«Умей нести свой крест и веруй…»

27 марта – Международный день театра

(из записной книжки писателя)

«Русский театр уничтожить нельзя...»

Он воплотил на сцене и в кино удивительные судьбы «героев нашего времени». Ибо герои этого великого русского актера, полюбившиеся миллионам зрителей в России и во многих странах мира, - всегда наши современники, независимо от того «родились» ли они в эпохи минувшие, когда создавались произведения русской и зарубежной классики, или в годы начала его творческого пути.

Но самая главная роль народного артиста СССР, актёра и режиссёра, профессора Театрального училища имени М.С.Щепкина Юрия Мефодьевича Соломина вот уже более двух десятков лет – художественный руководитель Малого театра. И чтобы не происходило в Отечестве нашем на протяжении четверти тысячелетней истории России, этот прославленный театральный коллектив, где Юрий Мефодьевич с 1957 года, всегда по праву называли «вторым университетом»: ведь артисты здесь говорят на чистом, родниково-чистом русском языке, а произведения классиков играются не по мотивам. Сегодня, когда нищета духа страшнее бедности народа, это важно как никогда.

***

Малый называют не только «вторым университетом». Александр Николаевич Островский, замечательный памятник которому мы видим перед театром, по мере того, как создавал свои пьесы, право первой постановки отдавал в прославленную труппу, был с ней в большой дружбе. Не случайно поэтому ещё при жизни великого драматурга за театром, где впервые увидели свет рампы едва ли не все его 47 пьес, закрепилось и другое почетное название – «Дом Островского».

Сегодня Малый проводит фестиваль, посвященный великому драматургу. В нём участвуют только региональные театры. Это как бы по желанию самого Александра Николаевича, который лучшие свои пьесы — «Лес», «Таланты и поклонники», «Без вины виноватые» — посвящал актерам русской провинции, а у себя в Щелыково даже дом для них отдельный построил, чтобы они приезжали и играли для него.

«Островский – живой и вечный, - подчёркивает Юрий Мефодьевич. - Он уже сто лет «репертуарный» и в провинции, и в Москве. Тут одна причина — его гений. Как удивительно точно в его пьесах выписаны психологические взаимоотношения! Когда купец дает слово, то никаких бумаг не надо, все знают - он выполнит обещанное. Так было».

Но выбор пьес драматурга в зависимости от времени меняется. Сегодня в Малом более всего востребованы «экономические пьесы» Островского – «Свои люди — сочтемся», «Волки и овцы», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», «Трудовой хлеб»...

В советское время они принимались по-другому. Замечательные! Но … как бы не про нас. Частных банков тогда не существовало. Кредитов под проценты никто не брал, долговых бумаг не подписывал. Землей тоже не торговали. Да и денег больших у людей не было.

«Когда Леонид Андреевич Волков, - вспоминает Юрий Мефодьевич, - ставил в Малом театре «Свои люди — сочтемся» с Любезновым, Анненковым, Владиславским, Белевцевой, Эллой Долматовой — я там слугу Тишку играл, — пришлось экономиста приглашать. И он нам долго втолковывал, что такое закладные, проценты, долговая яма... А мы ничего не понимали. Многие сцены пришлось вымарывать, потому что и зритель не понимал.

Сегодня, когда появились и банки, и грандиозные аферы, и долговые ямы — тюрьмы для олигархов, не уплативших налоги, все стало понятно. Сцены, которые раньше вымарывали, теперь самые интересные. Зрители спрашивают в антрактах: «Неужели это Островский написал: так давно, но так точно сказано про нашу жизнь?!».

У Островского что ни пьеса, то кладезь поговорок, оборотов, метафор. Какая музыка в любой фразе драматурга! Её произнести-то сейчас одно удовольствие...

«Играя Островского, - говорит Соломин, - мы не собираемся угождать десятку театральных умников — «образованцев», а обращаемся к тысячам людей, которые идут в театр, чтобы получить наслаждение, нравственное очищение, сделаться душевно лучше.

Как сказал Островский ещё в ХIХ веке, «без театра нет нации». Театр — это слово. Театр — это мысль. Театр — это музыка русского языка».

Соломина иногда спрашивают: почему вы не ставите современную драматургию?

А он в ответ:

«А про что ставить современное?».

«Про любовь», — отвечают.

«Но, погодите, - возражает Юрий Мефодьевич, - есть же Островский! «Гроза», «Бесприданница» — какие страсти там бушуют!».

«Про политику», - продолжают.

«Политика? – парирует Соломин. - Его исторические хроники о Василии Шуйском, Лжедмитрии».

Новая популяция критиков в замешательстве:

«Так что же, у Островского всё есть?».

«Всё есть! Так зачем же я буду брать полуматерщинные сцены, когда можно без мата сказать то же самое хорошим русским языком!».

А ведь Малый со времён Щепкина и Островского называют и хранителем эталонного русского языка.

«Наши актеры, слава Богу, - с гордостью подчёркивает Соломин, - по-прежнему говорят на великолепном русском языке. Многие иностранцы приходят в Малый, чтобы научиться правильно говорить по-русски. Малый этим гордится».

Ю.М. Соломин

***

Соломин счастлив, что «вторым университетом» называют именно его родной, Малый театр, «у которого свой зритель и своя ниша в искусстве - ниша русского национального театра».

«Нередко нас называют русофилами, националистами, - говорит художественный руководитель Малого. - Ничего подобного! Мы - традиционалисты, сохраняющие традиционную русскую культуру. И наше место в театральной палитре никто никогда не займет. Своим искусством мы продолжаем воспитывать у общества патриотизм, пытаемся защитить гордость русского человека».

… Ныне будущее отечественного театра (да и всей отечественной культуры!) под угрозой. По мнению Соломина, «это — катастрофа! Культуру выталкивают в рынок, на самовыживание, а это для неё губительно. Многих театров, как и музеев, библиотек, школ, мы можем просто лишиться».

Общественность бьёт тревогу: государство снимает с себя бремя финансовой поддержки образования, здравоохранения, культуры...

«Нет, нельзя ломать то, что создано народом и за века оправдало себя, - говорит Юрий Мефодьевич. - Однако в окончательную катастрофу я не верю. Русский театр уничтожить нельзя. Будем бороться!».

Музей-театр

1982 год в истории Государственного музея – заповедника А.П.Чехова Мелихово отмечен рождением новой традиции. В естественных декорациях чеховской усадьбы актёры Липецкого театра драмы поставили спектакль по пьесе А. П. Чехова «Чайка». Получила реальное воплощение совершенно новая идея директора музея Юрия Константиновича Авдеева – соединение музея с театром.

С тех пор театральный фестиваль в Мелихове проводится ежегодно, обрёл популярность в стране и за рубежом.

Известный театровед, друг Авдеева и мелиховского музея Татьяна Константиновна Шах-Азизова, вспоминала о Ю.К.Авдееве:

«Тихий, неторопливый человек, с палочкой, негромко говорящий на изумительно вкусном русском языке, который уже и не сохранился (разве что у эмигрантов). Он принимал всех, кто приезжал в Мелихово, как родных. И обаяние Мелихова было в этой дивной патриархальности, которая теперь уходит из нашей жизни и из Мелихова тоже».

«Обрывки этой тёплой жизни становятся дорогим воспоминанием, – рассказывала Татьяна Константиновна. – Приехал из Москвы автобус, переполненный мхатовцами. Помню Олега Ефремова в авдеевской избушке, который говорил, что он никуда отсюда не поедет, ни на какую конференцию, он хочет жить тут. Они удивительно сдружились с Ю. К. Авдеевым».

«Знаменитая страница жизни Мелихова связана с Липецким театром, – вспоминала Шах-Азизова. – Приехали провинциальные актёры, немножко с апломбом. В ту пору, может быть, даже не слишком культурные. И что-то Авдеев с ними сделал. Зрительно помню этот тёмный вечер, непогоду. Все набились в избу. Авдеев тихо о чём-то говорил с актёрами. Потом Владимир Пахомов плакал. Что называется, «человека перевернуло»: что-то с ним сделалось. С той встречи началась огромная полоса в русской культуре, когда провинциальный Липецк стал чеховской столицей России. И с тех пор каждый год, без перерыва, они приезжали в Мелихово к Авдееву, а потом в память о нём».

Т.К. Шах-Азизова считает, что нуждается в анализе тема «Авдеев и Чехов», потому что «Авдеев много сделал для Чехова»:

«Их встреча – не случайна. Авдеев принадлежал к типу людей, любимых Чеховым, – к подвижникам».

Театр Музыки и Поэзии

О своем детище – Театре Музыки и Поэзии – народная артистка России Елена Антоновна Камбурова может говорить часами

… Необычная аура Новодевичьего монастыря ощущается сразу же, как выходишь из метро на станции «Спортивная». В 1998 году, когда передали кинотеатр «Спорт», Елена Антоновна поехала в монастырь на вербное воскресение.

Была поздняя весна. Над золотыми куполами ярко светило солнце.

– Счастливая я, – подумала певица. – Театр как будто и должен был вырасти на этом месте.

Чудо это или судьба?!

А может быть, мечты, если в них очень верить, все-таки воплощаются!

Елена Камбурова – селекционер талантов. Каждый месяц в театре – «день открытых дверей» для одаренных. На заседании клуба Елены Камбуровой могут выступить все желающие. И не только москвичи, но и из разных регионов России. В театр много звонят отовсюду, приходят письма, бандероли с кассетами, сборниками стихов.

Елена Камбурова как нарочно выбирает сложный путь. Маленькая, скромная на вид женщина, о чем она задумывается?! О вечном!

– Наш театр сегодня, – говорит Елена Антоновна, – это появление в России традиции петь и слушать песни, в основе которых стихи, окрылённые музыкой, их актёрское проживание и душевное напряжение зрительского зала. Традиция – это конкретные люди. И те, кто вместе со мной сейчас, мои союзники, соратники, и те, с кем пока ещё не знакомы, кого подарит нам завтрашний день.

С красоты начинается ужас…

Спектакль «Признание авантюриста Феликса Круля» (1998), который поставил по мотивам одноименного романа лауреата Нобелевской премии Томаса Манна в одном из популярнейших в Москве театров — Театре-студии под руководством Олега Табакова — Андрей Житинкин, с первых минут захватывает динамичностью и непредсказуемостью действия.

Спектакль начинается с шока — казни Феликса Круля. «Юношу из приличной семьи» лишает жизни нож гильотины.

Такой домысел драматических линий романа, конечно же, озадачит тех, кто читал его, а это далеко не все: изданное в 1950-1960-е годы произведение с тех пор в России не переиздавалось.

Что же дальше? А дальше начинается исповедь героя в блестящем исполнении Сергея Безрукова, и в ее искренности можно не сомневаться.

В угасающем сознании героя (многим, может быть, вспомниться знаменитая книга Моуди «Жизнь после смерти») кадр за кадром прокручивается вся его жизнь. Названием этого «фильма», проецируемого в зрительный зал, а значит, и в наши души, могли бы послужить слова Райнера Мария Рильке «С красоты начинается ужас? Каждый ангел ужасен», предпосланные спектаклю в качестве эпиграфа.

Да, зеркало-сознание отразило шаг за шагом всю жизнь Феликса Круля, срежиссированную его крестным отцом-художником, большим поклонником античности — Шиммельпристером (П. Кондратьев).

Как подчеркнул в беседе со мной Андрей Житинкин, по сути этот эпитет как раз и характеризует игру С. Безрукова в спектакле.

Действие происходит в Германии 1920-1930-х годов, где поднимает голову фашизм, и в других странах Европы. Один из парадоксов истории: у истоков будущего зла лежало увлечение немецких националистов античностью.

Сначала красавец С. Безруков — он играет без грима и по ходу спектакля перевоплощается внутренне — показывает, как его герой чётко следует советам наставника, но проявляет при этом всё больше и больше настораживающую старика Шиммельпристера (о чём тот узнает из писем) склонность к авантюризму. Исходя из этого «сценария», Круль легко приспосабливается к жизненным обстоятельствам.

«Жизненный и оскорблённый» (как у Достоевского: «Тварь я дрожащая или право имею?!..»), он, не считаясь ни с чем, строит свою карьеру. Ищет место под солнцем. Итог — все более явно проявляющаяся пустота души героя.

Чтобы подчеркнуть это, Житинкин прибег к своему излюбленному приему — «обнажению натуры». Духовность подмята. На первый план выходит самолюбование собой, гармония силы. Ведь и нацисты, рвавшиеся к мировому господству, так любили мускулистые тела!

Перерождение героя закончено. И неудивительно, что в одном из его заключительных монологов, произнесённых на немецком языке, звучат не просто фашистские лозунги, а ни больше ни меньше, как отрывок из «Майн кампф» Гитлера.

Вот ещё один смелый домысел Житинкина. У Томаса Манна, уже изгнанного к тому времени из Германии, режиссёр находит это как бы в подтексте.

И вот столь любимый и нередко применяемый в постановках Андрея Житинкина приём — блеф-финал, фальшь-финал. В момент, когда юный авантюрист уже на вершине славы, он узнаёт, что крестный, единственно близкий ему человек, покончил с собой. Герой в растерянности и, казалось бы, искренне опечален. Это подчёркивают и письма, рассыпавшиеся как листы отыгранного сценария.

Что дальше? На мой взгляд, один из предполагаемых ответов таков. Трагедия через минуту может смениться фарсом: до этого, повторяю, всё было развитием мифа о Гермесе, того, чему учил Круля крестный. Блестяще, как актёр, он словно смотря в кривое зеркало, гиперболизируя, воплотил в жизни все его уроки.

Вот уж поистине — «Как наше слово отзовётся?».

И вот крестного нет.

Как поведёт себя герой завтра?! Видимо, ничего святого в его душе уже и правда не осталось. И гильотина — закономерное наказание общества. Это — истинный финал, предлагаемый нам режиссером в качестве интригующей увертюры к спектаклю, в котором, к слову сказать, звучит музыка, отвечающая духу изображаемой эпохи.

«Умей нести свой крест и веруй…»

Создавая в столице Русский Духовный театр, актеры Татьяна Белевич и Никита Астахов нарекли свое детище «Глас». Услышан ли его голос?

Феномен «Гласа» в том, что впервые в новой-старой России родился театр, синтезировавший в своём творчестве разнообразные формы сценического искусства, элементы православной культуры.

Его создатели — творческий и семейный дуэт — заслуженная артистка России Татьяна Белевич (директор) и заслуженный деятель искусств России Никита Астахов (художественный руководитель), — не покушаясь на традиционный русский театр, пытаются всё же вернуть его к глубинным народным истокам. Публичные игровые действа, к которым тяготеет «Глас», рождались в старину как общее, коллективное духовное переживание. О двуединой сущности сценического действа и элементов религии в чисто светском театральном искусстве не раз размышляли и Гоголь, и отец Павел Флоренский, и реформаторы русской сцены — Станиславский и Мейерхольд.

***

Неоднократный лауреат российских театральных фестивалей, театр в мае 2000 года представлял Россию на Международном православном фестивале театров. Посвященный 2000-летию Рождества Христова, он проходил в сербском городе Требень. Став и здесь лауреатом, «Глас» сразу же был приглашён на театральный форум в Баня-Лука, где также удостоился почётного приза. А между фестивалями выступил ещё в нескольких сербских городах. И повсюду во время поездки рядом с ними был Зоран Костич — замечательный сербский поэт и драматург, возглавляющий Общество сербско-русской дружбы.

— Как и русские, сербы — люди открытые, — говорит Никита Астахов. — Но сначала они были как-то скованны. Отнеслись к нам настороженно, недоверчиво. Возможно, то была тень обиды, оставшаяся после того как Россия «сдала» их НАТО, или что-то ещё — кто знает?! Но все поменялось буквально в течение нескольких минут, едва мы стали играть наш первый спектакль «Живы будем — не помрём» по рассказам Василия Шукшина. Сербы заулыбались, зааплодировали, стали петь вместе с нами. Поняли, что свои приехали, братья. Перед спектаклем Зоран Костич по-сербски пересказал зрителям сюжет. Поэтому играть было легко. Когда спектакль кончился, сербы не отпускали нас своими овациями минут 20—30. Потом нас узнавали повсюду на улицах, улыбались, здоровались... Тепло приняли и другой наш спектакль «Крест-Хранитель». В основе его судьба Великой княгини Елизаветы Фёдоровны, причисленной к лику святых за своё милосердие и мученическую смерть. За эту роль Татьяне Белевич был присуждён специальный приз.

После спектаклей, — продолжает Астахов, — по просьбе мэров сербских городов мы нередко давали ещё и концерты русских народных песен. Залы были переполнены.

***

К творчеству Николая Васильевича Гоголя — человека глубоко религиозного — в театре отношение особое.

Астахов сетует:

— Кое-где их довели до репризы, а ведь Гоголь — великий молитвенник за Отечество!..

Со страницами из духовных сочинений Гоголя зрители «Гласа» познакомились уже в первом спектакле театра «Светлое Воскресение». Использованные в нём фрагменты малоизвестного произведения Николая Васильевича «Выбранные места из переписки с друзьями...» стали для многих тогда, в 1989 году, откровением.

И не только для зрителей, но и для нескольких театров России, которые вслед за «Гласом» также обратились к этому произведению. Здесь «Глас» наглядно явил великую наднациональную религию в её самобытном русском варианте.

В репертуаре театра и необычное прочтение Гоголя в постановке «Раб божий Николай». «Старосветские помещики», сплетаясь с духовными сочинениями, вдруг открывают доселе неведомого нам Гоголя. Трогательное описание простой жизни бесхитростных людей неожиданно превращается в философскую притчу о жизни и смерти, о неизбежной греховности людей и неотвратимой расплате за неё. Помните об этом, призывает спектакль, ибо все мы уйдём из этой жизни туда, где придётся ответить за всё.

***

«Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своём призвании, то не боюсь жизни...», — вспомнились мне прекрасные слова Нины Заречной из чеховской «Чайки».

Так устами своей героини Антон Павлович Чехов дал оценку подвижничеству в искусстве.

В спектаклях «Гласа» смысл этих слов «раздвигается» до изначального, высокого: человек, будь достоин называться человеком!