«Мне, русскому, мало простора…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Убитый вечером осенним

Бурашников Николай Павлович появился на свет в многодетной семье лесного посёлка Савино Чайковского района Пермской области в ноябре 1952 года. Среда, в которой вырос будущий самородный поэт, одарила его подлинно российским трагическим опытом, осмыслением которого и наполнена поэзия Николая…

В одном из стихотворений Бурашников сказал о сущности поэта: «Он – исповедь // До смертного конца». Так вот поэзия самого Бурашникова это и была именно исповедь до смертного конца. Вечером 20 сентября 1999 года он был убит в Закамске пьяными отморозками, позарившимися на плащ и стоптанные башмаки поэта, как им показалось, – годными для обмена на стеклоочиститель… Похоронен в селе Калинино, куда семья переехала на жительство в 1995 году. От его могилы хорошо виден Белогорский монастырь. Что тоже символично.

Получив в 1973 году в ПТУ профессию столяра-плотника, работал плотником, лесорубом, прессовщиком на кабельном заводе, в газете «Камский кабельщик», корреспондентом заводского радио, машинистом сцены в театре оперы и балета, дворником, машинистом ЦТП, кочегаром. Занимался в литературном объединении при писательской организации. Если душа поэта не пустая, она найдёт способ высказать, чем наполнена, чем тревожится. В 1992 году принят в Союз писателей России. Автор нескольких поэтических книг.

На первый взгляд поэзия Бурашникова может произвести впечатление грубоватости, неуклюжести приблизительностью рифм (ветерок – шлепоток, жерди – акушерки, здоров – мужиков и т.п.). Но в этом его своеобразие, он сознательно шёл на неточную рифму, ставя акцент на содержательности стиха, напряжённости мысли.

Впечатлительный мальчик, пропущенный жизнью сквозь сито лишений, много переживший в детстве (повесился отец, учёба в школе-интернате), немало комплексовавший из-за того, что в девятилетнем возрасте, играя в ножички, нечаянно поранил глаз, потерял зрение. Но и с одним глазом он видел и подмечал вокруг себя много больше, чем другие с двумя…

Николай был человеком искренних исканий… Его духовное прозрение, человека языческой закваски, шло трудно и порой болезненно. Однако восхождение было верным по направлению. И жаль, что оборвалось так неожиданно…

Его волновали вечные категории существования, приложимые к конкретному человеку в философском осмыслении. Способность задуматься об этом глубоко и выразить оригинально и дерзко через поэтическое слово – делает творчество Бурашникова нашим бесценным достоянием.

Неожиданно распахнувшейся перед ним красоте умел изумляться и сам, и ценил эту способность в других. Очень тяжело воспринимал город, технический прогресс, чувствуя его непреодолимую враждебность по отношению к природной сути человека. Вся его душа была по-есенински растворена в природе «малой родины», переполнена любовью к её обитателю-труженику, к родительскому гнезду. Дорожил родовой памятью человека. В стихотворении «Сорока» – это ведь он о себе написал: «Против ветра летела сорока…»

Сегодня перечитываешь Бурашникова и думаешь, что его поэзия, по сути, не уступает Николаю Рубцову. Поэзия его достойна широкой известности, и если её нет, то потому, что был замотан в кокон провинции, что не имел раскрутки, что из провинции не было и нет выхода на всероссийского читателя. А скоро, похоже, и читателя-то уже не будет, не останется…

Виталий Богомолов

Тут вы можете посмотреть, как лучше всего разместить свч печь на маленькой кухне. Существует множество приспособлений, например, специальные кронштейны, крепящиеся к стене. Кронштейны изготавливаются из стали, что обеспечивает прочность и надёжность крепления. Кронштейны подбираются по цвету под технику и интерьер.

***

Мне, русскому, мало простора

На этом российском холме,

И поля мне мало, и моря,

И неба…

Нормален вполне:

Нормально курю сигарету,

Нормально я в дали гляжу.

И мыслью блуждаю по свету,

И всюду предел нахожу.

Тогда я глаза закрываю,

Чтоб в душу поглубже взглянуть.

А там – ни конца нет, ни краю.

И в этом вся, видимо, – суть…

На распутье

На распутье, где-то в мирозданье,

Навсегда простясь с родимым кровом,

Человек сидел на сером камне

Одиноко, словно чёрный ворон.

Человек сидел и думал смутно:

«Где моя погибель, а где слава?»

И пытливым взглядом поминутно

То глядел налево, то направо.

Наконец прикинул что-то веско,

Пожевал кусочек чёрствый хлеба

И, махнув на всё рукою дерзко,

Он пошёл направо и налево!

И пошёл, пошёл по двум дорогам

Человек, что странным был по сути.

И себя однажды ненароком

Повстречал опять на том распутье.

***

А в городе нету простора,

Где глазом бы мог отдохнуть:

Вон – дом, вон – решётка забора,

А там, там ещё что-нибудь.

Взойти на большую бы гору,

Увидеть бы даль в синеве…

Тут вечно тоска по простору,

По травушке-мураве.

В избе отца

В избе отца нет ничего такого,

Что бы мешало, было бестолково.

Есть печь, она всему тут голова,

Когда в ней жарко топятся дрова.

Надёжно, крепко сбиты табуреты.

Садились мужики, не дармоеды.

Как добрая открытая ладонь,

Стол

под святыми ликами икон.

А вот сундук и для души и сердца:

Он вам для бани выдаст полотенце.

На дне потёртый ранец под бельём.

В нём фотографии, чтоб вспомнить

о былом…

***

Залаяли собаки в темноте.

Кому не спится в этакую пору?

Вот скрипнула доска, и над забором

Мелькнула по-кошачьи чья-то тень.

За ней другая.

Быстрый шлепоток

Ребячьих ног.

Свет вспыхнул, как солома,

В избе,

Откуда выскочил в кальсонах

Мужик Иван.

В руке его сапог.

«Ну, чертенята, нет на вас креста!

Мать-перемать, как трахну их двустволки!»

И голову задрал:

«Ух, звёзд-то сколько.

Вот это да-а, вот это красота»…

На пруду

Вниз головой в пруду кусты,

Избушка под горой.

Вниз головой в пруду мостки,

И я – вниз головой.

Там синева, там облака,

Там чёрные стрижи.

Там даль, безмерно глубока,

Рисует миражи.

Там всё как есть, как быть должно

В глубинах бытия.

Там мой двойник живёт давно,

Моё второе «Я».

Как я, на пруд приходит он

И видит пред собой

И облака, и горизонт,

Избушку под горой.

Но видит всё – увы – вверх дном.

И мысль его горька,

Что никогда не сможет он

Постигнуть двойника…

На родине

Уголок моей отчизны.

Низкое крылечко.

Нащепав сухой лучины,

Разжигаю печку.

Разжигаю неторопко,

С пониманьем дела.

Озарив бока подтопка,

Пламя загудело.

Заплясало на поленьях

Жарко и с подскоком.

Перед ним я на коленях,

Словно перед Богом.

И скрипит мороз украдкой

Половицей в сенцах.

И, как в детстве, сладко-сладко

Замирает сердце!

Сорока

Против ветра летела сорока.

Ох и было у ей выкрутас!

И небесная, видно, дорога

Не без ям и ухабов у нас.

Только как бы её ни мотало,

Ни шарахало над селом,

Белобоку ничуть не пугало!

И вертела, как надо, хвостом.

Ни кола, ни трубы не задела,

Ни одно не разбила окно.

Против ветра сорока летела.

А куда? Да не всё ли равно.

Против ветра – ты только подумай.

Начихала на все у-лю-лю.

Не туда, куда ветер подует, –

Против ветра! За это люблю.

Первый гром

Первый гром, ах, первый гром!

Сотрясается весь дом!

Вышибаю дверь пинком!

И на улицу – бегом!

И рубаху с плеч – долой!

И под ливень громовой!

И кричу грозе: «Я твой!»,

И расту большой-большой!

А сосед орёт: «Убьёт!»

Ну и пусть себе орёт.

Я-то знаю, не убьёт,

Если за душу берёт!

Дорога

Когда-то была здесь дорога,

Что жить без людей не могла.

Кому-то была она долгой,

Кому-то короткой была.

То свадебной тройкой гремела,

То просто вела ходока.

То возом тележным скрипела,

И дрёма брала мужика.

То слушала плач похоронный…

А нынче заглохла травой.

Ни пеший по ней и не конный

Не странствует в думе дорожной

Ни ранней, ни поздней порой.

И в сердце не то что тревога –

Какой-то холодный покой.

Как будто не эта дорога,

А память заглохла травой.

***

Тут такая погода, такая погода –

Что прижать, право, солнышко

к сердцу охота!

И такой по берёзам стоит шлепоток!

Это треплет им листья живой ветерок.

И щебечут приветливо звонкие птахи.

И иду я по родине в белой рубахе…

***

Я иду по воде и слышу –

Звонко всплёскивают шаги.

Я иду по воде и вижу –

Голубые отходят круги.

Надо мною солнышко детства

В золотом, как подсолнух, цвету.

Ведь иду я без камня на сердце,

Потому и на дно не иду.