«Деревенщики» сегодня: за и против. Следами полемики, инициированной архангельскими писателями на сайте газеты «Российский писатель»

«Вексель на строчку в истории»

О повестях и рассказах [2] тюменского писателя и публициста Николая Олькова [3]

Но слиты мы в едином

Слове,

И Божьей Матери

Над нам светлый лик,

Чтоб отвратить

Смертельной схватки

Миг!…

Сэда Вермишева [4]

Смешаются были и небыль,
но правда, как прежде, одна:
над нами российское небо,
за нами Россия – страна.
В земле мы, как прежде, по горло,
но это же – наша земля!..

Ю. Брыжашов [5]

Совсем недавно, 5 марта, мы отмечали день рождения Валентина Григорьевича Распутина. 

Припоминается, что Президент России Владимир Путин, поздравляя юбиляра с 75-летием, сказал: «Вас знают как яркого, самобытного писателя, признанного Мастера современной отечественной литературы. Все Ваши произведения проникнуты искренней, глубокой любовью к людям, к родной земле, ее истории, традициям. Эти книги, ставшие классикой, в полной мере отражают Вашу жизненную, гражданскую позицию и высоко оценены читателями – и в России, и далеко за ее пределами».

Это и есть оценка «деревенского» направления в русской литературе прошлого века, носителями которого были и В. Распутин, и В. Белов, А. Яшин, М. Алексеев, Ф. Абрамов, Е. Носов, Н. Рубцов, В. Солоухин, В. Тендряков, В. Лихоносов, В. Липатов, В. Астафьев, И. Акулов, В. Герасин, В. Шукшин, Б. Можаев, С. Залыгин и другие писатели того времени.

***        

Поэтому  слюнтяйско-либеральное фыркание, пренебрежение к «деревенской» литературе – это попытка умалить, извратить её роль в гражданском, нравственном возмужании  российского читателя.

Невежество до сих пор в обществе составляет увесистую массу, пользуясь, что на его стороне сейчас находится материальная сила, оно пытается своей мохнатой лапой разворотить людские сердца и всецело властвовать над ними.

«Какое нам, в конце концов, дело до грубого крика всех этих горланящих шарлатанов,
продавцов пафоса и мастеров напыщенности и всех плясунов, танцующих на фразе?» [6]

Отталкиваясь от  этих слов  французского  поэта и драматурга  О. Барбье, хочется сказать: вот именно, – нам нет никакого дела до тех  современных «танцующих  на фразе» литераторов, которые своей выспренностью и критиканством  хоронят праведное русское слово, русскую литературу, её лучшие достижения, в том числе, и её полувековой пласт прошлого столетия,  условно именуемый «деревенским».

Это морозовым и компании кажется, что не следует помнить тех, кто стал достоянием историков литературы, нужно напрочь забыть их имена, не включать  их в школьные программы, – якобы, они ничего не прибавляют к познанию современной  России.

Это им претит «бесконечный поток Анисий, Ильичей, Петровн» в произведениях  реалистов, а  духовность представляется «дополнительным грузом» для человека. [7]

Словно и не слышали никогда, что  жизнь народа, его учреждения, его верования и искусства суть только видимые продукты его невидимой души.  И общество только тогда сплочено, когда  упрочены не только  законы и кодексы, но прежде всего, души людей.

И когда  «забота государства о духовности уходит из его поля зрения, такое государство неизбежно приходит в упадок, оно осуждено на исчезновение». [8]

При этом литературные лукавцы забывают, что именно  писатели-классики  внесли заметный вклад в духовное раскрепощение русского народа, в развитие  его культуры.

Будучи социально зоркими, откликаясь на происходящие процессы своего времени, они вскрывали корни  явлений, несли важную некричащую правду. Их слово было вдумчивым и благородным в упорстве духа. Отсюда – и их пророческие обобщения.

Они действительно заглянули в «зевсовы чертоги» и увидели в вечных идеалах «то, что смертным в дозах малых открывает божество». [9]

Их творчество слито невидимыми внутренними  нитями таланта и томится общими настроениями, общей болью за судьбу России.

***        

Такая же тревога за народ и  Отчизну, искренняя любовь к ним  и родной земле  сквозит  в повестях и рассказах  тюменского писателя, яркого публициста  Николая Олькова.

То-то он «не забыл еще в своих блужданиях по белому свету названия наших пашен и других кормовых мест – Поляков Колок, Новиков Дом, Первые Ямки, Вторые, Кулибачиха…».

В слиянии автора с народом, в совершенном проникновении его личности  народным духом и заключается вся его сила, вся тайна его притягательного писательского  мастерства.

Художественная  канва  произведений  Николая Олькова  озарена светом глубокого внутреннего  человеческого сочувствия и гуманизма.

Поэтому вы не встретите ни одной крикливой ноты,  или банального штриха-разочарования,  а, тем более, тенденциозных писаний с намерением приобщиться к какой-нибудь новомодной волне в современной литературе – то ли по части языка, то ли идеологических спекуляций.

Писать  обзор  произведений  этого писателя   непросто, как может показаться на первый взгляд: творчество  полифоническое, многоголосное. Всё и обо всём так сразу и не скажешь. Да и не нужно. Тем более, что прочитано  две повести – «Серебряный купол в голубом небе», «Чистая вода» и десяток рассказов и очерков. Этого достаточно для понимания  идейной направленности и нравственных скреп  авторского художественного слова.

Хоть  все работы   и сходны по  тематике, идейному замыслу и стилистике, а также  связаны между собой единством внутреннего настроения,  –   всё же каждое произведение  обладает несомненной смысловой автономностью.

В них льётся  мягкий гуманный свет,  светозарно освещающий направления развития  сюжетов.

Это сущий клад для анализа, отличающийся  не только конкретностью зарисовок жизни и быта сибирской деревни, своеобразием характеров персонажей, но и  глубоким   психологизмом, соединением социальной, экологической и нравственной проблематики, прекрасным чувством языка и  стиля.

Но дело  даже вовсе не  в этих   «приговорах»  литературоведа.  Ведь аналитика художественного произведения  в основе своей не может быть предвзятой, иначе  просто перестаёт ею быть. Поэтому здесь  лишь  объективно фиксируется то, чем привлекательно творчество   Н. Олькова.

***        

И без особого  анализа  видно, что писатель хорошо знает и понимает душу и жизнь своих земляков, улавливает воздействие на неё исторических условий, различных  внешних социальных сил.

Он разбирается в сложных вопросах современной  будничной драмы  не только деревенской жизни, но и всей страны после развала Советского Союза.

Художественная сторона  его рассказов, вроде бы, и  не отличается особенно выдающимися достоинствами,  просто в них   есть  всё, что должно  наличествовать в серьёзной прозе, но важно, что их  настроение таит в себе элементы богатого творческого поиска.

Рассказы  проникнуты философией жизни  русской деревни в проявлениях её  и радостного, и тревожного бытия, в едва уловимых законах её долготерпеливого и многострадального существования.

Изображаемая в ольковских  рассказах жизнь – это, словно,  нескончаемая русская песня, – от колыбельной до поминальной, в которой есть всё:  вскрики роженицы, всхлипы за умирающим; духмяные шлейфы  родительского  дома, свежеиспечённого хлеба в печи, – то есть, дух и запах родного очага; радость, любовь, вера, труд, и их антиподы.

«... Знал Макар, кто какие щи варит, вкусно из печи через чувал пахнет, или так себе. Знал и видел хлебы, какие укладывали ему бабы для мужей своих. Дивился на пышные булки, на круглые калачи, печеные на горячем поду…».

Или: «Вкус пирожков с крупой и груздями мстительная память хранит и издевается: не доводилось более вкушать таких».(Рассказ «Мои грибы»)

Во многих  повествованиях  мы ощущаем присутствие русского духа, встречаем знакомые образы, страсти и поступки, то есть, узнаём  жизненную  логику,  характерную  для нашей  повседневности.

Имена персонажей и мест, изображения природы вводят нас в великорусский быт, суровый и скромный, и, вместе с тем,  несказанно привлекательный.  

И кажется, что любовь  Н. Олькова к  малой Родине  – это  тот духовный  неизменный утёс, на  который изо дня в день   набегает и бьёт волна  будней, тщась  вызвать, наконец,  слабость, неуверенность,  но так  и разбивается об него, уплывая  в прошлое и  унося невзгоды.

Всё равно у него  «Село мое родное… Иду по улицам детства и смахиваю слезу со щеки, чтобы никто из земляков не заметил и не спросил, по ком я плачу…». (Очерк  «Как убивают деревню»)

Ведь это с писателем   мы  путешествуем  и по  этому родному селу,  и  «по утреннему сонному лесу»,  «незаметно уходим  в природу», собираем «свои» грибы («что гриб, вроде пустяк, а вот на размышления наводит», да и «не грибы в радость, а встреча с ними»), наблюдаем «исчезновение» времени, когда «воздух вытесняет из души суетную дрожь, и в голове абсолютная свобода», понимаем  «Василия Макаровича Шукшина в его встрече с березками в «Калине красной»: красавицы, невестушки, заждались!»… ( Рассказ «Мои грибы»)

Примечательно, что во всех описаниях природы у  Н. Олькова присутствует  идиллия,  сохраняющая  всё обаяние человеческих впечатлений.

Вместе с автором мы переживаем непростую  жизненную  трагедию  Паши Менделёва, который всю жизнь маялся с совершённым по своему порочному нутру грехом –  убийством родного отца, тушим пожар на Голой Гриве, разбираем Крестовый дом в знак «прощения непрощаемого». («Крестовый дом на Голой Гриве») Читая этот рассказ, проникаешься глубиной  страшного человеческого   греха, расплата за который неминуема, как бы её не остерегался и не обходил стороной.

А с главным героем рассказа «Встреча»  Вольдиком, который «привиделся одинокой женщине в награду», посещая  его   малую  Родину,  переживаем   воспоминания  его далёкой юности; наблюдаем, как отдельные моменты душевных движений «нового русского»   вдруг приобретают у писателя  многозначительность, потому что над ними простёрт лёгкий покров вдохновенной  авторской мысли.

В  короткой сцене встречи с когда-то любимой девушкой  нет ничего случайного и произвольного: каждая черта, каждый душевный всхлип  строго обдуманы автором  и прекрасно подмечены.

В  слёзах Вольдика  заключено  авторское понимание того, что в жизни  бывают минуты, в которых достаточно одного толчка, чтобы перевернуть образ мыслей, выработавшийся в течение нескольких лет, увидеть свою жизнь, свои поступки совсем в ином, порой неприглядном, свете. 

Вольдику казалось, что,  оторвавшись от родных корней,  разбогатев, он изменился. Но именно здесь, в деревне, он  ощутил  боль  утраченного родства  с этим скромным земным уголком. Так  меняется поверхность речной глади, волнуемая  набежавшей ниоткуда бурей, но на поверку  она, знай, течёт своим руслом.

Волей автора мы  встретились также с группой вернувшихся с фронта сельчан – безруких, безногих, утративших былую физическую  удаль, но  не потерявших интереса к жизни, чувства справедливости и сострадания. («Про Максима, инвалида, говоруна»)

Можно было бы продолжать указания на гуманистическую направленность  многих  ольковских  рассказов, того же «Дядя Федя, тётя Таня», или «Нюхач», «Букет», «Черёмухи цвет», «Фото с выставки» и др.,  в которых для автора, как он пишет, было важным «научиться мыслью познавать чувство». Но дело не  в перечислении, а  в том  объединительном лейтмотиве любви к малой Родине, который слышится  в каждом повествовании и благодаря  чему они становятся  дорогими и близкими  читательскому сердцу.

Справедливости ради надо заметить, что отдельные характеры, носители  реплик или шуток, к примеру,  не воспроизведены со всей художественной полнотой,  некоторые лишь контурно намечены, что объясняется  избранной прозаиком формой  коротких  рассказов, порой даже зарисовок, или новелл.

Тем не менее, они нам понятны и близки.

***        

Явственная заслуга Николая Олькова  в том, что в  его повестях и рассказах, независимо от формата, сильны, что характерно для «деревенской» прозы, именно  мировоззренческие,  нравственные  аспекты.

Его  серьёзный талант тихо и скромно откапывает какие-то нетронутые уголки и  успешно двигается  литературной стезёй. Он словно читает неизвестную нам  книгу природы и человеческой души, заглядывает в их  сокровенные тайники, которые нам недоступны так же, как  невидима  обратная сторона луны.

Писатель находит их прежде всего в новейшей истории России, в  непривычной для себя  психологии нравов и поступков своих персонажей, в мотивации их  поведения.

«Перестроечная» Россия до наших дней  – целое  невспаханное поле для возделывания  художественным словом. Пока что  нет и помину о  цельном, законченном, всестороннем воспроизведении современности с её борьбою и задачами.  

И Н. Ольков смело становится в ряды  таких пахарей  в  уже упомянутой ранее повести «Чистая вода».

Судьба главного её героя  Григория Конакова – это трагедия целого поколения тех, кто одержал Великую Победу в Отечественной войне, кто строил новую жизнь в послевоенное время.

Ведь нельзя в одночасье стать тем, кем ты до этого никогда не был.

Нет-нет, здесь речь не о должностях и статусах, новых условиях жизни, – речь о душе, о русском характере, которые формировались веками, и передавались от поколения к поколению прежде всего на уровне обыденного сознания, чувственной сферы.

А то, что запечатлено чувствами, впиталось, как говорится, с молоком матери, – оно намного живучее  того, что надиктовано  разумом, тем более, пришедшего извне.

Распространение  новой морали или верования  не зависит от той доли истины или заблуждения, какую они могут в себе содержать. Как  только они западают  в души, неясность  не обнаруживается более. Одно лишь время может ослабить их.

Проблему отцов и детей в новых условиях  Николай Ольков  представляет  как столкновение двух идеологий – гуманной народной (социалистической) и  пришедшей новой – стяжательной и уничижающей всё и  вся.

Иной читатель, возможно,  и   укорит автора за ностальгию о прошлом, за  порой слишком сгущённые тоскливые душевные туманы. Но  их разлив в текстах  – это не просто воспоминание, сожаление об утраченном благе быть собой,  быть русским на своей родной земле, а скорее, негодование  и боль…  Это насущные вопросы, не дающие покоя сегодня русской душе.

«Как могло случиться, что сменились люди у власти, и все пошло к смерти?». «Отчего молодёжь плюнула на деревню, и хоть на подхвате, но в городе?». «Почему это рабочий класс вдруг отвернулся от своего вечного союзника, закрыли всякое строительство на селе…». «До чего же быстро вы научились под плутовство и жульничество теорию подводить?!». «Как получилось, что его сын мыслит не как крестьянин, не как избранный народом руководитель, а совсем по-другому?».

Ведь нелегко, ой, как нелегко бывшему фронтовику,  в прошлом руководителю   передового советского хозяйства, отцу семейства вдруг оказаться растоптанным новой  российской  перестроечной действительностью.

Богатое поле психологическому анализу открывается в прослеживании той борьбы, которая происходит  в его душе между силой привычки и стремлением к лучшему порядку вещей, между робкой боязнью нарекания со стороны знакомых и незнакомых, с одной, и между мужественной самостоятельностью, с другой стороны.

«…начальник новорусский! Отец мой геройски погиб за народ и за Родину, сам я чуть не полвека спины не разгибал, орден имею, литровую банку значков и полную тумбочку почётных грамот. А ты в кого? Какую ты червоточину мог получить на чистых материных перинах да на моей ограде, выскобленной? Что с тобой случилось, что перестал ты к людям лицом?»

Если Григорий Конаков раньше мерил свою жизнь настойчивостью, энергией, упорством, способностью жертвовать собой для идеалов добра, уважением  к людям, которые создали величие его предкам и ему, то его сыновья  оказались совсем другими.

Деликатные чувства в них заглохли; сознания собственного достоинства и чести для них  не существует; прав собственной личности и личности другого они не понимают; и потому весьма многие вещи, которые претят отцу, не возбуждают в них ни малейшего, даже слабого, протеста.

«Времена наступили, дочка, сын против отца, отец против сына, пока ещё словесно, но, не дай Бог, дойдёт до кулачков».

«Почему? – спрашивает  главный герой повести «Чистая вода», – разве не было в доме жестокого порядка: не ври, не воруй, не завидуй. Было… Тогда почему почти вдруг ребята его тоже сломались, какая ржа съела их благородный стержень внутри? А может, надо было плюнуть на все, пропади она пропадом и советская власть, и партия вместе с Зюгановым, если за всякое честное слово, за попытку вывести кого-то на чистую воду он платит сыновьим отторжением? Молчал бы, занимался пчёлами, рыбачил, как добрые люди, не влазил в дела детей своих – самостоятельных мужиков – и жизнь была бы спокойней, и дети в порядке, и Матренушка моя пекла бы пироги да щи варила? Что, разве не так? Да так, только это не для него. Откуда эта непримиримость? Может, от того, что сам всегда жил честно и чужой копейки в руки не брал, может, потому и бесило его, что тащат не своё, тащат наше, общее, не спросясь, да ещё бахвалясь…».

И сам же себе отвечает: «А от безразличия до глупости один шаг, и мы его сделали. Да, страна наша такая, что судьба каждого человека невидимой пуповиной связана с судьбой всей страны. Когда-то это было хорошо, когда всей страной работали и на человека, и на страну. «Вот видишь, – подумал Канаков, – если хорошенько порассуждать, к интересным выводам прийти можно. Возможно, где-то тут причина падения моих сыновей».

***        

Для творчества Н. Олькова, как и для многих  произведений русских писателей-«деревенщиков»,  характерен тот своеобразный фольклорный базис, та почва, которая заведомо направлена на осознание чувства связи с родной русской землей, с несомненными её православными корнями, уроками Закона Божия, составляющими прежде всего нравственные устои  русской народной  жизни.

У всех у нас дорога к осознанному православию разная. И никакие внешние её атрибуты, в том числе, и временные, не могут по влиянию и значимости соперничать с этим подсознательным стихийным христианским мироощущением.

Для русского крестьянина испокон веков вера была животрепещущим каноном его жизни. На подсознательном уровне она существовала всегда, даже во времена неразумных коммунистических запретов.

«Что касается колоколов и крестов, то их сорвали еще в тридцатые годы, на правом крыльце до сих пор видна глубокая вмятина от большого колокола, который при ударе развалился пополам», – читаем у Н. Олькова.

И это правда. В течение 20-30-х годов XX века было уничтожено почти всё, что Православная Русь отливала несколько веков.

В России говорят: икона – молитва в красках, храм – молитва в камне, колокол – молитва в звуке. Россия – единственная страна в мире, где живёт колокольная музыка. [10]

Колокольные звоны бывают разные. Для каждых звонов выработаны свои правила. Призыв к богослужению – благовест. Игра колоколов – благовествование Евангелия, торжество его во всех концах вселенной, подобно Ангельским трубам. Благовестниками называют колокола, чей звон наполняет душу радостью и надеждой. Колокольным звоном призывали народ на общественные собрания, возвещали о победе, встречали желанных гостей, сопровождали торжественные ритуалы. [11]

Звон, говорят русские люди, невольно отрывает все мысли и помыслы от земли, и уносит их в поднебесную высь, и наполняет сердце радостным светлым чувством, как будто в него вливается небесная гармония, отголоски далёкого рая. [12]

И звук пойдет к столетьям дальним

И многим смертным слух пленит,

Застонет жалобно с печальным

И в хор мольбы соединит. [13]

Худшего злодеяния, чем разрушение церквей, советское государство  не могло тогда придумать. Люди воспринимали  его всегда как  святотатство, как явление, враждебное русскому духу.

Показателен в этой связи  диалог между Митей Рожень и Иваном Берёзкой в связи с распоряжением снести сельскую церковь.

«– Ошибаешься, добрый человек, церковь не моя и не твоя и не их всех – она Господу Богу принадлежит, сиречь она и есть его дом на земле.

– Да хоть и дом. На небе он у вас живет, а дома на земле? Снесем, Однорукий, – злился Рожень. – Ровное место будет. Как будешь молиться? В лесу ко лесу?

– Опять ошибаешься, добрая твоя душа. Месту будем молиться, святому, великую силу имеющему. Гляжу на тебя – не ты ли первым падешь ниц и станешь землю грызть и просить Бога убить тебя по грехам твоим?

– Иди, иди, пока я тебя не проводил. Ишь, развел опиум! Землю я буду грызть! Хрен тебе, Однорукий, коммунисты ни перед кем в ногах не валялись, тем больше – перед богом, евреями придуманном». (Повесть  «Серебряный купол в голубом небе»)

У Н. Олькова   эта тема   прямо или опосредованно присутствует   и в  повестях, и в рассказах.

«На церкви нашей колокол был о ста пудах, его на многие версты кругом было слышно. Отливали по заказу нашего купца и маслодела Кувшинникова, но колокол сбросили перед войной, Шурка Ляжин да Никитка Локотан дерзнули снимать. Шурка вскорости утонул в Марае, а Никитка сгинул на фронте без весточки».

Сюжетная коллизия, в которой взявшие на себя грех  снятия колоколов и слома церквей  люди впоследствии наказываются Богом, не нова, как и переживания очевидцев  такого лиходейства, но то, как они поданы автором, трогает душу. К примеру, хотя бы этот эпизод:

«Тогда Костя стал представлять белый, серебряный купол, а потом золотой крест, и у него получилось, серебряный купол на фоне голубого неба принял крест, и они вместе поплыли ввысь, медленно, и Костя глядел, не сморгнув, на это чудо, пока слезы застили глаза, и видение исчезло. Но он по-иному смотрел теперь на бывший еще утром сиротливый купол, хлопающий листами оторванного ветрами железа, на потрескавшуюся штукатурку церкви, они перестали быть чужими и беззащитными, церковь стояла теперь, как православный воин после изнурительной битвы, израненный, с пробитым шлемом, одеждой, порванной мечами чужеземцев, почти истекающий кровью, но непобежденный. Костя вытер слезы и увидел рядом однорукого Ивана Березку.

– Ты плачешь, дитя мое? Господи, благослови сие мгновение! Ты видел, как серебряный купол с золоченым крестом уходил в небо? Радуйся! И Господу нашему великая радость. Благодать снизошла на тебя, сын мой, сохрани ее, и она проведет тебя по жизни прямо к ногам Бога нашего. Беги с миром!».    

В стремлении к божеству, в развитии религиозности, в богомольстве, в хождениях по монастырям и к  чудотворным иконам прожил   не один русский православный род.

Об этом начинаешь думать, когда  активный в прошлом коммунист Григорий Конаков, не  пожелавший  иметь в родстве подлецов, пусть даже  ими стали сыновья, решает оставить  теперь уж не по его  духу светскую жизнь и уйти в монастырь. Что это? Бегство  от нового времени, в котором  не находит  себе места его характер, или действительно переосмысление сущности  человеческого бытия, или  лишь намерение найти себя в новой религиозной ипостаси? Прямого ответа на этот вопрос писатель не даёт. И это не случайно.

Автор понимает, что  путь к Богу индивидуален, своеобразно и его молитвенное обращение к нему. Каждый молящийся в отдельности в свою молитву вкладывает частицу себя, свои эмоции и восприятия, свои чаяния и дела. Одни молятся «остротой религиозного сомнения (Блаженный Августин, Паскаль); другие просьбой и домогательством; третьи – смиренным приятием судьбы и благодарением; четвёртые, может быть, ропотом и вызовом. Боттичелли и Сегантини молились своими картинами; Бетховен – своими сонатами и симфониями; Жуковский, Тютчев и другие поэты – своими стихами. Каждый человек взирает к Богу по-своему: один обращается к Нему только делами милосердия; другой – самоотверженным и вдохновенным научным исследованием; третий – ищет Бога в тихом созерцании природы...»   [14]

«К Богу много путей, самый верный – когда семья верующая и воспитала ребёнка в вере. Это, скорее, относится к старому, досоветскому времени. Теперь такое редко, разве что в семьях священников» (Повесть «Чистая вода»).

При приезде Григория  Конакова в монастырь  автор использует замечательную метафору  –  образ родниковой чистой воды, которую пьют паломники у стен обители, как символ его возврата к своим исконным русским православным корням, без которых вся предыдущая  жизнь потеряла смысл.

***        

«Нам, нынешним литераторам, не быть долговечными, – писал известный драматург, критик и публицист Николай Полевой  в 1830году А.А. Бестужеву – Таково наше время. Счастлив, кто возьмет у будущего вексель хоть на одну строчку в истории». [15]

Искренне верю, что такой вексель Николай Ольков заслужил.

Литература

1. https://www.rospisatel.ru/olkov-rasskazy1.htm

2. https://www.rospisatel.ru/olkov-rasskazy.htm; https://www.rospisatel.ru/olkov-rasskazy1.htm ;  https://www.rospisatel.ru/olkov-rasskaz1.htm 

3. Николай Максимович Ольков родился 24 августа 1946 года в селе Афонькино Казанского района Тюменской области. Окончил Литературный институт СП СССР в 1976 году. Член Союза писателей и Союза журналистов России. Лауреат премии имени Константина Лагунова «Очеркист года» (2003). Лауреат литературной премии Уральского федерального округа (2012), дипломант этой премии (2011, 2013). Почётный аграрник Тюменской области (2013). Лауреат литературной премии имени Ивана Ермакова (2014). Отмечен медалью Союза писателей «За служение слову» (2013), Почётными грамотами Губернатора и Думы Тюменской области. Автор 15 книг художественной прозы: сборники повестей и рассказов «Ремезиное гнёздышко» (Шадринск, 2004), «Крутые Озерки» (Шадринск, 2004), «Глухомань» (Шадринск, 2009), «Подарок судьбы» (Шадринск, 2010), «Книга любви» (Омск, 2012), романов «И ныне и присно» (Шадринск, 2008), «Сухие росы» (Омск, 2009), «Дурдом» (Курган, 2014), исповеди «Признаюсь, что живу» (Шадринск, 2006), повестей «Не живут в Кремле ласточки» (Екатеринбург, 2003), «Гриша Атаманов» (Шадринск, 2010), «Чистая вода» (Шадринск, 2013), «Мать сыра земля» (Шадринск, 2013), «Птица, залетевшая в окно» (Екатеринбург, 2013), «Ферапонта Андомина сказывания» (Екатеринбург, 2013). Выпустил трёхтомник прозы «Рассказы. Повести. Романы» (Тюменский ИД, 2014). Издал более тридцати книг очерков и публицистики, книгу очерков истории Бердюжского района Тюменской области «Синеокая сторона» (Шадринск, 2010), обзор Казанской районной газеты Тюменской области с 1931 по 2012 годы «История района газетной строкой» в двух томах (Шадринск ТИД, 2012-14), более двадцати пяти брошюр библиотечки «Диалоги о наших временах». Живёт в деревне Каратаевка Тюменской области. Источник:https://www.rospisatel.ru/olkov-proza.htm

4. Cэда Вермишева. Живое слово. https://www.rospisatel.ru/index.htm

5. https://www.rospisatel.ru/bryzshashov-stihi.htm

6. Источник: Лермонтов М. Ю. Полное собрание стихотворений в 2 томах. – Л.: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1989. – Т. 2.

7. https://www.litrossia.ru/item/8763-v-teni-rasputina

8. Источник текста: Густав Лебон. Психология народов и масс – СПб.: Макет, 1995.

9. Майков А.Н. Анакреон скульптору. (Графу Ф.П. Толстому). – Полное собрание сочинений в 4-х томах. Изд. 8-е. Санкт-Петербург, издание Т-ва А.Ф. Маркс. 1913.

10. Демченко С.А. Бьют колокола.

https://lit.lib.ru/editors/d/demchenko_swetlana_andreewna/text_0800.shtml ;

11. Колокола России. https://kolokolarus.ru/kolokola-rossii

12. Оловянишников Н. История колоколов и колокололитейное искусство. М., 1912.

Цит. по: https://kolokolarus.ru/kolokola-rossii

13. Вся иностранная поэзия. Ф. Шиллер. Песня о колоколе.

https://www.allpoetryin.ru/germaniya/shiller-fridrih/pesn-o-kolokole/stihotvorenie     

14.  Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. Глава 1. – СПб., 1994.  

15. Николай Полевой. Избранные произведения и письма. Л., «Художественная  литература», 1986.