Звонок

«Господи! Зачем оттолкнула его руки? Так расстались…» – мысли-раскаянья одолевали. Стрелки на часах давно сместились за полночь. За окном прожаренным блином висела полная луна, и её красноватый отсвет медленно полз по стенам квартиры. Все звуки реальности – тиканье со стены: тик-так, тик-так… И снова вырвался вздох: «Глупо обиделась у вагона. Отчего не поверила предчувствию?»

В голове мелькали обрывки картин-воспоминаний. Надо же, не успел затянуться один шрам в душе, как появился новый. Законного супруга Валеры не стало пять лет назад. Убил его какой-то подонок, не захотел платить таксисту за поездку. Не нашли, не наказали. Ходит-бродит окаянный убийца по белу свету, может, на улице где-нибудь встречался ей. Она помнила до мельчайших подробностей жизнь с погибшим мужем, но спасительное время подлатало рубец на сердце, и тот век в памяти старалась не ворошить. Тяжело всё. Надумаешься перед сном, потом едва засыпаешь. Отчего в эту лунную декабрьскую ночь нахлынули воспоминания? Не о Валере. О другом человеке, чужом, но ставшим близким, почти родным.

После похорон мужа горевала долго. Появились первые седые волоски, у глаз легли морщинки. В одиночестве оказалось жить не скучно, а по-настоящему трудно. Плеча мужского недоставало, ласки хотелось, смеха в квартире вечерами ждала, а все звуки в жилище – тиканье часов. Годами одно тиканье. Уже и не надеялась услышать здесь мужской голос. Впрочем, нет, надеялась. Наверно, и сомневалась, и во что-то доброе верила одновременно. Мучилась от одиночества почти пять лет, пока не встретила по лету мужчину в старомодной фуражке, измазанной мелом. Как будто ждал кого-то он возле магазина. Может, её? Зачем-то бросила тогда вслух, проходя мимо: «Фуражку от мела почистите». Незнакомец приветливо кивнул, снял головной убор, осторожно провёл по тёмно-коричневой поверхности загорелой рукой. Улыбнулся. «Это соль. Пот высох. Бесполезно вытирать», – бросил он приятным басистым голосом. В очереди на кассу в магазине оказались рядом. Случайно? У незнакомца при расчёте не хватило десяти копеек. Нина предложила взять монетку из своих денег. Не отказался. Вышли из магазина вместе, переглянулись. Замешкавшись, двинулись в одну сторону. Разговор на ходу не получался. О чём говорить посторонним людям? Добрели до её дома, разглядывая июльские клумбы. Остановились у подъезда и продолжили молчать, пока он не спросил: «Чаем не угостите?» Она кивнула: «Пойдёмте». Удивилась сама себе: не безголовая ли… не знает мужика, пригласила в дом. Вдруг бандит?

В квартире показала рукой в сторону кухни:

– Проходите.

Он снял обувь, с какой-то странной нежностью погладил снятую фуражку, прежде чем положить её на полку. Взглядом окинул коридор.

– Простите…

– Руки помыть? Левая дверь, – Нина щёлкнула выключателем у зеркала и прошла на кухню, давая гостю возможность оглядеться и привести себя в порядок.

Начала разбирать сумку, положила на стол кусок сыра, хлеб, пачку печенья «Юбилейное». Зажгла газ под чайником. Ответила между делом на звонок подруги: «Нет, нагулялась по магазинам. Иди, дорогая, сегодня в сквер без меня». Сердце стучало в груди всё сильнее. Не приведи господи этот предательский стук гостю услышать. Так захотелось разбавить одиночество беседой не с самой собой, не взглядами в зеркало, не собственными недомолвками в мыслях, произнесённых вслух. Устала обитать в квартире одна, устала-а-а… Кто он, этот, в фуражке с разводами? Случайный приблуда на вечер, или небеса устроили долгое свидание? Беспокойно в душе, но так и должно быть при первой встрече. Да уймись же ты, сердечко!

Незнакомец присел у полуоткрытого окна.

– Соль откуда на голове? Что, мешки на складе таскаете? – поинтересовалась Нина, нажав на мобильном телефоне красную кнопку «отбой». Опять звонила подруга.

Мужчина белозубо улыбнулся:

– Не на голове, а в голове. Просолел, наверно, пока по горам лазил. Геолог. А вы думаете, в наше время образцы пород сами в лабораторные пробирки попадают? Кое-что в мире изменилось, а люди всё также рыскают в непролазных далях, ищут то одно, то другое.

Его пальцы выстукивали по краю стола какие-то марши. Похоже, волновался.

– Находят? – Нина заваривала чай и украдкой рассматривала мужчину.

Как не рассматривать? В кои-то веки в доме оказался представитель сильной половины человечества. Не одно, так другое. Только беспокойство поутихло в сердце, как в душе начали вспыхивать неясные пока желания, похожие на звёздные следы в небе. «Остепенись, не двадцать лет», – одёргивала она себя. Погасить загадочные вспышки не получалось.

– Вы же нашли соль на моей фуражке, – опять улыбнулся мужчина, отстучав что-то похожее на «Тореадор, смелее в бой». – Мне доводилось интересные минералы откапывать. Только, чтобы нужный камень найти, приходится годами на карачках по уступам ползать. Обувь и штаны с разодранными коленками десять раз поменял, а к фуражке привык. Счастливая она.

В глаза бросились его короткие чёрные волосы с вкрапинами седины. Видимо, не каждый день брился – щетина густо опоясала скулы. Ему небритость шла. Чёрные ровные брови остались нетронутыми белыми отметинами. Красивые брови. Лицо с ровным загаром смотрелось моложаво. Показалось или нет: карие глаза незнакомца почему-то всё время смеялись, раскидывая по коже лучики-морщинки. «Сколько же ему лет?»

– Вас, мистер геолог, матушка как назвала? – вспомнила Нина о начальном этапе знакомства.

– Миколашка.

– Николаем? – удивлённо переспросила Нина.

– Удобно, зовите Николаем. Матушка с отцом Миколашкой звали, – рассмеялся мужчина. – Садитесь, Нина. Не удивляйтесь, квитанция в коридоре на тумбочке на ваше имя лежит из горгаза. Сфотографировал глазами: «Луговая Н.Л.», – показалось, что «Н» – «Нина». Хватит нам чая. Садитесь. И печенье всё не съесть. Хотя… «Юбилейное», моё любимое. Да, Миколашкой меня родители звали. Странно. Никто так больше не называл. В народе тридцать пять лет Николаем Иванычем кличут, а иногда так хочется, чтобы пошутил кто-то, крикнул: «Миколашка!» Ей-богу, расцеловал бы. Оказывается, одно слово может осчастливить. Жена так никогда не звала, а потом и вовсе ушла, пока по тайге шастал. Простить не могу. Вас тоже бросил?

– Нет. Подонок один мужу в сердце нож вонзил, чтобы сэкономить на поездке в такси.

Глаза гостя перестали смеяться. Или опять показалось?

Нина прислушивалась к себе: верить чужаку? Может, зря так сразу в квартиру пустила? Кто он? Что сделала бы бабушка? Господи, да она бы и близко на порог чужого не приняла… Предположим, Николай действительно геолог. Что дальше?

Рассматривала гостя уже без стеснения. Тот, в свою очередь, нет-нет, тоже посматривал на неё. А что оставалось делать? Сидели друг напротив друга два взрослых человека. Похоже, два одиноких человека с израненными судьбами. Общались нескладно, не зная ни чужого прошлого, ни настоящего, ни будущего. Кто знает, куда знакомство вывезет, но уже удача: не в одиночестве пришлось вечерний чай тянуть напротив телевизора. Событие, можно сказать, в личной жизни каждого приключилось, почти праздник. Интересно, понравилась ли она Николаю? Наверно, понравилась. Вон, улыбается всё время. Угадала с парикмахерской. Накануне сделала укладку, подкрасила волосы, и седые пряди превратились в светло-русые. Серые глаза у неё грустные? А чему радоваться? Работа, дом, дом, работа, и годами тянутся одни и те же одинокие вечера. Ей всего-то тридцать четыре, а кажется – восемьдесят. Вечеринки «для тех, кому за…» Нина принципиально обходила стороной. В сердцах иногда шла на кухню, доставала из стола бутылку водки, оставшуюся со времён мужа, но, покрутив в руках, убирала обратно. Пусть стоит. Для чего держала? Господи, да кто бы эту бутылку выпил. И выбросить жалко – связь какая-то с теми временами, с мужем. Может…

– Водку будете? – неуверенно спросила Нина.

– Буду. Хотя не люблю горькую. А сейчас почему-то захотелось, – пробасил Николай.

– А если я вас Миколашей назову, не обидитесь? – хозяйка виновато посмотрела на гостя.

Тот улыбнулся в ответ:

– Назовите, Нина, а там… посмотрим, как в сердце отзовётся.

– Во что налить, Миколаша? – Нина рассматривала буфет, где стояли стопочки разных размеров и разной отделки. От родителей осталась часть с позолоченными ободками. От мужа – с вензельками по бокам.

– Может быть, в стопочку с вензельком?

– От мужа осталась? – тихо спросил Николай.

– Да.

– И вы из этих, с вензелями, больше не пили? – произнёс Николай. – Наверно, даже трогать их боитесь. И бутылка, поди, ещё с его времён?

Нина кивнула. Насмешило прозвучавшее «поди», забытое в городе:

– Поди, с его. Будете?

– Да. Ставьте стопку с вензелем. Сам налью.

Гость выпил, почесал щетину:

– Вода.

Водка оказалась без градуса. Видимо, выдохлась за годы.

Переглянулись и заулыбались оба. Странно, водка выдохлась, выпил гость, называется. Чудесный вечер! Небо в тучах? Какие мелочи!

За окном забарабанил по подоконнику июльский ливень.

Просидели до сумерек.

На следующий день он повёл её в музей самоваров. Нина поразилась пузатым блестящим бочонкам и стройным, отливающим то золотом, то серебром ведёрным ёмкостям. Они бродили после музея по улицам города и говорили о странностях человеческой жизни, рассказывали о друзьях, вспоминали забавные случаи из жизни. Нина впервые за последние годы почувствовала насыщенный аромат жизни. Николай притягивал своей искренностью, заразительной улыбкой. «Какой ты домашний, Миколашка, – радовалась про себя его спутница. – Тебя, как деревенский хлеб, хочется гладить и прижимать к груди». Солнце палило, но Николай лишь сдвинул фуражку набекрень и стал похож на ухаря из какого-то фильма. Смех то и дело сопровождал их разговор, и некоторые прохожие завистливо косились, некоторые – улыбались. «Давно так легко не было на сердце!» – Нине не хотелось отпускать руку Николая, она прижималась к его плечу, страдая, что стесняется своих потаённых желаний. Оказывается, сколько неистраченных чувств скопилось в её сердце. Свыклась уже, что счастье не для неё, а вот бродили целый день по городу, и совсем забылась пустая квартира, кухня, телевизор. На звонки подруг отвечала уклончиво: «Занята». Николай тоже пару раз нажал на кнопку сотового, так и не ответив на вызов.

– Подождут, – объяснил он. – Начальству и в выходные не терпится узнать, с какой партией поеду в предстоящую экспедицию. Отпуск заканчивается.

– Куда, Миколаша? – поинтересовалась Нина.

– На Полярный Урал.

– Это почти на перевал Дятлова? – глаза женщины от восторга распахнулись.

Он рассмеялся:

– Дальше. За перевал. Тебя история со студентами тоже зацепила?

Нина всплеснула руками:

– А кто останется равнодушным? Девять человек по морозу босиком побежали. От кого?

Николай пожал плечами. Больше к этой теме не возвращались. Прогулка получилась до самой темноты. Пили чай с пирожными за уличным столиком летнего кафе, любовались закатными красками на реке. В душе Нина нарадоваться не могла: до отъезда в тартарары у Николая оставалось полторы недели. Одиночество случится потом. Потом! И не надо о грустном! Она будет ждать его, встретит и… Дальше не загадывала. Сердце её оттаяло и ничем не тревожило. Лишь слегка затрепетало, когда услышало невесть откуда зазвучавшие слова любимой по молодости песни: «Сердце, как хорошо, что ты такое…»

Расставаясь у подъезда, Николай позвонил на телефон Нины по названному ею номеру. Записал: «Нина». Вслух произнёс:

– Вот мы и установили с тобой самую устойчивую по нынешним меркам связь – телефонную.

– Смешно, а почему самую устойчивую? – улыбнулась Нина. – Не может какое-то там электромагнитное излучение заменить человеческих отношений. И никогда не сможет.

Да знать бы…

Полторы недели пролетели как один миг. Несколько раз за те десять дней Николай оставался у Нины на ночёвку. Она тоже побывала в гостях, с любопытством осмотрела его пристанище – хрущёвку на окраине города. Не квартира – геологический музей.

Время прощания словно разорвало счастливый жизненный круг. При расставании у вагона в груди кольнуло. Вспомнила, как смеялась в юности над бабушкиными рассказами. Та призналась как-то в разговоре, что мужа своего по военным дорогам «за руку водила». «Не смейся, Нина, водила! – твёрдо произнесла тогда бабушка. – Через отданную при отправке на фронт намоленную иголку с вдетой белой ниткой я за ним присматривала. Сердца наши слушала, советы давала». Нина не сдержала улыбки: как можно человека слушать, если его нет рядом? Но мужа-то бабушка уберегла. И вот у вагона Нина сама что-то необычное ощутила. А если и ей предчувствие вещает? Как быть?

Сказала первое, что пришло в голову:

– Миколаша, не езди! Откажись. В твоё Приполярье холода вот-вот нагрянут. Надо тебе нос морозить? Поедешь в другой раз. Останься, Николай. Нет, не мотай головой! Послушай…

Он поморщился, сдвинул на затылок фуражку с белыми разводами на козырьке, перебил:

– Что нашло на тебя? Нельзя мне никак отказаться, старшим партии еду. Да и экспедиция до глубокого снега закончится. Наоборот, время для нас с тобой удобное: сейчас подзаработаю, зиму припеваючи пересидим. Не забыла, мой мобильный у тебя остался? Подзаряжай его раз в неделю, на звонки не отвечай. Как соберусь обратно, позвоню лично тебе из какой-нибудь северной деревушки. Обещаю.

Он захотел обнять её, но Нина в порыве отчаяния оттолкнула его руки, отвернулась и, не оглядываясь, пошла от вагона. Надеялась, вдруг бросится догонять?

– Нина! Нина!..

Она так и не обернулась. Почему? Отчего в минуту прощания так разобиделась на весь мир? Или предчувствие её так испугало? Когда остановила шаг, поезд уже набирал ход. Отошла не очень далеко, но так и не оглянулась. Боялась, он увидит её мокрые глаза.

Снова потянулось серое, холодное одиночество. Старая пластинка: работа, дом, вздохи в ночной тиши и несладкое пробуждение… Его телефон лежал на кухонном столе. Никто ему не звонил. Нина вечерами брала свой сотовый и прижимала его к сотовому телефону Николая. Так она мысленно оказывалась рядом с ним.

Первый звонок на трубку Николая показался громом среди ясного неба. Нина посмотрела: входящий номер на экране не отпечатался, только две чёрточки. Запомнить бы, что звонили двадцать третьего августа в 18.44.

Звонок отчего-то принёс глухую тревогу. Нина с трудом уснула под самое утро.

Через две недели к ней пришли двое.

– Здравствуйте. Николая Ивановича Скрябина знаете? – спросил один из них.

Нина кивнула и прижалась к дверному косяку.

Мужчины переглянулись. Тот, что спросил о Николае, вздохнул:

– Нелепо так. Сорвался он в ущелье. Самый опытный среди нас, а сорвался. Двадцать третьего августа случилось. В лагерь по вечеру возвращался, а выпал свежий снег… Николай Иваныч на краю оказался, оступился, вот и... Ваш адрес в записной книжке у него отмечен на первой странице крупными буквами. Телефон я вам написал, куда позвонить, если соберётесь могилку попроведать. Возьмите. Ну, мы пойдём.

Она стояла в дверном проёме, не понимая смысла давно известных слов: «ущелье», «на краю». Что значит «сорвался двадцать третьего августа»? У неё с этим числом что-то связано? Нет, ничего памятного, кажется, двадцать третьего не произошло. Пальцы не хотели отпустить дверной проём. Ноги ослабели. Мозг отказался от всяких мыслей о дне текущем. Из зыбкого пространства пробивалось: тик-так, тик-так… Скоро ли вернётся Миколаша, отчего так задержался на своём севере? И-и…

От сентябрьского визита геологов, принёсших скорбную весть, Нина повела новый отсчёт времени. Она продолжала ходить на работу, возвращалась в квартиру под вечер, готовила ужин. Потом сидела, перебирая в мыслях недавние события, и ждала. Раз в неделю заряжала сотовый телефон Николая. Его трубка вечерами всё так же лежала на столе. Нина смотрела на аппараты «самой устойчивой» связи и мучилась одними и теми же вопросами: за что ей такое наказание? Чем сильнее оказалась бабушка, которая смогла сберечь своего мужа-фронтовика? Верой? Но сегодня почти все подруги у Нины неверующие. И ничего, все при мужиках. Счастливы. Или только на людях счастливы?

Иногда уговаривала себя убрать телефон Николая в стол, пусть разрядится там. И всё. Жить дальше. Никого не ждать и ни на что не надеяться. Но она каждую неделю подключала «зарядку» к чужому телефону и проводила пальцем по экрану: «Молчишь?»

На сороковой день со дня гибели Николая, возвращаясь с работы, Нина зашла в магазин. Выбрала пирог с творогом, остановилась у знакомой полки и взяла пачку «Юбилейного» печенья, того самого, что ели они в день знакомства. Октябрьский пушистый снег падал на мокрый чёрный асфальт. Квартира встретила тиканьем часов. «Хоть кошку заводи, чтобы встречал кто-то у порога», – мелькнула бесполезная мысль. Нет, кошку она не заведёт, некогда ухаживать.

К половине седьмого ужин был готов. Села за накрытый стол. Вспомнила, как барабанил в тот вечер их знакомства дождь, как освободилась она в кои-то веки от древней бутылки. Задумалась, провела ладошкой по дисплею чужого телефона. Николая похоронили там, на далёком севере. Съездить бы на деревенское кладбище, цветы положить. Может, и удастся.

Чай остывал, пирог остался нетронутым. Рука потянулась к тарелке с печеньем, но зависла в воздухе. Взгляд метнулся – не поверила своим глазам: дисплей на трубке Николая беззвучно мигал жёлтыми бликами. На светящемся экране явственно проступало время: «18.44». Да случайность ли – 18.44, как в тот августовский вечер? Через мгновение раздался сигнал из её трубки. Обозначились цифры номера мобильного телефона, с которого звонили. Аппарат этот лежал перед ней на столе, пульсируя жёлтым экраном. Сердце вздрогнуло в груди от режущей боли. Нет, невозможно. Но дисплеи светились, и продолжал одиноко пиликать «вызов» на её телефоне. Ей обещали и… вот, звонком прощались. Несвязно сорвалось с губ: «Не удержала тебя от поездки, да и не смогла бы. Прости, Миколаша, прости». Хотела что-то добавить. Пока подбирала слова, её телефон замолчал. Разом погас и экран на трубке Николая.

О том вечере она никому не рассказала. Вздыхала: поведай кто-нибудь ей о звонке «оттуда», посоветовала бы сходить к врачу.

Комната погрузилась в темноту. Лунный блин спрятался за облаками.