Радикалъ / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Радикалъ Пятиконечная звезда как символ грозовой эпохи – шершавая, изрядно порыжевшая, видавшая дни всеобщего поклонения и дни лютой ненависти – висела на белой стене уродливого грузного здания и провожала очередной день безвестной теперь своей жизни, никому не нужная, всеми забытая. Она венчала собой чей-то розовый, лысый силуэт, который задумчиво смотрел на пустой проулок, на блестящие, в закатных слезах, окна пятиэтажного дома (чьи пассажиры, казалось, уснули вечным сном и пропустили давно минувшую остановку), на упадающий лист, на человека в шляпе, наступившего на этот лист.

Человек в шляпе остановился, пошаркал ногой; с опаской оглянувшись по сторонам и убедившись, что он один в целом мире, неловко, рискуя жизнью, обеими руками приподнял ногу и внимательно, сквозь очки, уставился на влажную подошву ботинка. Брезгливо щурясь, пустив в ход лишь мизинец, он отковырял незваный жёлтый лист, с досадой обработал носовым платком палец, а затем двинулся дальше. И шёл всё с тем же насупленным видом. Пока не угодил в лужу.

Дорога эта давно покрылась трещинами, рытвинами, впадинами и даже ямами, потому местные жители старались не показываться здесь, тем более в непогоду, тем более в вечерний час. Но человек в шляпе уже много лет ходил этой дорогой и ничего менять не собирался. Более того, он всегда следовал только по правой стороне улицы: древняя привычка, причину возникновения которой он и сам не помнил. Выходя на эту улицу, он непременно попадал в какую-нибудь историю: то на него обрушивался поток мыльной воды, то падала с дерева облезлая кошка и больно оцарапывала ухо, то непонятно откуда вылетевший мяч сбивал с головы шляпу. Но, несмотря на это, человек в шляпе всё равно любил эту дорогу и хаживал по ней каждый вечер.

А был этот человек не кто иной, как известный на весь город депутат городского собрания, прославившийся своими реформаторскими идеями и радикальными взглядами. Будучи непревзойдённым оратором, он сокрушал коллег свежестью и новаторством мыслей. Он ожесточённо боролся со всяким проявлением предрассудков и закостенелостью взглядов. И искренне верил, что только благодаря таким людям как он, старый уклад городской жизни медленно, но всё же отступает перед свежим потоком решительных перемен.

Всё сильнее накрапывал дождь. Чтобы окончательно не промокнуть, депутат решил переждать его под куцей крышей газетного киоска, а заодно узнать, о чём нынче пишет пресса. Простояв даром на продуваемом ветром тротуаре и убедившись, что дождь по-прежнему равнодушно капает, а в газетах, как всегда, пишут всякую чепуху, он зашагал дальше, втягивая шею в высокий воротник осеннего пальто.

Он шёл, всё ускоряя шаг. Настроение его вконец расклеилось, и ему хотелось быстрее преодолеть намеченный путь. К тому же ещё, как назло, эта чёрная кошка, самодовольно перебежавшая дорогу! Депутат приостановился, подумал... Быстро перекрестившись и зачем-то плюнув прямо себе на плечо, он пошёл ещё быстрее.

Злой, продрогший, похожий на старую черепаху, посапывающую от негодования, депутат то и дело прикладывал к носу платок, но вдруг остановился; закатив глаза и запрокинув голову, он раскрыл рот, надулся, от души и с громким рявканьем вычихнул из себя весь запас воздуха, после чего, пошатываясь, повернул за угол, где бесследно скрылся.

– Не болей, папаша, – крикнул вослед ему вышедший из-за угла высоченный молодой человек с длинными, ещё не обмокшими волосами; его открытое лицо, освещённое ниспадающей улыбкой, внушало доверие, а неспешная, слегка развалистая походка свидетельствовала о том, что он только что вкусно пообедал, немного вздремнул и теперь, под вечер, полный тех возвышенных чувств, которые даются нам только в юности, не обременённый никакими заботами, вышел подышать свежей прохладой. Порывшись в просторной джинсовой куртке, молодой человек достал спички, чтобы прикурить фирменную сигару, но упавшая с неба капля затушила искру. Взглянув на тучу, он разудало рассмеялся и зачерпнул сразу груду спичек. Через минуту, полный беспечности и ленивого блаженства, он шёл, сладко вдыхая запах мокрого асфальта, перемешанный с фирменным ароматом его сигары.

В голове у молодого человека кружили хоровод странные слова, образы и мысли. Среди них мелькали: абрис, кроки, валёр, алла прима и целая стая прочих неведомых персонажей; все они пестрились, дудели, терялись, неистовствовали. Иногда они на мгновение складывались во что-то прекрасное, но тут же разлетались вдребезги. И молодой человек, как он ни старался, уже который день никак не мог усадить их всех в один ряд. А был он художником, хотя и не прославившимся. О нём не печатали в газетах, не говорили по радио, однако ж, его знал весь дом. И слава эта была странной.

Половина населения дома, среди которых, между прочим, был депутат в шляпе, отзывалась о художнике весьма дурно: им не нравилось, например, что он носит странную причёску, громко слушает музыку, замысловато одевается и, вместо того чтобы устроиться на завод, как подобает любому прилежному молодому человеку, занимается бессмыслицей. Среди этой половины жителей дома художник прослыл «непутёвым». Оставшиеся же соседи, в основном такие же молодые люди как он, напротив, любили и уважали художника, причём, ровно за то же самое, за что другие его недолюбливали: за пышную шевелюру, напоминавшую гриву древнего философа, за хороший музыкальный вкус, за модные наряды, за редкий талант. Среди этой половины жителей дома художник получил прозвище «рыцарь».

Дождь разошёлся совсем. Художник, весело перепрыгивая через лужи, собирая по дороге букет из опавшей листвы, догарцевал до киоска; чтобы не промокнуть, он купил большую газету и соорудил из неё пилотку. Молодой человек потешался и радовался: ливень его раззадорил, и теперь ему хотелось совершить что-нибудь бравое, хулиганистое.

Поймав перебежавшую ему дорогу чёрную кошку, художник закинул её на дерево. Перепуганное животное стушевалось. Это позабавило молодого человека. Он рассмеялся и двинулся дальше.

Впереди по курсу, где проулок упирался в огромную белую стену уродливого здания, художник увидел старую проржавевшую металлическую звезду, а под ней блёклый портрет какого-то человека с козлиной бородкой, нарисованный в профиль. Забросив мимолётом окурок в раскрытое оконце квартиры, в глубине которой притаилась висевшая на гвозде шляпа, молодой человек подошёл к стене и хитро улыбнулся.

С минуту художник молча изучал эскиз, думая, как бы с ним поступить. Затем достал из кармана кусочек угля и несколькими ловкими штрихами обратил звезду в корону, а к розовой голове пририсовал руки, вложив в них скипетр и державу. На влажной стене уголь оставлял глубокие жирные черты, так что никакой дождь вовеки не смог бы их теперь смыть. Закончив своё дело, взглянув на творение с полуоборота, художник просиял в улыбке, едва слышно ухмыльнулся, хохотнул, стал непрерывно хихикать, пока, наконец, не разлился в задорном смехе. В смехе этом он осыпал портрет букетом жёлто-красных листьев, как бы отдавая ему дань уважения, после чего, не переставая смеяться, перемахнул через забор и исчез, будто его и не было.

Скоро стемнело. Замерцал фонарь. Погода испортилась напрочь. На улице было тихо и пусто. И только чей-то изувеченный силуэт на белой стене, ярко озарённый жёлтым светом, задумчиво и грустно слушал потрескивание фонаря, перебиваемое шумом частых капель.