Птица-память... / Архив номеров / ВЕЛИКОРОССЪ

***

К 90-летию образования СССР

Выхожу один на сцену.

Что отвечу Чемберлену,

гитлерам, что в злом азарте,

стёрли бы Страну на карте?!

Мне слепят глаза софиты.

И ещё не скоро даты:

сорок первый – сорок пятый.

Живы все и не забыты.

Берег левый наш и правый.

И не родились покуда

беловежские иуды.

СССР – не переправа.

Часть одна шестая света

в свете рампы – вновь Держава.

Здесь за всех, кто ждёт ответа,

говорить имею право.

Вижу зло – и то, и это.

И накладываю вето.

Что отвечу Чемберлену,

выходя один на сцену?!

***

Опять запоздавшее чувство вины:

страну довели, мол, до ручки.

Точь-в-точь в «дурачка»: и умы, и чины

спустили – пришли недоучки.

Без козырей разве удастся игра:

азарт – ненадёжный товарищ?!

В богатой стране на дырище – дыра.

Путь дым застилает пожарищ.

Сжигая мосты, – лишь вперёд и вперёд,

на корни плевать вековые!

Но лошадь – чем дальше – всё хуже ползёт:

был выбран хомут не по вые.

И вот ни туды мы отсель, ни сюды.

На месте торчим, как в болоте...

Добрался кой-кто до проточной воды.

Своей только предан заботе.

Есть дума одна – в одиночку скорей

на берег, где суше и слаще.

Нет дела теперь до вчерашних друзей.

А нам – не догнать уходящих!

В нас силы остались.

Дорогу найдём.

Уже миновали болото.

Ночлег,

скромный ужин

и ранний подъём.

Надежда на лучшее что-то.

***

Жизнь России сегодняшней – кома.

Нет страны.

Нет проблемы.

Нет Дома.

Лишь осколки.

В них – смерть мировая.

На сей раз не спасёт Герда Кая.

Сон.

Мираж.

Правды в этом – ни капли.

Да, нет денег,

чтоб съездить на Капри.

Да, стар Дом.

И проблем аж до крыши.

Но Россия на ладан не дышит!

И не роется в сердце анатом,

извлекая чернобыльский атом,

к развитым занесённый соседям

из страны забуревших медведей.

От ухабов дороги – тревога.

Нет царя.

Выше стало до Бога!

***

Горят леса – горит Россия.

И здесь, и тут тревожный счёт.

Что уповать – придёт Мессия?!

Нет, нового изгнать Батыя

собраться должен сам народ...

***

Мы истоки свои позабыли.

И чужие всё слушаем были.

Обмелели. Вот так же, как реки.

Неужели всерьёз и навеки?

Фронтовая фотография

Памяти тёти Е.В.Можуховской (Головкиной) –

участницы Сталинградской битвы, зенитчицы,

после Великой Отечественной вернулась в родную Москву,

окончила искусствоведческое отделение МГУ,

много лет проработала в журнале «Художник»

На фотографии военной

(во многих семьях их хранят)

в шинелишках обыкновенных

я вижу девушек-солдат.

И узнаю лицо родное.

Чуть больше тёте двадцати.

Судьба могла бы быть иною –

война все спутана пути.

Хоть фотографии стареют –

они о многом говорят.

Мы вновь в зенитной батарее.

Передовая. Сталинград.

Военный фотокорр услуги

тогда свои представить смог.

Снялись на память... Где ж подруги

нелёгких фронтовых дорог?

Не всех с войны дождались дома.

Живыми снимок свёл девчат.

И Лиза, Нина, Маша, Тома,

обнявшись, в наши дни глядят.

Глядят на наши поколенья.

Так ждали – счастье к ним придёт.

Но завтра – новое сраженье...

И поредеет их расчёт.

Мы молодыми видим близких,

какими знать не довелось.

А в их военной переписке

есть и для нас привет, небось.

...Не надевала тётя наша

своих наград – скромна душой.

Вот письма. Астраханка Маша

приветы шлёт семьи большой.

Подруги виделись не часто:

свои заботы и дела...

Воспоминания не гаснут.

И фотография цела.

Неизвестному солдату

Памяти А.В.Семёнова,

дяди отца по материнской линии,

пропавшего без вести

в годы Великой Отечественной

Рожденьем я – осеннего призыва.

И в мыслях вновь на той передовой,

где памятник на Запад, словно ива,

склонясь, застыл, последний помня бой.

Прости, солдат, что холмик не ухожен,

нет имени, некрашена звезда...

Твой вечен сон и всё-таки тревожен.

Так нас гудками будят поезда.

Прости, солдат!

Кем стал, был б счастлив ль в браке,

не будь в твоей судьбе последний бой?!

Ты здесь упал в отчаянной атаке:

ведь кто-то ж должен жертвовать собой?!

Последний долг...

Да разве это много?!

Жизнь – подвигу бессмертному цена.

Не зарастай же в памяти, дорога.

Солдаты – обретите имена!

Птица-память

Словно вдовы, плакучие ивы,

в вечной скорби склоняясь к воде,

разглядеть в ней хотят тех, красивых,

что ушли... Отраженье, ты где?!

Затуманилась гладь зеркальная.

Ничегошеньки не видать.

Память близкая – память дальняя

отражением может стать.

«Отразился ты в памяти, милый...» –

Вдовы ждут, ждут до нынешних дней.

И, отдав ожиданью все силы,

растворятся в просторах полей.

Затуманилась гладь зеркальная.

Ничегошеньки не видать.

Память близкая – память дальняя

отражением может стать.

Память чайкой летит белокрылою

над простором полей много лет.

Снег ложится на землю остылую –

вдов солдатских он светлый завет.

Затуманилась гладь зеркальная.

Ничегошеньки не видать.

Память близкая – память дальняя

отражением может стать.

Словно вдовы, плакучие ивы.

Птица-память спустилась к воде.

Только миг видеть им тех, красивых,

что ушли... Отраженье, ты где?!

Затуманилась гладь зеркальная.

Ничегошеньки не видать.

Память близкая – память дальняя

отражением может стать.

***

Переход к зиме

после Покрова.

Кланяясь земле,

вновь кружит листва.

Дуб, берёза, клён

испокон веков

кроной бьют поклон.

Зимний ждут покров.

Груз стряхнули с плеч,

на молитву став –

у деревьев-свеч

есть такой устав.

Вновь кружит листва.

кланяясь земле.

После Покрова

переход к зиме.

***

По лесу сумрак стелется,

но длится жизнь-живот…

В лесу родилась елица,

и вот она живёт.

Елена Буевич. Елица

В лесу вольготно елице.

А до небес сколь верст!

И в заповедной кельице

их ей Господь отверз.

Ей служат белки с птицами.

«Мила твоя краса».

И любит подивиться

на сестру свою лиса.

Закружится метелица,

одарит серебром.

Жизнь крутится, как мельница,

день мелется за днём.

В лесу вольготно елице.

А до небес сколь верст!

И в заповедной кельице

их ей Господь отверз.

***

Вдоль дороги стоят, как солдаты, столбы.

Две березки по-бабьи наморщили лбы.

Своих братьев лесных провожая служить,

им желают здоровыми быть.

Ну, а если в пути вдруг один упадёт,

то другой его место в шеренге займёт.

Дальше сам на плечах понесёт провода.

Ждут свет сёла и ждут города.

***

Памяти режиссёра из Новосибирска

Ювеналия Соловьёва

Вот и скрылась из виду деревня,

а вдоль трассы –

лесная страна.

Хор берёз,

как живая стена,

к нам поближе –

солисты-деревья.

На дорогу б им выйти теперь.

Сесть в попутку

и в город уехать,

там, на сценах,

добиться успехов…

Не судьба!

Больше – жертв

и потерь.

Здесь, талантливым этим певцам,

вековать,

будет всё, как и прежде.

Сколько их извели по печам?!

Но стоят всё берёзы

в надежде.

А вдоль трассы –

лесная страна.

Вот и скрылась из виду деревня.

Расступилась стена –

хор берёз.

И у них, и у нас столько слёз!

Может, нас и простили деревья…

***

Маме

Хмур нынешний день в переписке.

Туман.

Только сердцу и зрим

родным берег мой,

а мне – близких.

Всё памятью мы озарим.

Не чужд мне тот берег,

им – этот.

Здесь корни семьи,

там – рождён.

Надежда увидеться к лету –

несбыточный, кажется, сон.

Бумаге доверят вдруг руки

(вздохнувшим строкам вопреки!)

минувшие дни без разлуки –

пожатье над буйством реки.

Другой огонёк из тумана

ждать месяц и два, может быть.

К листкам вновь припав

(манна, манна!),

хотим о тревоге забыть.

Неспешно прочитана пачка.

Ничто не осталось в тени.

В душе начинается качка.

Но тут показались огни.

Так весточкам радуясь новым,

продолжат сердца разговор.

Всё ёмче смысл каждого слова.

Всё шире духовный обзор.

И письма, как ниточка света,

пробившись в закрытую дверь,

Затеплят маяк.

Он к рассвету

добраться зовёт нас теперь.

***

Кончается эпоха.

Что там, за рубежом?

Что кинем здесь со вздохом,

гонясь за миражом?

***

Я живу не в виртуальном мире.

Мiръ, где я живу, –

теплей и шире.

В нём я и сквозь скорби вижу Свет.

Инструмент лишь для общенья интернет.

***

О, интернет, лукавый плут!

Нет там нас,

где давно не ждут...

Тот, кто искал общенья с миром,

теперь своим пленён кумиром.

В себя бы нам вернуться снова.

В начале, вспомним, было Слово!

***

Злобою окутана планета.

Передел идёт в который раз.

Мы живём на расстояньи интернета.

Видим миг, как распинают нас.

***

Что-то мы уже забыли.

В чём-то мы уже отстали.

Может, мы душой остыли?

Иль от праздности устали?

Был прищур на недостатки.

Много лет играли в прятки.

И бежали без оглядки,

всё мечтая о разрядке.

Мы теперь глаза открыли

и кусаем локти яро.

Ну, а раньше где же были?

Утекало время – даром!

Щедро слёзы мы роняем,

чтоб оплакать все потери.

На себя лишь не пеняем,

что чего-то проглядели...

Душа

Душа забвенью зря училась...

В.В.Набоков «Что за ночь с памятью случилось» (1938)

«Душа забвенью зря училась…».

Наука та не шла на лад.

В тенетах лжи, страдая, билась.

И вот теперь в душе – разлад.

Разлад в душе от неприятья:

пытались чуждому учить.

Лгать –

надевать чужие платья.

Но сбросить –

голой стыдно быть!

О, души-сёстры,

души-братья!

Коль мы бессмертны,

как же жить?

Разлад в душе…

***

Если в жизни всё гладко и просто,

ты у всех на хорошем счету.

стала слишком уверенной поступь

и дела безмятежно идут –

ты не тешься успехами вволю:

где-то рядом страдает другой.

Не судьбой –

поменяйся с ним ролью:

испытай хоть когда-нибудь боль...

Ночной сонет

Слышу умолкнувший звук
божественной эллинской речи.

А.С.Пушкин «На перевод Илиады» (1830)

Кровь предка-грека говорит во мне.
Прародина, красавица Эллада,
душе ты русской – вечная лампада.
Твой свет опять я увидал во сне.
А может быть, луна в моём окне
причудливо коснулась ночью взгляда?!
Далёкое мне показалось рядом –
я был, где был, но и, возможно, вне?
И, отдаваясь радостно волне,
что к берегам великим вдруг помчала,
в тот миг я познавал своё начало.
И любопытство утолил вполне.
Как Одиссей, из странствий возвратясь,
в душе хранить с минувшим буду связь.

***

Свет в окошке –

Божий свет! –

радует нас

изо дня в день,

проникая

в наши души

через оконный

крест.

***

Не всегда радуемся

свету в окошке.

Суета мешает

созерцать

обыденное,

любоваться,

восхищаться

движением жизни,

очищенной

от мрачных черт

оконным крестом.

И вот уже –

ночь.

***

Как свет в конце тоннеля –

поутру свет в окошке.

Порой в сумраке ночном,

когда не спится,

мучают тревоги

и сомнения,

долго-долго движешься

в замкнутом пространстве.

И вот наконец-то

рассвет забрезжил –

Божий свет!

Надежда.

***

Снасти ветхи, мачты тонки,

борт - не низок, не высок.

Жизнь похожа на обломки,

но трепещет парусок.

Елена Буевич. «Кораблик»

Ещё ночь, но будет утро,

встанет солнышко для нас.

Так трепещет – сердце будто! –

парусок,

что в бури спас.

Ждём мы чуда, как всегда.

Здесь, почти у самой кромки,

вдруг срастаются обломки –

там, где берег и вода.

Вот у этой зыбкой кромки

все смываются невзгоды.

Пусть надежды очень ломки,

но какие наши годы...

Парусок, что в бури спас,

так трепещет – сердце будто!

Встанет солнышко для нас.

Ещё ночь, но будет утро!

Сверчок

Вот подошёл для песни срок.

Миг проявить талант.

Поёт по вечерам сверчок –

запечный музыкант.

Бушует вьюга за окном,

дороги замело.

А нам, кто со сверчком знаком,

тепло,

легко,

светло.

День совершил круговорот.

С прогулки появился кот.

И развалился у печи.

Знай свой шесток, сверчок, – молчи

Свою кот песню заурчал.

Сверчок опешил, замолчал.

Когда уснул у печки кот,

сверчок, не ведая забот,

как повелось из года в год,

опять себе поёт.

***

Заснуть человеком –

проснуться котом.

А что же прикажете

делать потом?!

Котом Бегемотом

окажешься вдруг.

Закрутит-завертит

булгаковский круг...

Проснусь и покину

кошачее племя,

Хоть быть Человеком –

нелёгкое бремя

Голубка и кот

Улетела голубка.

И в прыжке не поймал.

Вот сижу одиноко.

Да гляжу на причал.

На безбрежное море.

Где она?

Далеко?

Улетела голубка.

Пережить нелегко.

Ты «не плакай, голубка»!

Нет, не хищник, поверь.

Элегантная шубка.

Я – воспитанный зверь.

Так сижу вот часами

здесь в кошачьей тоске.

Твой портрет коготками

напишу на песке.

А была ли голубка?

Может, просто мираж?

Отвернулся, простите!

Ведь не порчу пейзаж.

***

Не рыжий кот, но золотой –

Высокой самой пробы.

Он в дверь скользнёт перед тобой,

как солнца луч особый.

Тигриной столько в нём красы.

Величественной стати.

Лучатся царственно усы –

отличье древней знати.

***

Нет, не сводил с книг классиков я пыль,

не зная пыл. Всегда их чтил стихи я.

Я в стих входил, внутри стиха я жил.

Душа жива, дыша его стихией.

Спас, охранил собор певцов, дал кров,

помог не вдруг увидеть очертанье

своих стихов. Декор тех, нужных, слов

в них внесть не с рук, а каторжным стараньем.

Всё в песнях ново – времена иные.

Век с веком слово единит собой.

Культуры слой – Дворцы стиха больные:

вид нежилой. Но Дух стиха – живой!

Не им, а нам бы реставратор Духа.

Кто Он и где? Возможно, уж в пути.

Хореи, ямбы долетят до слуха –

шаги людей... Он – должен в Дом войти.

Камертон

Память дрожит. Как по озеру - дрожь.

Счастье оставишь, а горе сотрешь

в этой картине.

Будет пейзаж. А вернее - портрет:

В будущем свет, и прошедшего нет -

ты посредине.

Елена Буевич. Память дрожит...

Струны послушны движению рук.

И камертон – сердца вашего стук.

Песни рожденье.

Непостижим всегда этот секрет.

Или секрета здесь попросту нет?

Может, терпенье...

Нет, не случайно под струн перебор,

стих, что забыт был до нынешних пор, –

как озаренье! –

слился однажды с мелодией вдруг.

Как бумеранг, описавший свой круг,

песни рожденье.

***

Ещё по улицам хожу

подолгу, не спеша.

Строку как истину ищу,

открыта ей душа.

Ты – лист последний на ветру,

игрушка всех стихий.

Ещё не отданы перу,

не сказаны стихи.

Пишущая машинка

У машинки, словно сердце,

что-то ёкнуло в груди.

Потерпи, товарищ верный,

до утра...

Не уходи!

– ... – ... – ...

Не закончена работа.

Сном на плечи давит ночь.

Для вещей нет «неотложек».

Им иль нам трудней помочь?!

Смерть в движенье –

может, счастье?!

Где конец,

когда финал?

Ночь.

Ещё страничку держит

став безжизненным металл.

Христово Рождество

Иерею Владимиру Колобанову,

клирику храма святителя Николая в Кленниках

Перед Образом свеча,

как печаль, растает.

Храм, души моей причал!

Вьюга вновь стихает.

А лампадный огонёк,

тонкий лучик света,

протянулся за порог,

светит до рассвета.

Освятился каждый дом.

Прочь ушла тревога:

ведь родился в мiре сём

Сын Предвечный Бога.

***

В перекрестии дорог

Путь всегда укажет Бог.

Сердцем только б помолиться:

Господи, куда стремиться?

Может, здесь остановиться –

добрым людям послужить,

призван так ты жизнь прожить.

Божий Промысл – неведом.

Мы пройдём.

Идущим следом –

Не прервать бы с прошлым нить

и о будущем молить,

отведя молитвой беды.

В перекрестии дорог

да укажет путь нам Бог...

Свет доброты

Памяти московского художника

Константина Радимова,

школьного друга отца

Добрые лица – лики святых.

Я очищаюсь, глядя на них.

Каждой эпохи – совесть и соль.

Их озаряют радость и боль.

Жизнь – продолженье старых икон.

Свет лиц и ярок, и приглушён.

Пусть незнакомы вовсе черты.

Встретишь повсюду – свет доброты.

Сердца мелодия

Голос.

Улыбка.

Вы рядом.

Вы здесь.

Вами пронизан

день сумрачный весь.

Вечный мотив,

прекрасный мотив.

Сердца мелодия...

Я ещё жив!

***

А мне бы вот только

услышать ваш голос.

И слышать его

до скончания века.

Ну кто я без вас...

Я – колосс или колос,

что чахнет

без человека?

И рушится всё.

Неприкаянна нива.

И зёрна от плевел

очищу едва ли.

Ваш голос мне – манна.

Ваш голос мне – диво.

Есть в голосе Слово,

что было вначале.