Проза про недосмотренное / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

Недосмотренная пьеса в театре Льва Додина

В МДТ «Театр Европы» Льва Додина довелось побывать однажды. Летом 2012 года посчастливилось оказаться на спектакле «Жизнь и судьба» по Гроссману. Увы, вышедший несколькими годами позже сериал я до сих пор не видел, а потому сравнить не с чем. Но во время просмотра всё было замечательно. Только один эпизод омрачил представление: один пожилой одинокий зритель так возбудился на известную обнажавшуюся в какой-то сцене актрису, что не смог сдержать ни фантазии, ни рук... Хотели вызвать полицию, дамы охали картинно, педалируя: «ужас», но вроде бы всё обошлось. Эту финальную сцену в фойе я уже не досматривал... Не хотелось...

Младенец на все 100 и концепция пути

Смотрел я как-то интервью с одним замечательным артистом рок-сцены. Спрашивают его, не жалеете ли о своём «золотом веке». «Нет, – говорит: у меня всё хорошо». Оператор выхватил лицо молодой девушки, которая так многозначительно и осуждающе взглянула на свою соседку по ряду в зале. Но всякому возрасту – своя мудрость, свой способ существования в мире, путь выстраивания отношений с ним. Концепция пути, постижения его. Читал мнение не то Бунина, не то Куприна, что у Чехова лицо менялось каждый год. А ведь здорово. Ибо каждый образ обогащает тебя самопониманием твоей сути, твоих способностей и возможностей. Всякая жизнь – попытка состояться и стать. Пробовал себя проявить так, потом по-другому. «Опыт, сын ошибок трудных». Лучше узнаёшь мир, доброту его и злость, любовь его за ненавистью и ненависть за любовью. Гёте считал старость лучшим временем. Вот мне скоро 30, а я чувствую себя в чём-то на все 100... А в чём-то младенцем. Столько аспектов бытия... И всё в человеке...

Эпидемия режиссёрских измышлений

Художественные фильмы в последнее время смотрю редко и неохотно, но на прошлой неделе устроил себе несколько встреч вечерних с режиссёрскими измышлениями и их воплощением в актёрах, сценах, кадрах. Эклектика в выборе была полнейшая: «Кроткая» 1960 года (по Достоевскому), «Сага о Форсайтах» (по Голсуорси) 1950-х годов, «Христиане» 1987 года (по Леониду Андрееву). Но не о них речь, ибо главным для меня кинособытием недавним оказалась «Эпидемия» Ларса фон Триера. Фильм не нов: судя по присутствующей в кадре оргтехнике, начало 1990-х. Но неслучайно мне довелось скачать его с одного из православных ресурсов: история с явно читаемой и считываемой отсылкой к библейскому сюжету. Надо сказать, и летящий с флагом с медицинским (и христианским) крестом идеалист, в чемоданчике которого находится инфекция, от которой он жаждет спасти несчастных подвергшихся эпидемии, и выбирающийся из пещеры он, благодарящий Господа за подаренные мытарства жизни, всё несомненная отсылка к образу замечательному, который Горький называл одним из двух главных символов стремления человечества к справедливости и красоте. Вторым он считал Прометея. Жёсткое и трудное кино. Скорей, антихристианское высказывание. Но как художническая попытка осмысления сути происходившего и происходящего поныне вполне допустимое. А увлечение молодого тогда режиссёра Тарковским проглядывается с очевидностью... Но от этого кино не страдает нисколько и даже приобретает некий флёр отчуждённости и рефлексии...

Никогда или трагедия русской интеллигенции

Читал я как-то книжку «100 великих бардов». Обложку занял портрет Высоцкого. Да и кто с ним и его масштабом поспорит? Но был в ней рассказ и о предтече всего произошедшего с авторской песней в 1960-х – об Александре Вертинском. У него удивительная биография, нечего сказать. Но мне более других запомнился отчасти фантастический эпизод, случившийся при этом на самом деле, в действительности, не понарошку. В предреволюционное время в артистической среде столицы был в ходу кокаин. Его нюхали. Александр Николаевич перестал употреблять этот стимулятор духовных потрясений и подвигов после двух эпизодов. Первый – смерть от передозировки его сестры. Второй случился, когда опьянённый наркотиком певец увидел, что памятник Пушкину сошёл с постамента и последовал за ним. Не знаю, догнал или нет... А потом А.Н. стал замечать, дескать, «мадам, уже падают листья»... А она ему: «Я к Вам никогда не приду!» Да и Пушкин к нему больше не приходил. Трагедия русской интеллигенции...

Пушкин и немного Япония

Александ Сергеевич, представьте, не только в Вене ни разу не был, но вообще пределы тогдашней Российской империи не покидал (Кишинёв в Молдавии заграницей не считался), при этом целую трагедию воплотил на австрийский манер (о Моцарте и Сальери), преобразуя свои представления о стране чужой в писании своём. Священном теперь для русской литературы. Вот и мы, значится, следуя постулатам поведения (некоторым) «нашего всего», в Японии ни разу не бывали. Улитку на склоне Фудзи не догоняли. Басё почитывали. Пытались понять суть отношения к жизни в танках (и в хокку). Мне кажется, этот отзвук Японии, вернее, нашего представления о ней давней, теперь угадывается то тут, то там на почве нашей культуры. Снимаешь виды родины, собираешь мозаику образов природы, натуры, а тут – нечто японское. Прямо на огороде. Возле. Рядом. Мы во всём можем разглядеть образ той сущности, что носим в определённом настроении в сердце...

Я и мёртвая осень

Был сегодня кем-то вроде могильщика. Аллегорически, конечно. Зима на осень навалилась снежным покровом своим, весь шумный ворох листьев забелив... Сковало землю холодом ноября – так в этих оковах предвестия стуж она и пребывает. Думаю, вот ведь, даже попрощаться не успели. С осенью. Раскопал носком ботинка снег тонкий, первый, а под ним осень. В красках выцветших лета. Но уже неживая. Опоздал. Так вот и уходит время на глазах. Не заметишь, как его не станет... В общем, молча ушла в холода, не вынесла. По-английски... А я облекаю смерть сезона в поэзию и этим живу. Пора научиться облекать в слова жизнь... Но это сложней. Да и кто её нынче помянет?..

Китаец, не освоивший космическое пространство

Праздношатающиеся... «Прогулка фраеров», практически. Вдохновлён Окуджавой на эту трактовку поведения пернатых. Ходят, значится, разглядывают раннюю весну, клюют её по зёрнышку, вкушают и вдыхают мартовскую оттепель. Вот интересно, если они не вербализуют действительность, то какими категориями они мыслят? Слов нет. Образами? Синтезом чувств и ощущений? В любом случае, им хватает мозгов быть птицами и подняться в небо. Дедалу тоже хватило. И даже чтобы приземлиться. Икару повезло меньше. Сгорел в пламени научно-технической революции античности... Лётчик-испытатель был первоклассный... А всё перегрузки, перегрузки... Психологические, конечно, в первую очередь. Помню, на занятиях по истории ракетной техники нам на втором курсе рассказывали ужасную своей жестокостью и трагедийностью повесть о первом китайском космонавте, который так и не смог добраться до стратосферы. Его посадили на стул, к которому прикрутили десятки бамбуковых трубок с порохом. Запал был поднесён. Так его больше никто на земле и не видел. Наверно, и вправду улетел... В космос?..

Обращение к соцреализму умных людей России

«Обращение к соцреализму, как воспевающему действительность искусству... Отображаю нашу несокрушимую правду трудового народа... Рассмотрим это полотно в контексте представления русских классиков о прекрасном... Антон Павлович одобряет девушку в центре, ибо “в человеке всё должно быть прекрасно”... И тело, в том числе. Он, насколько я знаю, в каждом городе, где доводилось оказаться, ходил в гостеприимный дом оценить красоту души и тела горожанок... Развлекался доктор Чехов... Писатели-интернационалисты одобряют прибытие бойцов трудового фронта из Узбекистана... Они уверены, что дружба между нашими братскими народами крепнет, и даже иностранные агенты не подкупят своими предложенными псевдоценностями западной цивилизации этих чистых прекрасных девушек! Людей с сильным и стойким характером (убеждений)! Парень слева чуть изогнул спину в порыве прикрыть телом своих пролетарских подруг от происков коварных агентов и злодеев... Картина верно и правдиво трактует нашу общую единую страну и не даёт забыть никому о тех жертвах и силах, которые честные люди кладут на алтарь процветания Российского государства... Не согласные с подобной трактовкой ситуации, вероятно, плохо смыслят в подлинно народном искусстве... Простим им их глупость...»

Умные люди России

Наипервейшая вещь Галилея всё-таки вертится

Галилей как-то прогуливается по полю после ночных наблюдений в телескоп свой. Подсолнухи, словно солнца. Пятна на них. Жена его заинтересовалась, дескать, для чего эта штука продолговатая на столе. Что это он задумал? А он говорит: «Наипервейшая вещь!» Супруга чуть приободрилась, засмеяться собралась в предвкушении научного открытия, которое Галилео по ночам обычно делал в спаленке, а он: «На звёзды смотреть буду. Лунные кратеры намечать на карту. Би-2 слышала? Последний герой? Из тех, кем ты могла б гордиться... Да-с...». «Пойду остаться в живых, отчаянный псих!» – прикрикнула она. А потом все знают, что... Инквизиция. Истомлённый старик Галилей перед костром. Рядом жена. Подложила дровишек, значится. Пылает огонь. И тут пробрало старуху. Засуетилась, завертелась. Тушите, говорит. Спасли престарелого мученика. И он произнёс о ней знаменитое: «И всё-таки она вертится...» А вы всё: «О Земле, о Земле...»

Как наука юношу питала

Можно ли не уважать нашего стоика от рока Земфиру Талгатовну Рамазанову? И всё же, никак не мог совпасть с ней по ощущению, что от денег «мне не стало веселей»... Может, прозвучит странно, но мне нравилось всегда переводить веселье в подлинную радость. И деньги бывали очень кстати. Помню, что все полученные в школе математические знания и курс высшей школы принесли мне однажды доход. Было это лет 10 назад. По газетному объявлению я нашёл девушку, которой требовалось сделать контрольную работу по линейной алгебре для одного из костромских ВУЗов. В ту пору скалярные произведения векторов, детерминанты (определители) матриц и теория пределов помнились мною хорошо, и я без труда справился с заданиями работы. Спустя несколько дней получил за выполненный заказ какие-то небольшие деньги и... Как только стихли на лестнице шаги прекрасного существа, бросился вниз в центр городка к музыкальному магазину. Купил пару дисков. Точно помню, что одним из них был сборник лучшего Ринго Стара. Вот так наука не только юношу питала (духовно), но и служила ликвидации безграмотности и делу музыкального народного просвещения. Служила музыке, в конце концов. Ибо куда без музыки? Никуда. И никогда...

Прекрасная возможность из СПбГУ

В юности у меня была прекрасная возможность открыть для себя творчество Олега Погудина немного раньше, чем я сделал это самостоятельно. Возможность была старше меня на пару лет и училась в СПбГУ. Увы, я не сразу оценил достойный музыкальный выбор этого человека. Всё же, к 20 годам несколько пластинок замечательного артиста у меня имелось. Так вышло, что ни часы, проведённые за прослушиванием русского романса в разных исполнениях, переложениях, ни телесюжеты, ни материалы, читаные о нём, не смогли влюбить меня в этот жанр. Только воспитали уважение к русской песне, но не более. А вот к пластинкам, представляющим созданное А.Н. Вертинским и Б.Ш. Окуджавой, я отношусь с пиететом и глубокой привязанностью, воспринимая их скорее не как музыкальные альбомы, а как томики избранного. Сокровенное и дорогое.

Инженеры, которые посылали очень далеко

Когда я постигал университетскую науку жизни, на втором курсе, оба семестра, если прав и не грешен беспамятством, преподавали нам интереснейшую дисциплину: «Историю ракетной техники». То ли из-за удивительно талантливого и обаятельного, понимающего молодёжную аудиторию преподавателя, который вёл эти занятия, то ли по причине огромного тогдашнего моего интереса к истории авиации и космонавтики, я припоминаю эти пары с особой благодарностью.

Удивительно было для меня многими годами позже обнаружить в газете «Вестник высшей школы» статьи Михаила Никитича Охочинского. О космонавтике и ракетах, само собой. А тогда, на втором курсе, для зачёта мне поручили заняться темой малоизвестной для непрофессионалов – историей ЛенГИРДа. О московском отделении группы исследователей реактивного движения знают много больше – там, в частности, ещё до шарашки работал Сергей Королёв. А Ленинградское отделение при газодинамической лаборатории, находившейся в Петропавловской крепости именно там, где ныне много лет пребывает Музей космонавтики, не столь популярно у историков техники отечественной. Помню удивление сотрудника музея артиллерии, инженерных войск и войск связи в равелине всё той же крепости, при моих словах о теме студенческой исследовательской работы. Но сейчас о другом, с вашего позволения. Об анекдоте, о юморе инженеров. О том, как сами ГИРДовцы расшифровывали название своей организации. «Группа инженеров, работающих даром»... И сколько же этим замечательным исследователям довелось трагедий в судьбе. Даров, так сказать... А они таки построили ракеты и даже хотели сами лететь в космос. Не успели. Годы отобрали здоровье, а вместе с ним и шанс на космос. И с ним, быть может, и свободу хотя б на время, от земных законов. И притяжения, и отторжения, и бытия...

Как я занял кресло Горького

Вот никому ещё не рассказывал о том, как у Горького в Нижнем Новгороде на креслах сидел... В 1998 году мне, мелкому несмышлёнышу, выпала небывалая и отчасти незаслуженная честь: я оказался в лагере для увлечённых краеведением школьников нижегородской области. В музее я лишь помогал старшим и более серьёзно относившимся к жизни заполнять карточки во время инвентаризации и делать что-то, посильное моей тогдашней лености и невежеству.

Впрочем, в числе 5 музейщиков с наставницей, учителем русского языка и литературы в наших сельских классах (где я учился до 11 лет), мы отправились в июньскую жару, доходившую до 37 градусов, в столицу региона. Лагерь был, как я сейчас понимаю, удивительным, несмотря на то, что на табличке возле дверей на Алексеевской улице значилось многозначительное «Школа выживания». Среди мероприятий насыщенной культурной программы было и посещение музея-квартиры А.М. Горького. Тогда ничто не предвещало моего морального падения в широкое лоно великой русской литературы, и я мало понимал речи экскурсовода. При этом сильно устал и в одном из залов так занемог, что в отчаянии отошёл от нашей группы и, удалившись в опустевший соседний, уселся-таки в кресло, на ручках которого была натянута запрещающая делать это тесёмочка. Помню, что я тогда же начал по привычке фантазировать, что сделал это неспроста и что нечто всё это значит. Или будет значить. Почему-то тогда мне было приятно найти своё место в гостиной известного писателя. Среди тех лиц, что были на фотографиях, развешанных по стенам. А теперь не хочется. Хм... Так я утратил детство. И, возможно, с ним вместе и Горького, и место среди гостей его литературного стана. Надеюсь, ему не стало от этого горше. Товарищу Пешкову.

Так добиралась до меня родная речь

В моё восьмилетие тёплыми солнечными деревенскими днями я не раз отправлялся с дедушкой к ульям собирать мёд. Не было пасеки – было несколько домиков для пчёл на огороде. Соты с воском, полнящимся текущим по ячейкам мёдом, доставал хозяин участка, а мне полагалось управляться с устройством для пускания дыма – дымарём. Дедушка бесстрашно стряхивал с кистей рук пчёлок и продолжал даже после того, как они жалили его, работать, как ни в чём не бывало. Мы говорили мало. Когда я должен был прекратить пускать дым в глаза, мне произносил он одно неведомое мне тогда слово. Нет, дедушка не матерился. Он говорил: «Хорош!» И это напутствие меня почему-то очень забавляло. Так и добиралась до меня родная речь. Так и добралась... И за это спасибо.