«Я люблю человеческий голос…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Людмиле Щипахиной

О, золотые времена,

Где взор смелей и сердце чище!

О, золотые имена…

Марина Цветаева

У тихой нежности тех дней

Всегда опущены ресницы…

Всех ярче в памяти моей

Журналов томные страницы.

Когда за всё – одна цена:

В укромных днях библиотеки

Читал я Ваши имена –

Разлитые по жилам реки…

Из вечной памяти страны,

Давно исчезнувшей на карте,

Вы взяли песни и огни,

Как чай берут в пустом плацкарте.

Бегут по стёклам эти дни –

Дождём сверкающие дали –

И только Вы тогда одни

Напиток крепкий мне отдали.

И в поздней детскости своей,

Теперь дымящейся в камине,

Я пил напиток королей –

Настойку чая в терпком тмине.

Когда молчали журавли

Под звон гитарных струн Гарсии,

Со всех концов большой Земли

Я слышал голоса России.

Я знал себя в любом цветке,

На хризантемный снег похожий.

Кто шёл, сутулясь, налегке?

Я ревновал к тебе, прохожий!

Из первой радости весны,

Когда так горек плод маслины,

Я нёс стенанье тишины –

Горчащий крик ночной калины.

В толпе людской огни тихи

И песни громки и азартны.

Я Ваши целовал стихи –

Настойку дней в пустом плацкарте.

И внемлю радостям поры,

Того добра, что я – на свете,

И принимаю, как дары

Добро и свет в земном завете.

Густая зелень заглушает беды мира,

расцвёл жасмин живым шатром террас,

а ты от Крыма и до белых скал Памира

летишь опять по пыльным лентам трасс.

В покой и тишину неброских серых улиц

и в монотонность гула наших дней

вплелись, влились – возжлись – стихи и распахнулись

бездонной глубиной сердца людей.

На кровь, на взрыв, на глушь, на глухоту людскую,

на боль разлук и радость кратких встреч,

на всю бескрайнюю вселенную такую –

стихи твои: ЛЮБИТЬ – ДОБРО – БЕРЕЧЬ!

Всё заграничные края, красоты мира,

куда порой и сам в мечтах я рвусь…

Но сколько красоты и русскости: ЛЮД-МИ-ЛА.

Людмила… Та, что воспевает Русь!

И ты опять встречаешь солнце у Памира,

и в пушкинском Крыму пройдёшь не раз

густою зеленью щипахинского мира

среди шатров жасминовых террас.

И в переделкинском покое нестоличном

прочтёшь меня: «Ну, человек-чудак!

Всё кажется ему: под небом земляничным

Напутствия поэту пишут так…»

Опять в душе моей трофейной

Голодный пульс сердечной пустоты.

Где чаша, полная кофейной

Правдивой, жгучей, ясной черноты?

Опять небес огонь надземный

Вершит суды извечной суеты.

Где сила, голос мой презренный,

Твоих тонов и стонов густоты?

И нет в стихах ни звука, только

О стены бьётся эхом тишины

Потерянная в мире долька

Души моей закрытой глубины.

Голодность пульса – свет унылый,

И эта бесконечность – быстрота:

Началом был ответ Людмилы

И молчаливость белого листа…

Вы не пишете мне уже тысячу лет,

Адресата не знают конверты,

Только знаю одно: Ваше имя – поэт,

Вы живёте в земной круговерти.

Вам слышнее всего среди звуков планет,

Нарисованных богом на карте,

Жар зимы у печи, холод яростных лет,

Запах первых подснежников в марте,

Пенье птиц на заре восходящего дня,

Малодушие душ и отвага,

Окружение радостей как западня –

Всё, что позже впитает бумага.

Вы молчите порой, но однажды прольёт

На заброшенный стол адресанта

Ваших писем-стихов обжигающий лёд

Освящённость слезы арестанта.

Этот шелест листов тяжелее оков,

Но в плену ожидания строчек

Эти рваные раны забитых мирков,

Это небо из пепла и точек.

Этот я, кто уже никогда как поэт

Не разложит Вселенной конверты;

Оттого вы молчите уж тысячу лет,

Чтобы жил я в своей круговерти…

И старт, и финиш – как полёт листвы,

Запеть успевшей в наступлении рассвета.

Но измененья цвета не новы

Ни в зной зимы, ни в ледяную стужу лета.

Ни щедрость солнца средь больных аллей,

Ни лёгкость ночи одиночества былого…

Ни первый снег среди пустых полей.

Ни завтра. Ни вчера. Ничто не ново.

Седых лесов листва уже тонка –

Иссякла, потускнела, тенью тихой стала, –

Чтоб Ваша новая к утру строка

Рванулась к солнцу всею мощью пьедестала.

А завтра утро будет всё в снегу,

И поздней осени прощальные приветы,

Как Ваши строки, друг мой, берегу,

Беру в легенды новой жизни эстафеты.

Где старт и финиш словно кружева

Закатных звуков, переливов предрассветных.

От старта к финишу летит листва

В хранилище частиц сокровищ неприметных…

Лидии Григорьевой

Имя моё в лёд вбито:

Лида.

Белый прозрачный кусок льда:

да!

Или витающий лепет вдали:

Ли...

Лидия Григорьева

Вошедшая в сей мир из Фиатира

Лидийского! Откуда слово «лёд»?

Теплейший луч славянского Светила

Ваш голос, – как полёт

Над Лондоном и полем новорусским

На взорванный стихами небосвод.

Прибравшая Париж в садок тарусский,

С чего бы слово «лёд»?

В ладони с неба поданный снежками

Для детских игр (на вкус и тяжесть – мёд)

Растаял лёд, и нежными руками нас вырвали вперёд.

Есть мягкость звука каждого во имя

Ведущей нас из глухости квартир

В пространство мер земных, необозримо

Придя из Фиатир...

Душа Луны

Из-за дождливых облаков

Луна разглядывает, как

Древесной мощью кулаков

Сад держит небо на руках.

Ему в противной стороне

Под сводом звёздного венца

Слышны сужденья о весне

Чужого, странного гонца.

Листва чернеет на земле –

Как будто по небу плетень,

В холодном, спрятанном тепле –

Росой лоснящаяся тень.

…В росе, в росе душа Луны,

Её печаль ещё свежа,

Роса стекает на стволы,

Скользит по лезвию ножа.

Лунный свет

Уверен в том, что в этой лунной пыли,

ветрам февральским отданной в залог,

частицы тех, кто здесь когда-то были,

кто на планете этой занемог.

Кого сгубила сладостная лира

иных – чужих – мечтателей земли,

кто утонул в объятиях трактира,

кого, как к стойлу, к жизни подвели.

Кто внял словам покорности и лести,

хвалу беря как орден боевой,

и превратился в отраженье вещи,

рассыпанной по тени полевой.

Но знаю то, что в этой лунной дали,

откуда свет ночей для наших дней,

и свечи тех, кто всё земле отдали

замученных бездушностью людей,

кто правду знал, гоня скопленья мрака

во имя ясных будней и добра.

Великодушия с бесчестьем драка –

иное есть значенье серебра.

И тихим светом этой лунной ночи –

наперекор всем дням календаря –

звучит молитва по пылинкам прочих,

луной нависшим над душой двора…

***

…мимо серых облаков

мягкой мебели в дому,

через бури сквозняков

в ярком солнечном дыму,

через небо взаперти –

чтобы мне себя найти –

проведи меня опять

к перевёрнутому вспять…

***

Под звон февральского этапа,

Под звуки Грига и Берже

В моём саду пустынном дата

Последних записей уже.

Нет слов прощального привета,

Нет дикой радости в груди,

Не наблюдаю я рассвета

В неоднократном впереди.

Привычно затиханье ветра,

Над тиходоньем – чистота;

Изменчивы деленья метра,

Еще бездонней – высота…

Час ночи

Заря отколола край

У тихого небосвода.

Край неба – край жизни. Рай?

А может быть – свобода?

Луны окровавлен лук.

Расстреляно мирозданье.

Час ночи. И час разлук.

И несвобод восстанье.

Сует суета. И дней

Невысказанности токи.

И ближе всего, родней

Кромешности истоки.

…Прибита звезда ко мгле

Остывшего небосвода.

Притихшей в ночи земле

Всё грезится свобода…

Новелле Матвеевой

Уставших мыслей падунцы

Летят на землю сами,

Как вдруг роняет леденцы

Разбитый полуснами.

Но жадность лета велика,

И в краткий миг познанья

С высот небесных облака

Бросают тень стенанья.

Чужая нота моих жил –

Разорванность браслета:

Я тайной странной окружил

Испепелённость лета.

И если б с каждой мысли снять

Хотя бы знак молчанья, –

И небеса могли б обнять

Как в светлый миг венчанья.

Но если б в каждой тишине

Да уловить заклятья –

То падунцы сказали б мне

О тонкости изъятья…

***

Я люблю человеческий голос

И его пробирающий звук.

В каждом есть Паваротти, Долорес

И потребность слияния рук.

В каждом есть и порыв неохотный

И нечаянно сброшенный лик.

В каждом шёпоте – вздох донкихотный

И – отчаянный Фауста крик…