Недопетая песня

***

Вижу вновь:

До чего же я маленький,

Вместе с мамой на смену иду,

На резине подшитые валенки

Норовят поскользнуться на льду.

Я бы дома остался без робости,

Даже если отца в доме нет,

Я шагаю и с тихою радостью

Сознаю, что у мамы есть хлеб

Блещут звёзды холодные

                                            молодо.

Ну откуда тогда было знать,

Что подальше от дома,

                                    от голода

Уводила меня моя мать.

В отпуске

Когда тебя в заулках горной ночи,

В тебе почуяв образ чужака,

Отметелит свадьба –

                                    ты не очень

Осуждай хмельного земляка.

Не вини ты

                  хитрость баяниста,

Жениха

             за ревность не вини,

И отца его –

                  рецидивиста,

Ни  при чём здесь,

                   в общем-то, они...

Дело тут не в том,

                  что стал ты гостем,

От родной провинции отвык.

Было же когда-то очень просто

Находить общения язык.

Блудный сын,

                   прими, как неизбежность,

Свой синяк,

                   рванину на плече,

Ты для них залётный,

                   зарубежный,

И не надо больше тут речей...

Снимок

У холста, где берёзы

И поля лиловые полосы,

Мать присела на стул,

Белоснежный платочек держа:

– Останется память, –

Сказала обыденным голосом,

Словно не ей надо завтра

От нас уезжать.

Дед, фотограф, седой,

Суетясь, пошутил:

– Будет память отцу.

И придвинул к нам ближе штатив.

Мы согласно молчим.

Мы – познавшие соль безотцовста.

И как в око судьбы

Вместе с мамой

Глядим в объектив.

Снимки памятных дней.

Но чему мы в тот день были рады,

Пребывая в неведеньи детском, святом?

Мы не знали ещё,

Что, пока оставаясь за кадром,

Ждёт другая нас жизнь,

Где разлука –

Детдом.

Сено

Убедившись: не видит никто,

Мы, мальчишки, взобрались на стог.

Разыгрались, под крики «Ура!»

Золотая шуршала гора.

Сено пахнет родным, чем-то близким.

На соломинках солнышка блёстки.

– Ребя!.. Сторож!..

Друзья в тот же миг,

Как горох, кто куда.

Догони... Мне бы тоже бежать – слишком мал.

Подхромал злой старик и поймал.

Хвать за ухо: «Попался, шкилет!..»

Закричать бы, да голоса нет.

– Чей? Откуда? – он начал расспрос.

– Из детдома, – едва произнёс.

Помолчали мы с дедом вдвоём.

Стриганул я обратно в детдом.

Песня

Конферансье не объявлял

Мой номер. Я без объявленья

Взбежал на сцену. Увидел зал –

В глазах у всех недоуменье.

Знобила тело тишина.

Я слышал взгляды, и недаром

Впервые школа от меня

Чего-то очень ожидала...

И я запел. Свободно песня

Лилась, теряя свой предел...

Сколько живу – ни до, ни после

Я никогда вот так не пел.

***

Любил в тайге ночное бденье,

Тепло весёлого костра,

Дремучих кедров шевеленье

И разговоры до утра

О разном:

Ягод нынче много,

Орех кедровка не поест

И что в созвездье Козерога,

Возможно, тоже люди есть.

Звезда мелькнёт во мглу,

Как в ножны,

Вонзится огненный кинжал,

Желаний столько всевозможных,

Но загадать забудешь –

                                         жаль.

Ел испечённую картошку,

Из кружки пил горячий чай,

Рассказы слушая Серёжки,

В мечтах о будущем молчал...

Я знал:

Не вечно юность длится,

Но в нас останется навек,

Тайга, костёр наш у границы,

Тропа, ведущая в рассвет.

На Родине

Неужели всё это не сон?

Вот возьмёт да исчезнет внезапно

Летний день, тёплый свет, дальний звон.

Из распадка –

Багульника запах.

За полями деревня Хужир,

Прикорнувшая к древнему склону,

Юркий промельк стрижей,

А во ржи

За рекой – белогривые кони.

Неужели родные места?!

Но казалось, всё кануло в небыль,

Вспоминалось до боли в висках…

Боже мой,

Как давно я здесь не был!..

Расплескать всю усталость в реке,

Что от гула турбин, от дороги.

Тихо лечь на горячем песке

И о жизни судить не так строго.

Ариаднина нить

Всё вращалось вокруг вольфрама

В жёстком сплаве из зон и людей,

И куда там

Шекспировским драмам

Здесь равняться в накале страстей.

Шли этапами,

                          как декабристы,

В деревнях становясь на ночлег.

Бабы-вдовы

                          краюхой амнистии

На дорогу давали им хлеб.

По ночам подвывали бараки –

Шёл у женщин с памятью бой,

И ворочался зверем во мраке

И зубами стучал забой.

И рождались вольфрамовые крохи

В старой фабрике

                                 под оркестр

Силикозного кашля

                                 и грохота,

Оглашавших тайгу окрест.

И не знали фронты о связи

Зон таёжных

                   и крепкой брони,

Что для них

                   кто-то,

Смешанный  с  грязью,

Добывал Ариаднину нить.

***

Закон любви необъясним:

Я – рядом с ней,

Ты – рядом с ним.

Живём на разных полюсах

Житейской спешки и забот.

Но, в самом деле, –

Чудеса!!

Выходит всё наоборот:

Меня ты, втайне к ней ревнуя,

О том не смеешь мне сказать.

Но вижу я,

Её целуя,

Твои тревожные глаза.

И мне

Какая уж тут радость,

Когда в безмолвии ночи

Его с тобой представлю рядом,

От сна теряю все ключи.

Закон любви необъясним.

Хорошо приезжать домой

Хорошо приезжать домой,

Только жаль –

                надо вновь расставаться.

Снова старенькой маме одной

В опустевшей избе оставаться.

Отгостил,

                отгулял,

                            отдышал,

На вергульках настоянным мартом,

Словно детства жарок подержал,

На ладонях пылающий ярко.

Расставанья святой ритуал –

На минуту присесть рядом с мамой.

Знаю, мучит платочек в кармане,

Вздыхаю: «Пора на вокзал...»

И уеду

Надолго.

Дела

Дни мои суетой увенчают.

Мама чашку возьмёт со стола

И, забывшись, нальёт мне чаю.