***
У лета свой приход.
И каждой зиме – паству.
Концертные залы и жизнь мимо нот.
А где-то весна по насту
Бежит околицей деревень,
Судачит дождём со старухами.
Я видел не раз этот город в Неве,
Я полон петровскими слухами.
Где, как ни люби, этот город не твой:
Хозяев для улиц много.
За каждой упрямой холодной стеной
Навстречу чужая дорога.
А ты по своей заплутай в подъезд –
В парадной, в фойе театра
Встречают прохлада и сумрак бездн
Кассира с глазами Сартра.
У всякой старухи во дрожи жил
Судьба Достоевским хлещет.
Я, кажется, всё это в нём любил.
И он нас любил зловеще.
Чему он учил меня? Рубежам
Ступеней в какую память?
Я плохо склоняю по падежам
Его вековое знамя.
Я помню музеи и божество
На росписях храмов зыбких.
Я помню, как смертное торжество
Осталось его улыбкой...
***
Колокола вечер били в мой зыбкий сон.
Я с Дивеево стал звучать в унисон.
Так свалился в его перезвоны.
А проснулся после приятья тьмы
Этим двориком, где был паломник. Мысль
Нашла на стене иконы.
Не иконы. Просто портрет святой
Серафима с Сарова. Напротив – той,
Что хранила былое имя.
Я к окну – воздето к весне оно.
Колокольни линиям в ней темно.
В гулкой ночи. Но я не с ними.
Все отбыты. Больше не бередят.
Я всегда боялся топить котят.
А теперь поминанья тонут.
В этой памяти вся пребывала жизнь.
На подушке не май – тишина лежит.
А святые совсем не стонут.
Столько слов привычкою ко словам.
Мне навстречу – тихо по головам
Несказанная ходит правда.
Я смотрю в эти лица, пытаясь лик
Рассмотреть в каждой встречной... Художник сник...
Я себя перенёс на завтра...
***
Помнишь эту the long and winding road?
Так она к тебе больше теперь не придёт,
Ибо ходит к другим, с другими,
Знают имя
Твоё. За ним
Ничего не отыщут боле.
Ты стоял обезлюдев, был нелюдим.
Город не был давно приволен.
Каждым взглядом прикован да к немоте,
Все, кто рядом, приникли к твоей черте,
За которую ты заступишь.
И любое скользящее по лицу
Выраженье годно и подлецу,
Потому этот приступ скуп, и
Оставляет гнев, оставляет боль,
Оставляет тебя самого... Уволь!
Не осталось меня на роже.
Ты воспитан города немотой,
В каждом крике молчащей, дрожащей в той,
Чьи слова так легки и тоже
Замечательно вежливы, холодны.
Станут всякому дню и тебе ладны,
Если с городом вдруг не сладишь.
Мы узнали столько хороших слов,
Но не знали, что в них стоит, и Кто
Вдаль уходит по водной глади.
Так кончаются чьи-то пряди
В дорогом и милом когда-то, в том
Что казалось писаным с ней листом,
Где был рядом ваш детский почерк.
Но куда-то ушла long and winding road...
Этот странный дядька о ней поёт –
Сожалеет о ком-то очень...
***
За чертой, вены перечеркнувшей,
Многие остаются только минувшими,
Прошлыми и забытыми.
Коих имя ты
Надеялся назвать
На листах,
Плакатах, пюпитрах.
В титрах
После ложного финала
Не стало
Слишком многих.
Это просто не лучший способ подводить итоги
Творческого пути.
Не лучший способ никого не простить.
Научиться благу зелёных листьев,
Цветов неба, земли, огня.
Простых истин сложного дня.
Внимать жизни грязи её вопреки,
Касанию чьей-то чистой руки.
Глазам, в которых
Нет с миром ссоры,
Бережная повадка
В словах быть кратким.
Склоняться над тишиной
Всякого, кто иной
Видит путь меж людей
В рвани былых идей,
В агитках, плакатах, рекламе
Напрямую к Далай-ламе
Иль ко Христу.
Главное, выбрать по росту версту,
Не оказаться малым для дороги.
В итоге...
***
Ораторы под молоко и хлеб.
День продолжался вздорным телевизором.
Я не умею летом белый снег
Визави.
Но я умею летом облака,
Грозу, и дождь, и громы поднебесные.
И те, кто могут город излагать,
Местные.
А впрочем, им положено уметь,
И карусели, и аттракционы.
Но я заметил, как уходит в медь
Град знакомый.
***
Сколько художников выпекла нам Россия.
Красиво
Стоящих полотнами в музеях, на стенах висящими.
Навязчивей
И усердней,
Чем мы прежде.
Знакомец невежды
И прочих персон,
Гарсон,
Жаждущий свободы и покоя.
Не воин, не судья и не мятежник.
Будь нежным
С Родиной,
Со словом и словарём.
Берегите её вдвоём.
Так нужнее, важнее, лучше.
В минувшем
Был томик, полка и много книг.
Красоты мира, а ты поник.
Не стоит:
В каждом листе есть печать историй.
Творенья, мира и красоты.
Попытайся быть с ней на «ты».
Благодари букашку за ножек бег
По линии трав.
Так и будешь жить, к Солнцу задрав взгляд и очи.
Говори с ним до самой ночи по книгам, проповедям, житьям.
Да не окончится ямб!
***
Этот каменный город
Осенним дождём мне за ворот
Капал и стекал.
Векам
Под силу такая стать.
Создать
Её и явить прохожему.
Роже тьму
И свет
Фонарей ночи.
Я помню себя не очень
В городской суете.
На листе
Полей мне привольно.
С меня, может, и довольно...
***
Встреча с рекой под звуки рассвета.
Этот
Тихий омут кувшинками обозначен.
Скачет мячиком
Солнца диск по воде и волнам.
Нам
Порой надо немного:
Ногам – дорогу.
Глазам – красоту.
Рукам – травку.
Смерти – оградку.
Каждому – по делам его ту,
По летам,
Награду: кому пистолетом к виску
Надо приставить, отпето.
Доскам
Почёта нет счёта.
Кому участка в глуши тишину.
Главное, вовремя вспомнить свою страну...
***
В наушниках слышу лета мои юные,
Пропетые кем-то другим,
А мы-то не знали, как снулые скулы и
Лица слагаются в зрелости гимн.
И как проступают морщинами, жилками
Все наши прошедшие дружбы,
Где мы научились иудами милыми
Быть иль быть учёными в службе
Большим и красивым мечтам,
Там,
Где краешек неба подан в окне.
Не на мне,
А на ком-то молодом и свежем
Теперь глаза цвета любви и нежности.
У меня за пазухой уведённые под руку прошлые лета,
Города и деревни, в которых всегда текла Лета,
Называясь разно.
Умела казнью
Быть ты мне и грамотой,
На которой в раме твой
Чудный говор. Немного правильной речи,
Но как ты лечила меня и калечила.
Теперь принимаю природу в дозах разных –
Встречаюсь с речкой, поле приемлю.
А когда-то казалось, что в словах своих красных
Я без тебя не знаю землю.
Детство оставило меня в тридцать –
Хороший возраст, чтоб стать чуть старше.
Но до сих пор мне ночами сниться
Могла бы молодость в странном марше...
***
Достоевский снят, поставлен, экранизирован,
Томами по ящикам завизирован,
Прочитан, выплакан, кто умеет,
А вот я его больше не смею.
Я смотрю, я читаю и слушаю,
Но плескать не пытаюсь им в душу, и
У него было сердце богатое,
А вот я понимаю и статую.
Онемелые губы и локоны,
Пустоту в её взгляде глубокую.
Тишину неподвижного мрамора,
Белизну её ту же упрямую.
Достоевский – всё правда, всё истина,
Но зачем он нам душу так выпростал?
Да, всё так: и святое, и смрадное,
Только жизнь не по всякому складная...
***
Малыш идёт в школу не зря, не зря.
Первые книжки и первые ссадины.
Завтраки в столовой в российских рублях.
«Родина» на доске мелком, и ради них,
Ради слов о ней и узнать саму –
Горько-сладкий вкус. Диалектика сути.
Тем, кто здесь, о ней, может, ни к чему.
Узнаёшь её по забегу ртути
В стужу зим, в её ледяной мороз,
В твой горячий бред после ласки снега
Из сугробов. По переливу рос,
Что встречал тебя в разливной весне, а
По тому ещё, как молчал трамвай,
Там, где ты ходил со следами драки,
Как щадил тебя человек, не лая
На твоей войны очевидной знаки.
Как умел принять, не заметить мог
Дом чужой тебя и не в лучшем виде.
Как сквозь мрак и дым, сигаретный смог
Кто-то всё ещё продолжает видеть
Человека, школьника, молодца,
Что старался быть для кого-то кем-то.
И не может сбить ни одна ленца
Тихих лиц участливых комплимента.
По уменью молча тебя вести,
Без упрёка слабою женской дланью
До входной двери гробовой доски.
И прикрыть её за тобою ранью.
А за нею слово с доски мелком,
Всем знакомое с самых начальных классов.
И по горлу катит несказанность комом,
И над родиной, и над рукой не властна...
***
Скрябин озвучивал Серебряный век,
Рахманинов – всю Россию.
Новгородских храмов притихший свет
В этом звуке, что не носил юг.
В нём ни ярости красок, ни огня –
Огонёк только блёклой лампадки,
Но печаль в глазах, в каждой ноте горя,
Остаётся живой и краткой.
А у Скрябина рвущийся Прометей
И этюд за этюдом с блеском,
Но во всём он казался от нот лиходей,
Заигравшийся со гротеском...
***
Осень. Встреча с улицей Костромы,
Где не мы,
Где я и намёки
На город в очах далёких,
На деревни, вокзалы, дали,
На всё то, чем опять не стали
Мы с тобой.
Это просто был памяти бой
С тем, что было на самом деле.
Метели
Были пока далеки.
Всё вмещалось в размер строки,
Чтобы хлынуть после.
Каждый город был где-то возле
В кошельке иль на банковской карте.
На старте
Был и я, и мои рубежи
Приближались и ночью смотрели.
А вот это и есть твоя жизнь,
Что успел заслужить от постели
До лучших углов
Дорогого и строгого града,
До ненужных и странных голов
Возле личного ада.
И от дома до дома, и от
Ночи одной до ночлега.
Так нас учит уменье красот
По призванию быть печенегом,
Неким странником, некой строкой
Заплутавшей по книгам, журналам.
Да, тогда мне казалось, с тобой
Мы всё ж были... И вдруг нас не стало...
Комментарии пока отсутствуют ...
