«Ах, как журчали жаворонков речи…» / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Поздравляем Анатолия Гребнева с Юбилеем! От души желаем всех благ, всяческого благополучия и неиссякаемого вдохновения!

«Ах, как журчали жаворонков речи…»

Из нового сборника «Русь, Россия – отрада моя»

Сокровенного слова сиянье

А. Вульфову

Как же их происходит слиянье

И откуда рождаются вдруг –

Сокровенного слова сиянье

И напева небесного звук?

Из каких же божественных далей

На безлюдье вселенской глуши –

Вечный трепет любви и страданий,

Плач и вера бессмертной души?

***

Где ж та удаль, что шла, подбоченясь,

Где ж те песни, что чудились мне?

Почему, как последний лишенец,

Прохожу я по отчей земле?

Почему на земле этой древней

Торжествует по-прежнему зло?

Так же грабят и гробят деревню,

Так же грабят и гробят село!

Те же древние страхи и страсти –

Как бы завтра вконец не пропасть.

Так же рвут горлопаны на части

Трижды клятую пахарем власть.

Об утратах почти не жалея,

Постою у старинной межи.

Ничего нет на свете милее

Безыдейного шелеста ржи!

Синайский воробей

Пожалуй, он нигде не оплошает,

До слёз родной проныра – хоть убей! –

Смотрю, как сладко финики вкушает

На финиковой пальме воробей.

Наверняка по-русски разумея,

Чирикая, он сел на пляжный тент.

– Да ты не из России ли, земеля?

Или с двойным гражданством, диссидент?

Спасибо, ты мне Родину напомнил!

Пускай, она отсюда не видна,

Хочу я, чтоб и ты душою понял:

У нас от Бога Родина одна.

Здесь нет зимы.

Да там твои собратья –

Их греет и в мороз родимый дым!

Могу тебя на Родину забрать я –

Давай-ка завтра вместе полетим!

***

Помню, в детстве упал я в траву

И, впервые,

В беспомощном плаче,

Содрогнулся душою ребячьей:

Я узнал, что я тоже умру.

Поседел я теперь, но однако,

Горе горькое знавший не раз,

Я бы снова об этом заплакал,

Но уже

не умею

сейчас…

***

По дороге пихтовые ветки –

Значит, гроб на погост повезли.

Это памяти скорбные метки

По обычаю нашей земли.

Замедляешь ты шаг поневоле,

Представляя того, кто в гробу,

И к его человеческой доле

Ты свою примеряешь судьбу.

Я на свете люблю всё живое!

Но когда мне придётся заснуть,

Пусть пихтовая нежная хвоя

Отмечает последний мой путь.

Пусть такой же прохожий

случайный,

Грустно голову долу клоня,

Обо мне, о себе ли печалясь,

Остановится в сумерках дня.

***

Вино ума не прибавляет! –

Так говорит мой старший брат.

А сам в рюмаху наливает,

Её с размаху поднимает,

Поскольку брата видеть рад.

Ну что ж, давай, давай, брательник, –

За то, что жизнь

Нас вновь свела.

Она была как понедельник.

Она почти прошла,

Брательник, –

Но слава Богу,

Что была!

Телеграмма

...А с повёртки два волока

То бегом, то пешком.

Вот и крайние дворики.

Вот и материн дом.

Потаённую думу

Отчуждённо храня,

Он темнеет угрюмо.

Нет в окошках огня.

У родного порога

Захолонула грудь.

Да и ноги с дороги –

Двух шагов не шагнуть.

Я стою, как в тумане.

Ночь темна и тиха.

Телеграмма в кармане:

«Приезжай. Мать плоха...»

Я в плохое не верю!

Но во тьме хоронюсь

И в тяжёлые двери

Постучаться боюсь...

***

А мне, когда глаза закрою, –

Родное мне

Ещё родней:

Она всегда передо мною –

Могила матери моей.

Там, за оградкой,

Две рябины,

Скамейка, что всегда пуста,

И синь со стоном голубиным

За колокольней без креста.

Не знаю, что с моей страною.

Но я живу во мраке дней

Тем, что она

Всегда со мною –

Могила матери моей.

***

Вон парнишка бежит босиком

Дальним полем, тропой луговою.

Он с былинкою каждой знаком,

Золотой весь от солнца и воли.

Это я – на заре бытия –

Мне понятны и глуби, и выси.

Птичий щебет и пенье ручья,

Трав и листьев зелёные мысли.

За привычным и зрелым трудом

И за поиском призрачных истин

Мне всю жизнь будут сниться

Потом

Этот луг,

Это солнце

И листья...

***

Да нет, душою старше мы не стали,

Но ты вздохнёшь о той поре тайком,

Когда с тобой без крыльев мы летали

И бегали по небу босиком.

Теперь как будто всё наперевёртку

И видится, и чувствуется вновь,

А первая из речки краснопёрка

Нам памятна, как первая любовь.

И всю-то жизнь, а почему – не знаем,

Счастливыми и в самый чёрный миг

Мы снова в детство душу окунаем —

В живой и чудотворный наш родник.

Под берёзой

Василию Белову

На душе ни печали, ни боли,

Я за облаком белым слежу.

Посредине бескрайнего поля

Под берёзою навзничь лежу.

Хорошо под берёзовой сенью

В полевой вековой тишине.

В этом шелесте – звоне весеннем

Я усну, и почудится мне,

Что душа в небеса улетела,

Что прекрасно ей там и светло.

А внизу позабытое тело

На сажень уже в землю вошло.

Но я слышу, как весел и шумен,

Ветер рвёт молодую листву.

Неужели ещё я не умер?

Неужели ещё я живу?

***

Ах, как журчали жаворонков речи,

Когда на гребне вспененного дня

Не верил я,

Что этот мир не вечен.

Что этот мир не вечен для меня.

Когда в одном порыве невозможном,

Цветов и трав подняв девятый вал,

Как жаворонок тот над ясной рожью,

Сходил с ума я,

Пел и ликовал!

Ну что ж, пора,

Коль выкошено жито

И в два конца видна тропа моя,

О том, что было жито-пережито,

Задуматься средь жёлтого жнивья.

***

И снова Родина светла

На переломе невеликом.

Уже малина отошла,

Уже поспела ежевика.

Ещё не выкошена рожь,

Но вдруг душа прослышит осень

В неясном шуме сникших сплошь

Тяжёлых, впрозолоть, колосьев.

Ещё чиста за речкой даль,

И журавли не откричали.

Ещё покамест не печаль,

А лишь предчувствие печали.

***

В. К.

Я знаю – былью станет небыль:

Мы и в гробу не улежим,

И босиком с тобой по небу,

Всем, сделав ручкой, убежим!

Как в детстве, вырвавшись из дому,

На вольной воле – я и ты –

Рванём по лугу заливному,

Ныряя в звёзды и цветы!

По зову сердца, мы над бездной

По звёздным тропочкам пройдём

И на скамейке поднебесной

Друзей потерянных найдём.

И, вспомнив радостно былое,

Забудет вечность о часах,

Когда Распутина с Беловым

Обнимем мы на небесах!

Хорошо, что ты есть у меня

– Нас с тобой не побьёшь,

не повалишь –

Хорошо, что ты есть у меня!

Так сказал мне мой друг и товарищ

На краю беспросветного дня.

Толковать нам об этом не нужно,

Всё, что есть,

Всё, что было, ценя,

Есть мужская надёжная дружба.

Хорошо, что ты есть у меня.

Без огня даже чай

не заваришь.

Словно погреб, душа без огня.

– Наливай, да покрепче, товарищ!

Хорошо, что ты есть у меня.

***

Тьму перечёркивая мелом,

Гроза сминала голоса.

Мы целовались неумело

У шелестящего овса.

Не оторваться друг от друга! –

Пусть ливень рушится стеной.

И всё, что деялось в округе –

С тобою было и со мной:

Как в первый раз,

В одно сливались

С землёй счастливой небеса, –

Когда с тобой мы целовались

У шелестящего овса!

***

А там, где ты со мною шла

С такой весёлою размашкой –

Там вся дорога заросла

И васильками, и ромашкой.

Она кипит передо мной,

Под ветром с шелестом и пеньем,

Сверкая синей глубиной,

Струится речкой белопенной...

Нет, ты не будешь рвать букет,

На лепестках гадать не будешь.

Что было

И чего уж нет –

И так до смерти не забудешь.

***

А ты, красивая такая,

Струилась телом и влекла.

Желаньям нашим потакая,

Нас луговая скрыла мгла.

Мы утолили нашу жажду

Так неожиданно и всласть.

Но это было лишь однажды.

Та ночь, как сон, оборвалась.

А жизнь чем дальше, тем короче.

Но ты во мне, со мной, светла.

«Вся жизнь –

одна ли, две ли ночи?»

Но эта ночь у нас была.

***

Памяти Николая Бурашникова

Убитый вечером осенним,

Ты был из хора тех певцов,

Кто край любил свой,

Как Есенин,

И неприкаян, как Рубцов.

И перехватывала горло

Не водка – боль родной земли.

И ни деревня, и ни город

Тебя приветить не смогли...

Тебе размашистая смелость

Дана природою была.

Вот жаль,

Что песня не допелась,

Едва лишь голос обрела.