А потом выпал первый снег...

Выйдя из маршрутки, она привычно шагнула в атмосферу осеннего города, в объятия пасмурного и безветренного, дышащего лёгким морозцем ноябрьского дня. Аккуратно обходя покрытые тонким ледком лужицы на асфальте и слегка приподнимая над землёй сумку с подарками для сына, неторопливо направилась в здание пригородного вокзала, где ей предстояло провести около часа до прибытия электрички. 

В зале ожидания, недавно преображённом и осовремененном после капитального ремонта, было тепло, чисто и… непривычно спокойно. В каждую свою поездку она отмечала перемены вокруг. В городе, который знала не понаслышке, в людях, вот в этом вокзале... 

Огляделась. В разных концах зала всего несколько человек, шелестящих газетами, да парочка влюблённых, видимо, забежавшая погреться. Тихо. И чего-то, казалось ей, не хватало в этой тишине, в комфорте – в этом новом порядке. Раньше зал до отказа был заполнен людьми. Каждое направление обслуживала отдельная касса, и у каждой кассы – очереди, очереди... –  Беспокойно. Многолико. Шумно!

Сегодня здесь другая жизнь. Лучше? Да, наверное...

Поставив сумку рядом с удобным сиденьем, отошла к окну. На перроне тоже было пусто. Не было прежней, какой-то очень правильной вокзальной суеты, когда кого-то провожали, кого-то встречали, или просто ехали куда-то и зачем-то люди – разные! А старый вокзал, щурясь окнами от лучей утреннего солнца, всегда шумно дышал от напряжённой работы и, казалось... по-свойски (или по-стариковски?) улыбался – всем сразу!

Увидев торопливо переходящую через рельсы женщину с ребёнком, подумала о том, что ей, сегодняшней, уже не нужно никуда спешить, вот так же держа маленькую ладошку в своей руке. А, кажется, совсем недавно приезжала она сюда с маленьким внуком, чтоб из рук в руки передать его родителям – сыну и снохе. Как же бежали они к нему всякий раз по перрону («как век не видели...»), раскрылив руки и улыбаясь своему счастью!.. В тот год они оба заканчивали учёбу в институте. Она же, в те счастливые времена без остатка отдававшая себя работе, помогала им, как могла – насколько позволяло время. Теперь внук вырос. А после ухода матери (сноха умерла совсем молодой, на взлёте лет...) как-то очень быстро повзрослел...   

Совсем недавно и в её жизни – в одночасье – всё переменилось. И вот сейчас, после долгого пребывания в стенах городского больничного комплекса, она ещё только приходила в себя, выздоравливала, терпеливо привыкая жить размеренно и неторопливо... Без любимой работы.  

Бросив последний взгляд в пасмурный день за окном, вдруг улыбнулась, стряхивая непрошенные воспоминания и строго-настрого запрещая себе грустить: никакой он не пасмурный, этот день, а – светлый, радостный! Особенный. День рождения старшего сына. 

Присела, любуясь  строгой красотой интерьера, наслаждаясь царящей вокруг тишиной и... покоем.

Взглянув на вокзальные часы, вспомнила о книге, которую положила в сумку перед самым выходом из дома. («Кажется, можно почитать? Да, есть время...»). 

Читая, машинально отметила, что кто-то сел почти рядом, в том же ряду кресел.                           

И... через какое-то время послышалось вдруг громкое, диссонирующее с мирной и уютной тишиной... шуршание. Шуршание обычного целлофанового пакета. Стараясь не обращать внимания на эти «мелочи жизни», она продолжала читать. Но усиливающиеся шуршание и хруст всё настойчивее отвлекали.

Перевернув страницу, поверх очков посмотрела на человека, безуспешно пытающегося извлечь большую коробку из тесного, плотно прилегающего к ней пакета. Занятие это, граничащее с бестактностью по отношению к окружающим, показалось ей, мягко говоря, странным («...приличная внешность и возраст – тоже приличный»). Помедлив, предложила свою помощь. Мужчина с радостью согласился, и из пакета общими усилиями была вызволена на свет божий увесистая картонная коробка, по шву аккуратно заклеенная широкой полоской скотча. Было непонятно – зачем, но теперь это волновало её меньше всего. С приятным ощущением восстановленного порядка вещей, она вновь открыла книгу. Но тут же выяснилось, что – ненадолго. Вскоре вновь послышалось уже не шуршание – сильный треск, поначалу совершенно непонятного происхождения. Стало ясно, что «наслаждаться» тишиной и покоем не получится, и она, положив книгу в сумочку, решила просто ждать свою электричку, по возможности, – спокойно. Боковым зрением видела: мужчина, решительно отдирая приклеенный к коробке скотч, пытается проникнуть теперь уже в саму коробку. К его интеллигентной внешности, холеным рукам, не знавшим (это было видно) никакой грубой работы, а уж, к возрасту – тем более – совсем не шло это странное занятие. Оно делало его смешным.

Наконец всё стихло («поставленная цель достигнута?..»). Прикрыв глаза, она постаралась переключиться на мысли о предстоящей встрече с сыном и внуком. Беспокоилась, понравятся ли им подарки: несколько новых вещей, которые она рискнула купить на свой вкус и по своему разумению. Попыталась представить реакцию, потому что и её вкус, и понимание, как он должен выглядеть, слегка разнились со вкусом той, без которой все они ещё только учились жить...

Привычный ход мыслей вновь был бесцеремонно (так ей казалось) нарушен: мужчина, про которого она уже успела забыть, сняв с колен злосчастную коробку, тяжело опустил её («Просто бухнул! Или – нечаянно уронил?..») на соседнее сиденье. Чуть слышно пробормотав «простите» и потрещав ещё какое-то время отдирающимся скотчем прямо ей в уши, наконец – открыл. Выдохнув напряжение, повернулся – несколько секунд она ощущала на себе его взгляд. И вдруг негромко... со странным волнением в голосе:

– Пожалуйста, мадам! Угощайтесь...

Прозвучало это так трогательно и... так торжественно, словно сидели они не на казённой скамейке в зале ожидания, а дома, за праздничным столом.

Повернувшись, она посмотрела на «угощение» и... в первые секунды растерялась: коробка доверху была заполнена орехами. Ядрёными грецкими орехами! Она взглянула в улыбающиеся из-под седых бровей глаза («...то ли грустно, то ли радостно – почти как старый вокзал»), и поняла, что нужно как-то реагировать на такое неожиданное «гостеприимство». Взяла несколько орехов, поблагодарила. Ободренный её улыбкой и тем, что угощение принято, он вдруг стал поспешно оттопыривать с разных сторон края коробки, словно раскладывая что-то на своём воображаемом «праздничном столе», и – с видом хозяина – приговаривая радушно:

– Да вы угощайтесь! Берите, берите!..

– Спасибо, – улыбнулась она, – но... только… как же я здесь угощусь – это же всё-таки орехи!                                                     

Мелькнула мысль, что дальше могут последовать действия по добыванию ядер из этих орехов, и она поспешно заверила, что обязательно «угостится», но только дома. Поблагодарив ещё раз, спросила, кому предназначена эта коробка. (Привычной вспышкой в сознании «увиделись» дети из детского дома...). Но он ответил, что собирается отправить эту посылку внукам в Питер, а сюда зашёл «слегка передохнуть» по пути на Главпочтамт. И рассказал, что такие посылки он отправляет туда регулярно и что «некоторые доходят быстро, а вот в прошлом месяце шла целых 16 дней!». Её удивило и развеселило такое оригинальное проявление заботы о близких. Скрывая улыбку, спросила:

– Но зачем же им так много орехов?

– Зачем?.. Да я и сам  не знаю... зачем. Но... я ведь отправляю им не только орехи!

Задумался. Потом спросил:

– У вас есть дети, внуки?

– Да... есть, –  улыбнулась она, представив своего серьёзного внука и милые сердцу лица ещё трёх внучек, детей младшего сына. Хотела что-то ещё добавить, но... этот человек вновь повёл себя крайне странно: кажется, совсем не обратив внимания на её ответ, как-то очень уж сразу заговорил... о своём. Как будто давно был готов к обстоятельному повествованию о сыновьях, о внуках, о своей родословной (!), которую «раскопал до седьмого колена».

И – подробно – о  жене, умершей недавно. О том, как познакомились («Мы с  ней с институтской скамьи вместе!»), как дружили. Как «сыграли» в студенческом общежитии свадьбу. И – какая она была красавица... А каких сыновей ему родила! Как потом растили их, учили.

Говорил о ней в прошедшем времени, но так, словно была она где-то рядом, за его спиной: 

– Скучала очень, когда дети уехали учиться в Питер. Но как радовалась и хлопотала, когда приезжали на каникулы! Прекрасной была матерью и женой... И умница по жизни – во всём! А семь лет назад заболела. Операция за операцией... Лучшие врачи... Санатории... Долго боролись! Долго... В последние дни тосковала за детьми сильно, просила, чтоб приехали. Чувствовала...

И, словно устав от собственных слов («или – мыслей вслух»?), замолчал, да так глубоко и надолго, что она подумала: разговор окончен. Сидела тихо, думая уже не о своей – о чужой жизни, так нежданно-негаданно ей открывшейся. Но он вдруг продолжил – как окликнул:

– Я... звонил им по её просьбе! И они порадовали: поговорили с ней по телефону... Потом, правда, стали звонить чаще. Но попрощаться не приехали, хоть и понимали, что... Они вообще приезжали редко. Да, по правде сказать, с тех пор, как по-настоящему встали на ноги, почти и не приезжали совсем. Всё дела... Важные у них дела – государственные! И время всегда – на вес золота. Но на похороны старший приезжал! Да! А младший – не смог. Позже приехал. У могилы стоял долго – было ему, что вспомнить... А внуки?.. Они тоже народ занятой. Там, в Питере-то этом (так они теперь называют наш Ленинград), им привычней. Такими мыслями  мы с ней себя и успокаивали.

Потом, как бы спохватившись и желая оправдать их за всё, и – всех сразу! – заговорил о том, какие они, их дети, умные и образованные, и как многого они добились в жизни. А какую высокую должность занимает старший сын – там, в Питере! («Гордились мы ими всегда. И теперь... гордимся. И внуками – тоже...»)

И – неожиданно:

– У меня ведь через полгода юбилей! Приедут, как думаете? 

Брошенный украдкой взгляд умных, всё загодя понимающих глаз, сказал о многом...

И вновь она искала слова, интонацию:

– Приедут... Обязаны приехать. Но... почему бы вам не поехать к ним уже сейчас? Хотя бы погостить?

Коротко взглянув, он улыбнулся ей, словно ребёнку. И вдруг с той же странной улыбкой  и... – в невероятном смущении!.. – выронил («кажется, нечаянно») глубоко от людей запрятанное:

– Не зовут...

Горькая горечь, которую невозможно было не услышать в голосе, невозможно было не увидеть в глазах, сразу показавших истинный его возраст, и это короткое «не зовут» объяснили – разом – все его... кажется... совсем... нестранные странности.

Она посмотрела на него внимательно.

И неожиданно рядом с этим – бесконечно одиноким человеком! – почувствовала себя неприлично счастливой... Вот она едет в гости. Да нет же, не в гости, а просто к детям, своим детям и внукам, не дожидаясь никаких особенных приглашений! Потому что – мать, бабушка. И не должно же быть никак иначе? Не должно. Но вот же – рядом – человек. Где-то, в большом городе, живут и его дети, внуки. Живут своей, удобной и давно отлаженной жизнью, в которой ему – почему-то?! – нет места. Как же такое могло случиться?.. 

Он «видел» в ней эти грустные мысли. И знал, что вот сейчас она, случайная его собеседница, встанет и уйдёт в свою жизнь навсегда. А он?.. Старый и мудрый, он понимал, что на вопрос, как жить дальше, человек должен отвечать себе сам. Что бы ни случилось.                     

До прихода электрички оставались считанные секунды.  

Решение пришло неожиданно. Возможно, в этой ситуации оно тоже выглядело странным, но рассуждать уже было некогда. Поставив сумочку на колени, она быстро достала записную книжку и написала адрес, который помнила даже во сне. Подумав, дописала номера трамваев, идущих отсюда, из центра, и остановку, на которой много лет выходила сама. И уже на ходу протянула ему вырванный  листок:

–  Возьмите. Там дети. Они тоже любят подарки, особенно вот в таких огромных коробках – с орехами! Но, знаете... дело-то, в общем, не в подарках... Вы всё поймёте потом... потом...  Прощайте!

Распахнув вокзальную дверь, замерла зачарованно: снег!.. первый!.. Медленно и плавно... оседает на серый перрон... на круглые шары фонарей... на крыши вагонов... На плечи людей... По старинной своей привычке подставила ладонь («для посадки»!) огромной снежинке, но... спохватившись, почти уже побежала по белому и легкому, как пух, покрывалу к подходящей на первый путь электричке.

Поднимаясь в вагон, почему-то оглянулась.

В лёгком вихре-вальсе снежинок он стоял – пальто нараспашку – неподалёку, всё ещё бережно держа в руке листочек с новым для себя адресом. Встретив её взгляд, улыбнулся вдруг из-под седых бровей почти молодыми глазами...