Подборка летней прозы 2015 года / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Мир в соответствии с низостью

Удивительно, как инертно, неповоротливо человеческое сознание. Раньше я думал, что только России и её мужику «втемяшится в башку какая блажь, колом её оттудова не выбьешь, как ни бейся», как заметил Николай Некрасов более века назад. Ан нет! Галилей, Джордано Бруно, Коперник – сколько эти великие умы страдали за инакомыслие, которое сейчас – строгое и неопровержимое научное знание.

Люди полетели в космос, в том числе, и на этих основополагающих знаниях, а не только на ракетах. А тогда, в удалившихся от нас ныне веках, тысячи птолемейцев отстаивали свою геоцентрическую систему взгляда на мир. Большинству, как мне кажется, было вообще не до этого: дети не кормлены или там бабы нет. Или вот денег.

Но слава тем неравнодушным искателям сути, признанным своими эпохами безумцами, которые отвергли, сокрушили некоторые нормы. Нормы, созданные часто недалёкими людьми для того, чтоб оправдать свою недалёкость, никчёмность, «слабодушие, рассудка нищету», по Грибоедову. Чтоб привести весь мир в соответствие с собой, своей никчёмностью.

Любому государству и обществу удобны нормы, оправдывающие их, дающие им право на поступок, поступок часто безнравственный. Когда-то есть людей было нормой. Теперь каннибал для нас – псих, больной человек, преступник. Но сколько же пришлось съесть человечеству замечательных людей, пока оно осознало свою преступность, догадалось и поняло. Ни одной жизни не хватит, ни одной судьбы, ни одного человека.

Как же нам повезло жить в такое время, когда людей уже не едят. Хотя до сих пор убивают. Человечество не безнадёжно. Что тут скажешь?..

Как я поддерживал мафию

В Москве я бываю редко: не к кому прибывать и не к кому прибиваться мне в этом суетливом столичном городе. Но вот совсем недавно, в начале июня идущего теперь по Руси года, я вспомнил, что и в Первопрестольной живал Бог, значит, есть, кого навещать.

Узнав на сайте местного шарьинского благочиния о регулярных паломнических поездках от Никольского храма, я отправился в одну из них. Кроме посещения Покровского монастыря в Москве, предполагалось заехать в Сергиев Посад в Лавру. Место это настолько великолепное, что стоит отдельного рассказа. Или рассказов. Удручали лишь слишком шумные для святого места туристы. Особенно из Азии, для которых Бог, «как фокусник, клоун», по Борису Гребенщикову.

Проходя мимо попрошаек, я оставил в их ладонях немного мелочи. Попутчики тут же сказали, что это мафия. Я и сам об этом ведаю, да пред Сергием неудобно. Хотел поддержать Бога, а вышло, мафию поддержал. М-да... Ну, да надеюсь, что мороженое съел этот отъевшийся на подаяниях несчастный, а не его ответственный начальник...

«Мы должны быть внимательней в выборе слов», – пел Вячеслав Бутусов. Видимо, в выборе адресатов помощи тоже.

Протопоп Аввакум и десерт в Павловске

Когда церемония награждения победителей поэтического конкурса имени великого князя Константина Романова (поэта КР) в Павловске подошла к концу, её участники отправились верной дорогой, не одобренной, правда, Ильичём, из дворца прямо в ресторан. У входа сопровождавший нас мужчина предупредил, что в заведении в это же время проходит выпускной учеников начальной школы. «А... Солидные люди!» – улыбнулся я. «Солидные родители», - парировал он.

В зале ресторанчика было шумно: дитяти отплясывали под любимые до изнеможения народом нашим хиты «Дискотеки Аварии» и подобных эстрадных клоунов. «Арам-цам-цам» никак не вязалась с великой Поэзией. Я иронизировал. Кажется, шутки понимали не все. Наконец одна из организаторов, сидевшая с нами, на мою ироническую реплику о том, что поэзия у этих ребят не получится, сказала: «Всё у них получится! Главное, желанье есть!» По её пустым глазам я понял, что спорить бессмысленно. Абонент недоступен. Для Поэзии.
Подали десерт. Я поймал паузу и спокойно произнёс: «А вот протопоп Аввакум ни разу в жизни не пробовал такого десерта». Выждал немного и добавил в тишине: «И был при этом замечательным человеком». Кто-то робко подтвердил: «Да...» Другие то ли не одобрили, то ли не посмели. Портить вечер.

А я был рад, что напомнил, как можно без желания, желания десертов и вкусной сытой жизни, быть подлинным и настоящим человеком. Выпускной вскоре закончился. Но ребята с желаньями и репертуаром дискотек, увы, не переведутся. Надо просто беречь Поэзию. В том числе, от них.

Война, похороненная у Петергофа

Пригороды Петербурга летом особенно хороши и гостеприимны. Поток туристов и прочих будничных пассажиров полноводен. Да, именно полноводен, так как в досужих разговорах невольных попутчиков и соседей по маршрутке действительно много воды. Да и прочей мути. Всё же не слышать слишком громких речей возле себя не получается, и ты узнаёшь о людях и жизни многое.

Поддатая компания тружеников заняла заднюю площадку автобуса. Разговор был жарок, спешен, тороплив и отчасти бессмыслен. Вдруг где-то возле Петергофа один из них поведал миру, что здесь находится немецкое кладбище: отступавшие фашистские части хоронили тут своих убитых. У меня было странное чувство: прикосновение истории, войны, беды давней, но неизбывной. Было не по себе оттого, что родная и славная земля осквернена трупами фашистских выродков. Но не выкапывать же их?

Да и, быть может, те, кто закапывал эти тела, закопал вместе с ними и часть той войны? Часть войны и зверства в себе. Хочется верить, что здесь, возле Петергофа, немцы навсегда похоронили войну. Рядом с трупами своих солдат.

Мужики в путах культуры

Устали мужики от праздника жизни. Это ведь только у Хемингуэя праздник всегда с тобой. Наши люди – дело другое. Праздности и безделью мы давно всем народом трудовым твёрдо сказали «нет»! А со словом пролетарским у нас десятилетиями спорить не принято.
Да и как не впасть в уныние и не ослабеть духовно после двухчасового концерта, в ходе которого выступали артисты самодеятельности, театрального кружка, хора ветеранов и детской вокальной студии. Силён русский человек да крепок духом, все знают, но и он не всесилен. На завершавшем концерт выступлении певца с арией из оперы герои труда, забыв о своём героическом прошлом, начали вздыхать и постанывать.

А после в столовой их заставили мыть руки, пользоваться столовыми приборами, не вытирать губ скатертью и не сморкаться в неё. В общем, загнали ребят в угол приличьями! Век воли не видать!

Еле досидели они до завершения трапезы и бегом к автобусу: домой! Прочь! Прочь от пут этой культуры! И долго оглядывались мужики, не гонится ли за автобусом злая мучительница их, пытавшаяся смирить в них мужланство и дикость. Нет-нет, не сдавайся, мужики! Никогда!

Песни, берегущие Россию

Песни – наши попутчики, с которыми мы идём по жизни и по судьбе. С некоторыми, как и с людьми, идём вместе, с другими – просто рядом. Часто детские друзья не уходят с нами во взрослые годы. Так и песни сменяют друг друга, и лишь немногие остаются с нами надолго и даже навсегда.

Кому-то песня «строить и жить» помогала. Есть музыка для пляса буйного и для ног. Но мне интересна музыка, которую хочется выслушать, к которой хочется прислушаться.

Исповедальность была у настоящей песни в характере. Но в некоторых песнях исповедуется время, эпоха. Тем интересней сейчас слышать ожившие исповеди былой старой России. Она всегда была разной. Да. Но из множества варьетешных песен начала двадцатого века остались с нами немногие. Пожалуй, только Вертинский поётся до сих пор.

Очень здорово перепел его песни Борис Гребенщиков. Но я последнее время слушаю песни нашего Пьеро (Вертинского) в исполнении замечательного мастера пения Олега Погудина. И там, в этих песнях, звучит прежнее, былое, давешнее. А Олег – он хранитель этих песен. Песен, берегущих Россию.

Переслащённые песни и ноябрь у вокзала

Я не знаю, как разлюбил «Битлз». Да и охладел я не ко всему, ими сочинённому и записанному в «золотой век» рок-музыки, а только к части великого наследия. И всё же. Я давно перестал обращаться к их пластинкам ежедневно. Вообще, прослушивание битловских песен стало для меня событием редким да исключительным: слишком светлой, небесной, хорошей казалась мне эта музыка для наших серых мрачноватых будней. Всё же уважение к ливерпульской четвёрке и некоторый пиетет у меня сохранялся.

В декабре прошлого года в «Буквоеде» на Восстания в Петербурге ВИА «Невские зори» устроил небольшой (часовой) концерт, в котором исполнял, в основном, ранний репертуар группы «Битлз». Играли великолепно. «Снимали» один в один. А я сидел, оглушённый всей жизнью, случившейся после знакомства с песнями группы и продолжающейся в холодном ноябре у московского вокзала за окном, и с трудом дослушивал эти сладкие, переслащённые песни, никак не вязавшиеся с горечью мира.

И было мерзкое ощущение, что ты жрал эти приторные песни, когда страдали и мучились небезразличные тебе люди. Когда вообще в мире мучились и боролись люди. От елейных голосов подташнивало, и я был готов проклясть от отчаянья и великих битлов, и песни их. Песни, сладость и беззаботность которых хотелось теперь оставить другим. Пусть откушают...

Немного о подвиге куриц, или Напрасные ребята

Есть в великом русском языке прекрасное такое слово «табу». Но, видимо, существует оно не для всех. Или разнится его понимание дорогими согражданами. Наверно, это и здорово, что каждый волен сам определять запретные темы для разговоров, но иногда это самодержавие в коммуникации мешает общенью, отвращая от человека если не навсегда, то надолго. Тут важны такт и внутренняя культура человека, но такие диковинные звери в нашем бренном мире встречаются нечасто.

Заметил, что одной из любимых тем подобного неприятного толка была (если верить литературе) и остаётся (если верить себе) тема первых сексуальных опытов и полового созревания. И я не хочу морализаторства о падении нравов: их, нравы эти, уронили ещё Адам с Евой, если верить Библии. Но вот некоторая брезгливость никак не отпускает меня, когда я слышу подобные досужие рассуждения.

Почему? Да просто я вижу, как сидят две довольные собой праздные курицы и деловито делятся воспоминаниями о своих подвигах: первой брачной ночи и рождении ребёнка – с ощущением величия своих славных дел и помыслов, и не замечая, что при этом остаются всего лишь безмозглыми курицами, покрытыми таким же достойным избранниц своих пустоголовым петухом. Какие-то напрасные ребята, не правда ли?

Силы, которых иногда не хватает Богу

Убегая от завершённых дел, мы с одной замечательной знакомой спустились в петербургское метро и встали в вагоне у дверей. Эти самые доблестные рабочие двери тут же поступили, как положено: сдвинулись и зажали сумку одной нерасторопной девушки. И она, и моя знакомая пытались открыть двери – те не поддавались. Никак. Я бросил мешавший мне рюкзак и с убеждённостью в правильности поступка раздвинул двери рывком. Сумка была вызволена. Парень, стоявший рядом, подал мне рюкзак. А девушка, как и полагается, ехидно произнесла: «Спасибо. Вы прямо силач». Ну, ничего другого я и не ждал, и потому с удовольствием не оправдал её надежд на потеху над наивным «геройством», которое, видимо, было ею во мне заподозрено. По-стариковски, я ответил ей торопко, сразу: «Нет, я слабый человек, но положение обязывает». И продолжил умный разговор со знакомой.
Вот так жизнь обязала меня стать силачом. На время. Она, жизнь, вообще такая штука. Обязывает быть сильным. Да, может, оно и неплохо. Главное, вовремя понять, в чём подлинная сила. И на что стоит тратить свои невеликие человеческие силы, которых, видимо, иногда очень не хватает Богу и рукам Божьим. Хотя бы в таких мелочах.

Картошка с матом, или Трудовому народу посвящаю

Да, слава техническому прогрессу! Великая слава! Не представляю ибо, чем бы занимал свой досуг, оказавшись временно, как сейчас, в деревне. А так развлекает меня телефон. Не даёт скучать: то видеозаписи выступлений любимых артистов покажет, то музыку даст скачать да выслушать, а то и словом обратиться ко знакомым, дорогим мне, позволит. И вот хорошо с ним, интересно.

Но на соседнем участке соседи копаются в земле родной. И смотришь: люди вроде. А снимешь наушники, пройдёшь поблизости, прислушаешься, и начнёшь сомневаться: люди ли? Нет, вся деревня, положим, знает, что соседки – ещё те суки, изменяющие мужьям с гастарбайтерами-узбеками. Но зачем же это ежеминутно констатировать в обращении к сим недостойным дамам?

«Видимо, это что-то в крови», как пел светлейший БГ совсем по другому поводу. И картошка с матом – это лишь одно из предлагаемых действительностью блюд. Трудовой народ привык вершить свой великий подвиг под матерщину. Да и всю жизнь тоже под неё, им любимую. Увы. Этих приправ у нас не жалеют. Не скрою, и сам порой подправляю действительность бранью. Да только, нужно и меру знать, верно? И не оправдывать этого незнанья великим трудовым подвигом и добрыми традициями рабочего человека.

Компания «СтройДизайн» проведёт качественный и недорогой ремонт квартир. Стоимость ремонта не будет завышенной, а выполнение заказа обеспечено в срок. Специалисты компании смогут выполнить любые пожелания клиента, любые работы любой сложности. Все задумки будут воплощены в жизнь.

Пальто, согревавшее музыку

Музей-квартира Николая Андреевича Римского-Корсакова в Петербурге находится на Загородном проспекте в тесном, плотно занятом постройками дворике. На первом этаже оставлены устроителями билетные кассы и гардероб, а сама мемориальная квартира заняла третий этаж в том же подъезде. Кроме нескольких комнат с воссозданным прошлым, с обстановкой квартиры великого композитора, нашлось место и для камерного, скромного, но изящного, концертного зала.

Столовая, кабинет, гостиная – везде есть то, чего приятно коснуться внимательным любопытствующим взглядом. Документы, фотографии, эскизы декораций к операм, спектаклям, мебель, рояль. По словам смотрительницы, все вещи подлинные, настоящие, бывавшие и бывшие в доме творца великой музыки при его жизни. Странно, но из всего этого музейного великолепия меня больше всего тронули, удивили два не самых значительных экспоната: тёмные очки и пальто в передней.

Очки были сделаны в бабушкином стиле, почти такие, как любил носить значительно позже Джон Леннон, только не прозрачными были их стёкла, а синего (не чёрного) цвета. Пальто же было каким-то удивительно домашним, не парадным, не торжественным, тёплым. Обставлена квартира вообще с большим вкусом, с некоторой роскошью, а вот это пальто было совершенно своим, свойским и напомнило дедушку.

Я задержался возле него, чтобы представить в нём музыку на заснеженной петербургской улице начала прошлого века. Века, до главных трагедий которого Николаю Андреевичу посчастливилось, удалось не дожить...

Мёртвые, оставшиеся среди нас

Немногие из мёртвых остались среди нас. Ещё меньше тех, кто остался с нами, с нашими чаяниями и тревогами, кто не оставляет, не покидает нас. Каждый сам выбирает, с кем из мертвецов жить, кого пустить в свою жизнь.

Большинство людей оставляют в ней только своих опочивших родственников, их лица, взгляды, улыбки, поступки. Что-то, свершавшееся когда-то с ними вместе. Но так получается, что не с каждым умершим теперь есть, о чём говорить. Как иногда не бывало и при жизни. И тогда ближе нам оказываются этакие общеупотребительные покойники: люди искусства, культуры, мудрецы прошлого.

Прошлые люди, но люди великие и непременно интересные. И когда среди живых тебе скучно, можно послушать, что скажет в книге по этому поводу Достоевский. Или как раздумчив в фортепианном концерте Рахманинов. Как переживал эту проблему в своих фильмах Тарковский.

Окружи себя культурой прошлого и настоящего, и близких по духу людей станет больше. Надо просто помнить, что «каждый в мире странник: пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом». Но некоторые оставляют дома, чтобы однажды вернуться в них. Вернуться к тем, кто не захочет просить совета у недостойных живых, оставшись без достойных рядом...

Про радио, которое обмануло

День города в Петергофе весь был залит дождём и закапан моросью. Микроавтобус, на котором поэтов, среди которых довелось быть и мне, везли к месту празднования на привокзальной площади, стоял в ожидании подходящих авторов стихов у Александро-Невской лавры в Петербурге.

К намоленному месту шли частые паломники и прятались от дождя в воротах. Дверь автобуса была приоткрыта, и вскоре из неё донёсся до меня хриплый прожитый голос человека, которого я до поры не видел: сидел в конце салона. Голос просил денег с нараставшей настойчивостью, встречавшей вежливый, но твёрдый отказ тех немногих, кто уже сидел в автобусе. Не добившись испрошенного, человек, очень напоминавший Петра Мамонова в соответствующих ролях, поковылял к воротам. Безнадёжно так, отрешённо.

Из радиоприёмника вслед ему бодро понёсся слоган одной известной пошленькой радиостанции: «Всё будет хорошо!» Но что-то подсказывало мне, что у него всё хорошо точно не будет. Скорей всего, никогда. И радио, ублажившее сладким голосом холеных хозяев жизни, его, этого нищего, точно обманывает. Жестоко и цинично. И есть подозрение, что не только его...

Время бегства от смыслов

Эх, помню, было время такое искреннее да чувствительное, лет этак в пять моих, когда я мог расстроиться от смерти доброго зверя в кино настолько, что, в прямом смысле, оплакивал его. И дело не в силе искусства: более серьёзные трагедии в искусстве теперь не трогают меня. Я лишь даю им оценку: этическую, моральную. А тот детский фильм не был, как я сейчас прекрасно понимаю, шедевром.

Дело в восприимчивости, в открытости искусству, в готовности выслушать его. Взрослый человек не подвержен слову, не подвержен литературе. Романтические героини, рыдавшие над романами, их несчастными героями, остались где-то очень далеко от нас и нашего циничного времени. Да и можно ли допускать к себе важные слова о книжном горе, когда рядом столько реальных уличных драм.

Мы научились не видеть реальных трагедий и бежим страшного смысла их каждый день. «Так ему, сукину сыну! Пусть выбирается сам!» – так точно определил отношение к «человеку за бортом» обывателя Владимир Высоцкий. И в это время, время суетливого бегства от смыслов, видимо, глупо ждать тех, кто не сбежал бы от книжных смыслов, от писательского слова.

«И всё-таки она вертится!» И всё-таки они есть. Те, кто не покинул поле русской литературы и духовности. И она, литература, дождётся своих новых, пусть и «бумажных», по Окуджаве, солдат. «Просто ты умела ждать, как никто другой», писал Симонов. И кажется, что он это и о нашей великой русской...

Былое, превращённое в сарай

В петербургском музее городского электрического транспорта (Музее трамвая) на Среднем проспекте Васильевского острова я оказался сырым январским днём, припорошенным мокрым снегом. На экскурсию пришло всего несколько человек: семья с детьми, ещё кто-то, вопрошавший историю техники в музее, и я.

Шустрый работник бодро повёл нас по трамвайному депо, сопровождая путешествие по былому шутками и вопросами, на которые тут же находил ответы. Чаще всего сам. Народ безмолвствовал. Кареты, трамваи, троллейбусы – в каждый можно зайти, посидеть на скамьях, на которых уехало в свои будничные судьбы не одно поколение петербуржцев. Но запомнилась мне история первого троллейбуса.

Сейчас находящийся в музее экспонат – единственный в мире, оставшийся из тех, которые в начале 1930-х открывали в городе движение нового вида общественного транспорта. Многие видели их застывшими под снегом на обесточенных улицах зимнего блокадного Ленинграда на фото тех страшных лет. В музей же этот троллейбус попал с пригородного участка родственника одного из бывших начальников горэлектротранса, где служил долгие годы чем-то вроде сарая.

Хорошо, что люди, откопавшие в огородном хламе историю, нашлись и пристроили техническую реликвию на полагающееся ей место. Но как редки такие люди, выхватывающие в грязи и мусоре память о прошлом, само это прошедшее. Былое, из которого часто делают сарай. Оставляя его, вопреки Герцену, без дум.