие благодарные подружки: послали одну проведать свою кормилицу.

Но пришлось купить для дочери попугайчика в качестве компенсации улетевшей курочки. Волнистый Ромка чрезвычайно разнообразил жизнь семейства, его жизнерадостное неугомонное общество зачастую можно было назвать навязчивым. И вдруг он умер буквально в одночасье! Слава богу, дочка была в садике и не видела трагической кончины и покойника. Опять-таки была озвучена версия улёта Ромки домой. В Африку. Туда, конечно, не поедешь, не повидаешься, как с курочкой, что печалило Дашку. К счастью, как-то показывали документальный фильм о попугаях, и на ветке среди сотен сидевших гомонящих волнистых Дашка разглядела Ромку и закричала: «Ромка, привет! Мама, папа, вон наш Ромка!» И даже утверждала, что среди попугайевого гомона чётко слышала Ромкино «Здорово, братва! Я – птица крутая!» – чему обучил попугая двоюродный Дашкин брат, в желании сделать Ромку говорящим терпеливо сидевший со своими наставлениями у клетки, когда приходил в гости. И как-то тот действительно выдал эту фразу, полюбившуюся, видимо, и ему самому, так как повторял её часто с разными уморительными интонациями.

Как бы ни было печально событие ухода птицы, но надо было решать и чисто утилитарный вопрос: доставать покойного из клетки, хоронить. И вновь Сергей не просто отказался это делать, поморщившись, но и смотреть не стал на труп птицы, когда Вера сообщила ему печальную весть.

– Чего мне на него смотреть?

– Ну, может, он просто кверху лапками лежит. Может, не умер, – предполагала Вера.

– Не болтай ерунду! Что он, в обмороке, что ли? Что его могло так потрясти в пустой квартире и довести до обморока? Кошек нет. Ну а прикидываться может только вольная птица, когда уводит врага от гнезда, спасая птенцов. И прикидывается она не мёртвой, а раненой. Наш Роман – холостяк. И его благородные лицедейства здесь не востребованы. Так что умер! Вытаскивай, хорони.

Пока жена-искусствовед подцепляла на детский совочек тушку, пока упаковывала в целлофан, муж-патологоанатом сидел, закрывшись, в соседней комнате, включив телевизор едва ли не на полную громкость. Какие звуки заглушал?

Погребальный ритуал был, впрочем, прерван. Как раз в тот момент, когда Вера подцепила несчастного на совок, раздался телефонный звонок. Коллега настаивала на срочности консультации: они рассматривали работы, поступившие на республиканский конкурс, и возник вопрос о правильности одной трактовки. Вера была не только авторитетным знатоком, но у неё в домашней библиотеке имелись некоторые книги, отсутствовавшие даже в центральном книгохранилище области. И к ней часто обращались за консультациями. Вера, держа совок с трупиком в одной руке, другой достала нужный том, стала листать. Найдя нужную страницу, принялась зачитывать «Характерный для периода Ренессанса стиль…» Проконсультировав относительно периода Ренессанса, продолжила заниматься печальной необходимостью.

Гости, пришедшие на очередной день рождения Сергея, были разочарованы отсутствием птички, о которой много слышали, а кое-кто и видел. К Вере подсела медсестра, коллега Сергея. Она была в доме впервые, впервые видела Веру. И, не скрывая удивления, сочувственно начала разговор:

– Вы такая утончённая, такая мягкая, корректная. Что у вас общего с мужем? Прямо вспомнишь, глядя на вашу пару, красавицу и чудовище.

В свою очередь удивилась Вера, считавшая мужа гораздо красивее себя, хотя и не говорившая ему об этом:

– У нас много общего. А что, собственно, у вас вызывает недоумение?

– Но ведь он – настоящий монстр! У него какая-то патологическая жажда препарировать трупы. Он прямо кидается на вновь поступивший. И с таким воодушевлением это делает, что мне даже неприятно. Так рассматривает всё, чуть ли не любуется.

– Но разве патология не естественна для патологоанатома? – попробовала шутить Вера.

– Нет, – подвыпившая санитарка была искренней в своих недоумениях, – конечно, это работа, её надо делать. Но с таким рвением! Такую! Я бы опасалась с таким типом рядом жить. У него, по-моему, страсть к трупам, к мертвечине.

– Да нет, – успокаивала обеспокоенную санитарку Вера. А сама думала: «Если бы!»

Когда дома мыши появились, поставили мышеловку. Заряжал её Сергей. Но когда туда попала мышь, он отказался её извлекать. Пришлось Вере.

– Да ты что, в конце концов, издеваешься?! – попробовала настоять она. – Мышей он уже боится! Тебя с работы уволят! Ты, небось, отлыниваешь от своих обязанностей. Когда учился, сколько вспарывали крыс всяких. Люди в научных целях, коллеги твои, между прочим, режут их сотнями, а ты?!

– Между прочим, мы резали в научных целях. И мышей режут те, у кого нет человеческого материала для научных исследований. У меня этого материала хватает. Я делаю вскрытие для установления истины: почему наступила смерть. Этот вопрос, если не очевиден ответ на него без вскрытия, важен родным, близким, правоохранительным органам. Мне интересны только те трупы, у которых необходимо выяснить причину их нынешнего состояния. Другие меня не интересуют. Какой интерес может быть к попавшей в ловушку твари? А к окочурившемуся попугаю?

– А может, попугай умер от какого-нибудь заболевания, и мы все тоже заболеем? –пробовала спорить Вера.

– Что значит искусствовед! Ни грамма практического мышления! – иронизировал Сергей. – Карантин для нашего африканского квартиранта давно прошёл, и если кто кого и заразил, то мы его, а не он нас, поскольку мы на улице бываем и вступаем в различные воздушно-капельные контакты. А он сиднем сидел дома, так что подцепить заразу мог только от нас.

– Какой может быть в морге научный интерес? – не отступала Вера. – «Научно-исследовательский морг».

Сергей ничего не стал говорить. Лишь снисходительно хмыкнул. Она беспокоилась, что его уволят за отлынивание, а он своей рьяностью вон уже у коллег даже опасения вызывает.

Вскоре как-то муж попросил погладить ему свадебный чёрный костюм, который надевал в редчайших случаях.

– Что за торжество? – спросила Вера, доставая тройку.

– Да так, потом расскажу, – уклонился от ответа Сергей.

Вера готовила ужин, думала, что Сергей опять задерживается то ли у своих трупов, то ли совсем наоборот. Позвонившая мама тараторила в трубку:

– Местную программу новостей смотришь? Включай быстрей! Там Серёга наш.

Вера кинулась к телевизору. Включила. Сюжет уже подходил к концу: президент республики говорил, что сидящими в зале гордятся все жители республики. После этого дали общий план, и Вера увидела мужа, сидевшего в своём свадебном костюме с самого краю.

«Вот всегда он в тени! Что за характер?» – досадовала на супруга Вера. Так что о вручении республиканской премии собственному мужу она узнала из новостей.

Вернувшийся домой Сергей на упрёки в скрытности заявил:

– А о чём было говорить-то? Ну, выдвинули меня мои трупы на соискание. А если бы не дали ничего? Там не только лауреаты были, на вручении, но и соискатели. Если дома растрезвонили, что за премией пошли, а ничего не получили, то что, лучше? Всё равно же узнала. Сама ведь запрещала тебе о работе рассказывать.

– О премии-то мог сказать. За что хоть дали-то? – поинтересовалась жена.

– Если коротко и ясно, то за установление связи между причиной преждевременной смерти и потреблением определённого сочетания лекарств. Я обратил внимание, что умирают люди, перенёсшие незадолго до этого некое заболевание. И вылечившиеся. Люди нестарые. Поскольку у нас лечат всех их в одном центре, то я запросил истории болезней и выяснил, что те, кого лечили по одной схеме, живут и здравствуют. А те, кого лечили по другой – вскоре умирают от цирроза, хотя ни один из препаратов сам по себе этого заболевания не вызывает. А вот сочетание, как оказалось, вызывает. Были среди умерших пациенты, не чуравшиеся рюмочки, поэтому цирроз относили на счёт вредной привычки. Причём, человек не обращает внимание на начинающиеся боли, поскольку считает, что в связи с лечением была нагрузка на печень. А была не нагрузка, а отравление. Ну вот, когда я эту закономерность выявил, пациентов перестали неправильно лечить, и они перестали умирать. Буду докторскую на базе этой работы защищать.

Испытывая гордость за мужа, Вера немного ревновала: она кандидатскую который год защитить не может.

– Тебя безвестные ханурики к докторской привели, а меня такие авторитеты, как Микеланджело, Брюллов, Толстой никак кандидатской не обеспечат, – поделилась она с мужем. – Слушай, мы твою премию ещё отметим, конечно. Но давай сейчас Агаповых и Теретьичей позовём, они уж звонили после сюжета. Посидим, – предложила она.

– Давай, – охотно согласился муж. – Только готовить надо что-то.

– Да я рыбу запеку. Пока она печётся, пару салатов сделаю. Ты пока им позвони, а я сбегаю за рыбой, – предложила Вера, поскольку приглашаемые студенческие друзья соблюдали пост.

Хорошей рыбы в ближайшем магазине не оказалось, бежать куда-то не было времени, но, на счастье, возле магазина, когда Вера, разочарованная, выходила, появился рыбак, выложивший свой улов. Вера купила трепыхающихся ещё карасей, принесла домой.

– Через час гости придут, – сообщил Сергей. – Помочь надо? – поинтересовался он у жены.

– Да, рыбу почисти, – указала Вера на пакет, брошенный в раковину.

Сергей взял нож, раскрыл пакет, вывалил из него карасей, которые стали трепыхаться. Он отскочил от раковины:

– Они ещё живые! – воскликнул он. – Сама чисти! – и выбежал из кухни, плотно прикрыв дверь. Вера услышала, как заработал пылесос: муж вносил свой вклад в приём гостей.

Она взяла нож и приступила к работе, которую категорически отказывался делать её премированный брезгливый патологоанатом.