Сектор / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Сектор Я проснулся, прошаркал в ванную и открыл кран с холодной водой. Поплескал на заспанное лицо, завернул кран и глянул на счётчик. Крайний нолик преобразился в девятку.

Я вернулся в комнату, накинул махровый халат. Взял с журнального столика кредитку, вставил в портативный терминал на стене, ввёл пин-код, запросил остаток.

«1.047 руб.»

Н-да, не густо. Совсем не густо, если учесть то, что косарь нужно отдать за свет... Придётся снова брать кредит и гасить прошлый кредит... Деваться некуда. Финансовый хомут на шее затянется сильней.

Прошёл на кухню. На холодильнике шипел радиоприёмник. Вещал бессмертный «Маяк». Ведущий с трудом изъяснялся, коверкая русские слова, а то и вовсе переходил на родной китайский.

Похлебав концентрированного куриного супчика, я отправил тарелку в мойку и вошёл в зал. Упал в кресло, отыскал обёрнутый целлофаном пульт, включил телек.

Дядька с лицом английского бульдога выиграл тендер на покупку очередного сектора нашего города. Какой-то бедолага получил пять лет за «незаконное пересечение границы сектора “P-98”». Другого обвиняют в «вольнодумстве». Постойте-ка, это же тот неугомонный старикан в роговых очках. Мать моя женщина, ему всё неймётся! Аркадий Савчук, если не ошибаюсь. Выживший из ума камикадзе...

На другом канале ток-шоу «Зеркало». У гламурной тусовщицы родился даун...

Я выключил телевизор.

Через пару часов вернутся китайцы. Хозяева квартиры. Не думаю, что они будут в восторге, если застанут меня в зале. Я поднялся и поправил накидку на кресле. Скрыл следы преступления. Надо перебираться в свою комнату.

Когда-то это «трёшка» была моя. Досталась от покойных родителей. Но после финансового кризиса квартиру пришлось продать. Теперь я снимаю у китаёз некогда родные девять квадратных метров.

Со дня Реформы прошло уже лет десять. Все мои друзья, родные и близкие оказались рассеянными по окрестным секторам. Связи с ними нет. По какому-то недоразумению я остался в том месте, или в том квадрате, как сейчас принято говорить, где жил раньше. Но от этого мне не легче.

Сегодня воскресенье. В выходные я чувствую себя ещё паршивей, чем в будни. Стараюсь не вставать с постели раньше полудня. А просыпаясь, молю бога (или кто тот глухо-слепо-немой старикашка наверху), в общем, молю его о том, чтобы этот день поскорей закончился. Но время, как назло, тянется мучительно медленно.

Я, словно капризный ребёнок, оставшийся один в квартире, не знаю чем себя занять. Тупость дикая. И это неудивительно. Несколько лет каторжного труда, унижений, лишений, и информационно-развлекательного винегрета по ящику легко может превратить доцента МГУ в безнадёжного дегенерата.

Я лежу, смотрю в потолок. Порой мысли нехорошие в голову лезут, и я начинаю рыдать как баба, кусая подушку.

Сидишник и все мои диски давно распроданы. Книжная полка в зале завалена какой-то восточной хренотенью по дизайну. Китайцы постарались.

С моей смешной зарплатой мечтать о покупке книг тоже смешно. Хотя и купить-то сейчас уже нечего. Из любопытства заглянул на днях в книжный. Высоченные стеллажи с псевдоисторической макулатурой, дамскими романами, мемуарами поп-звёзд, глянцевыми «бестселлерами» для слабоумных угрожающе обступили меня и дьявольски захохотали.

Спрашивать продавца о Вольтере было столь же абсурдно, попроси я аборигена племени Цамай набросать мне формулу дигидроарсената аммония. Да и вообще, как верно кто-то подметил, «листалово» нынче не в моде.

А ведь я окончил филфак. Мою дипломную работу «Каламбур в поэзии Бродского» отметил сам доцент кафедры Владимир Львович Соколов.

И вот однажды солнечным июльским днём, счастливый, с дипломом подмышкой, я вышел из института. Но на этом всё и закончилось. Диплом можно было без сожаления отправить в урну с окурками.

По специальности устроиться я не смог. Для этого нужна была влиятельная протекция или связи. Ни того, ни другого у меня не было.

Первое время я ещё побегал внештатником в газете «Звезда», а потом меня и вовсе списали. Место, которое я с таким упорством выгрызал для себя, занял племянник главреда. Резвый, как сперматозоид, выпускник журфака ННГУ.

Потом я работал библиотекарем, редактировал мемуары ветерана чеченской войны, был курьером, официантом, затем Великая Реформа, распределение, и я грузчик на вьетнамском рынке.

Побольше грамотных грузчиков. Что ещё нужно этой стране...

Выйдя из зала, я отправился на кухню и заварил себе чай. Посмотрев график учёта на стене под календарём, выявил, что за прошлый месяц я не израсходовал сорок пять «прогулочных» минут.

Я едва не подпрыгнул. Отлично!

Допив чай, прошёл в свою комнату и плотно закрыл дверь.

«Так, – думал я, – сорок пять минут. Значит, успею сходить оплатить счета в банк, а после прогуляюсь».

Я знал, что в банк лучше идти после обеда. После обеда там меньше очередей. Чтоб скоротать время, решил часок-другой вздремнуть.

Завесил окно покрывалом и прилёг на разбитую кушетку. Но не успев задремать, услышал лязг ключей в дверном замке. Ни хао. Здрасьте. Вернулись хозяева. Сыма Цянь – сухощавый мужичок без возраста и его супруга Ликиу, вечно улыбающаяся пронырливая сучка с лошадиными зубами.

Они пошуршали одеждой в коридоре и вошли в зал.

Я перевернулся на бок и попытался уснуть. Но эти прощалыги за стеной стали ругаться.

– Сволота, – буркнул я и накрыл голову подушкой.

Через минуту в мою дверь постучали.

– Да, – отозвался я, отбросив подушку, – какого члена вам ещё от меня надо?!

Сыма Цянь приоткрыл дверь и шагнул в комнату. Тихо откашлялся в кулак, присел на спинку кушетки у моих ног.

– Вовсик, тут так дело...

– Ну?

– За комнасу платиси больсе.

– О, Господи, сколько?

– Десь тыси.

– Чего?! – приподнялся я на локте.

Китаец пожал плечами:

– Десь.

– Да ты вообще офигел?! У меня нет таких денег!

– Инасе высеим.

Он медленно поднялся, попятился к двери.

– Высеим, – повторил он и захлопнул дверь.

Я встал, подошёл к окну, резким жестом, точно тореадор, сорвал покрывало и распахнул форточку.

Нагнулся к тумбочке и вытянул из пачки сигарету. С верхней полки достал сувенирную зажигалку в виде миниатюрной «лимонки» (подарок моего лучшего друга). Закурил.

За окном шарахались редкие прохожие. Их лица скрывали марлевые повязки. Так положено. В нашем секторе полно туберкулёзных. Завывая сиреной, промчался милицейский УАЗик.

И вновь тишина.

Где-то вдали завизжала автосигнализация. Прошёл одинокий курьер в синей униформе и с толстой сумкой через плечо.

Я докурил, швырнул окурок и захлопнул форточку.

Внуки Цзэдуна шумели на кухне. Надрывно засвистел чайник. Кто-то неловко снял его с плиты, плеснув на раскалённую конфорку. Мелодией из Симпсонов запиликал мобильник. Послышался писклявый голосок Ликиу.

Я глянул на часы. Пора было идти в банк.

Накинув джинсовую куртку, я сунул в карман кредитку, прихватил сигареты и вышел из комнаты.

Мои китайские друзья пили кофе. Обеденный стол был завален бумагами. Прихлёбывая из чашки, Сыма Цянь перебирал векселя, квитанции и прочий канцелярский мусор.

Я прошмыгнул мимо кухни. Хлопнул входной дверью и быстро спустился по лестнице.

– Вов, таймер, – окликнул меня внизу седой вахтёр.

Он высунулся из окошка своей будки и всучил мне таймер на пластиковом ремешке:

– Поставил на сорок пять. Не опаздывай. И постарайся успеть до комендантского часа, чтобы не было как в прошлый раз...

Я рассеянно кивнул.

Укрепил таймер на запястье, нажал play. На старт, внимание, марш. Время пошло. Пулей вылетел из подъезда. Уже на улице вынул из кармана потрёпанную медицинскую повязку и напялил её на лицо.

Я перебежал дорогу и вырулил на Гагарина. Вдоль по улице тянулась длинная колонна «штрафников». Людей, получивших административное наказание. Под бдительным надзором жандармов они сметали с тротуара сухую листву и мазали белилами деревья.

– Глаза убрал! – рявкнул на меня моложавый, косящий под американского копа, жандармёнок в тёмных очках и спичкой в зубах.

От греха подальше я соскочил с тротуара, перебежал дорогу, немного прошёл и свернул за торговый центр «Дюшан». На парковке рабочий в сером комбинезоне шумно толкал перед собой гусеницу тележек.

Пройдя мимо суши-бара «Золотой Дракон», упёрся в высокую металлическую изгородь с колючей проволокой. За изгородью был слышен топот сапог и хриплый собачий лай. Я задрал голову и увидел электронное табло над воротами: «14-88».

Нетрудно было догадаться, что передо мной немецкий НС сектор.

Подтянув манжет куртки, глянул на таймер. Прошло пятнадцать минут. Торопливо зашагал дальше. Марлевая повязка то и дело сползала с носа. Приходилось придерживать её рукой.

Прошёл по подземному переходу, поднялся и двинулся вдоль какого-то заграждения. Что означали символы на табло, я не понял. Белиберда из цифр, букв и математических знаков.

А ведь ещё недавно всех этих треклятых секторов, гори они синим пламенем, не было. Вон там, вдоль парка, тянулась улица Удриса. Она делила площадь Маяковского и обрывалась проспектом Победы. На «Победе», помнится, был двухэтажный кинотеатр «Электрон». Он подло располагался неподалёку от нашего универа. И мы, студенты филфака, часто прогуливали лекции, бегая на дневные сеансы. После кино мы заходили в пивнушку напротив, брали по кружке светлого, занимали столик у окна, пили, хрустели солёными сухариками и, перебивая друг друга, обсуждали фильм.

Ну вот, я почти на месте. Сейчас только обогну нотариальную контору и окажусь у банка «Империал».

Пластиковый ремешок на запястье больно натёр кожу. Снять бы его, к чертям, и втоптать в асфальт. Да нельзя, не положено. Заметит патруль – примут в момент.

В банке я простоял в очереди двадцать три минуты. Вдобавок у менеджера завис компьютер.

Разделавшись наконец с бумажной волокитой, я вышел из банка. Натянул на морду повязку, запихал квиток в карман брюк и спустился по широкой лестнице. Подул сильный ветер. Повязка слетела с лица и повисла на ухе.

– Сука, – проскрипел я, сорвал её с уха и зашвырнул в сторону.

Поднял воротник, втянул голову в плечи и зашагал, не разбирая дороги. Я брёл почти вслепую. Часто спотыкался о бордюры и едва не провалился в открытый канализационный люк. Ветер собирал листву и лихо подбрасывал ввысь.

Вдруг я боднул кого-то головой в спину. Высокий парень в кожанке отскочил от меня как от прокажённого, замахал руками и ринулся прочь.

– Эй, куда ты, постой, – крикнул я, плюя на все запреты. Но он был уже далеко.

На запястье пискнул таймер. Всё. Финиш. Моё время вышло. Скоро вступит в свои права комендантский час. На улице станет небезопасно.

Я побрёл домой.

Впереди замаячил милицейский патруль. Взвизгнув, УАЗик тормознул около ювелирного магазина. Из машины вылезли двое постовых и направились ко мне.

– В чём, собственно, дело? – вскрикнул я непростительно интеллигентно, но тут же вспомнил о повязке.

Крепкие руки заломали меня и волоком потащили к машине. Один из постовых, тот, что был покрепче, распахнул заднюю дверцу и толкнул меня в спину. Я упал на жёсткое сиденье. Дверца захлопнулась раза с третьего. Двигатель зачавкал, машина подёргалась и тронулась. УАЗик трясло, словно мы ехали по распаханному полю.

В отделении меня провели мимо «обезьянника» с хрипящим и корчащимся на полу бомжем и завели в полупустой кабинет. Лысеющий капитан указал на стул. Я сел, настрочил объяснительную и расписался в штрафной квитанции. Полторы тысячи нужно было оплатить до двадцатого сентября. Капитан выпустил меня из кабинета. Я снова прошёл мимо «обезьянника». Бомж притих. Может, уснул, а может, сдох. Дежурный у входа надавил на кнопку. Дверь с писком отлипла от стального косяка, и я выбрался наружу.

На улице стало темно и безлюдно. Уже десять минут как стартовал комендантский час. Нужно было скорей бежать домой, а то штрафом бы я уже не отделался.

Опасливо озираясь, едва ли не по стенкам, двинулся в сторону дома. Но не успел пройти и ста метров, как в глаза мне ударил слепящий свет фар. Я прикрыл лицо ладонью. Приглушив свет, патрульная легковушка крякнула.

– Ёлы-палы, да сколько можно!!!

Я сорвался с места и юркнул в какой-то двор. Я летел по тёмным, узким проулкам мимо коробчатых пятиэтажек. Стараясь запутать следы, пару раз куда-то наугад свернул и наконец выбрался к фонтану на площади Ленина.

До дома оставалось всего ничего. Каких-то полквартала.

Немного отдышавшись, рванул через площадь. В голове звенело, сердце выпрыгивало из груди, хлюпали насквозь промокшие кроссовки.

Но у аптеки меня уже ждали. Как только они меня выследили – непонятно.

Снова свет фар и крики:

– Стоять, урод, руки в гору!

Портал Insurgent посвящён неформальной культуре в любых её проявлениях. Инсургент – значит мятежник, повстанец, так называют гражданское население, вышедшее их повиновения властям. Неформальные движения – это тоже своего рода мятежники, неподчиняющиеся общим законам творчества. На сайте вы найдёте информацию не только о неформальных коллективах, но и личностях, исповедующих неформальные взгляды. Афиши, обзоры мероприятий, клубов и баров – это также на сайте Insurgent.ru.

Я остановился. И тут, в долю секунды, мне в голову пришла безумная мысль. Я вынул из кармана сувенирную зажигалку и поднял её над головой.

– Не подходи! – сам от себя не ожидая, заорал я, – у меня граната!

Осторожно ступая, ко мне медленно приближался постовой. Он держал меня на мушке автомата.

– Без глупостей, парень, только без глупостей, – цедил он сквозь зубы.

«Что ты делаешь, – звучало в моей голове, – спрячь сейчас же свою игрушку и подчинись...»

– Назад! Назад! Назад! – вместо этого заблажил я, тряся над головой зажигалкой, – не подходи! Подорву!!!

Боковым зрением я увидел, как его напарник огибает меня, тоже держа на мушке, и заходит сзади.

Потом раздались выстрелы. Такие, словно кто-то полоснул фанерой по батарее. Несколько раз меня что-то ужалило в спину. Я повалился на сырой асфальт, выронив «гранату». Падая, успел заметить, как милиционер нырнул на плаху и закрыл руками голову.

Я криво улыбнулся, и всё почернело.

Жаль, что вы не видели моей красноречивой улыбки...